Николай II. Царь без царства

Простившись с матерью, вдовствующей императрицей Марией Федоровной, император сел в поезд и услышал от начальника генштаба русской армии Михаила Алексеева, известие о том, что он арестован. Николай II увидел конвоиров, и его окутали мрачные мысли. Под стук колес царского состава, направлявшегося из Могилева в Царское Село, он, возможно, вспоминал свое неожиданно прервавшееся царствие. И мучительно искал причины своих ошибок, размышлял над поведением людей, которые его окружали.

В газетах появилась короткая информация: «7 марта (по старому стилю. – В.Б.) Временное Правительство в дневном заседании постановило подвергнуть отрекшегося от престола Николая Второго и его супругу лишению свободы. Выполнение этого постановления по отношению Александры Федоровны было поручено командующему войсками Петроградского военного округа генералу Корнилову, а по отношению Николая, по соглашению Временного Правительства с Исполнительным Комитетом Государственной Думы, было решено возложить на членов Государственной Думы Бубликова, Грибушина, Вершинина и Калинина».

Для Николая II началась новая, непривычная жизнь. Он вышел на перрон Царскосельского вокзала не царем, а пленником Временного правительства. Ему уже не отдавали почестей, да и некому это делать – свита разбежалась. В автомобиле Николая II сопровождал лишь гофмаршал двора его императорского величества князь Василий Долгоруков. Этот человек был верен полковнику Романову до конца. Он добровольно последовал за ним в ссылку в Тобольск, затем – в Екатеринбург. Вместе с Николаем II, его семьей и генерал-адъютантом Ильей Татищевым Долгоруков принял мучительную смерть в июле 1918 года…

Александр Солженицын писал: «Монархисты в эмиграции потом десятилетиями твердили, что все предали несчастного Государя и он остался один как перст... Но чего ж тогда, правда, стоила эта власть, если никто не пытался ее защищать?.. Кто же мог ожидать, кто же бы взялся предсказать, что самая мощная империя Мiра рухнет с такой непостижимой быстротой? Столетиями стоять скалой — и рухнуть в три дня? Даже в два: днем 1 марта еще никто и не предлагал Государю отрекаться, днем 3 марта отрекся уже не только Николай II, но и вся династия».

Подписав отречение, царь горько жалел, что вокруг него оказались изменники и предатели. Но ведь он сам приближал этих людей, видел их дела и поступки. Однако не прогонял, держал подле себя. Да и можно ли разглядеть душу человека, узнать его тайные мысли, намерения, скрытые за покорностью и угодливостью? Да и не пытался это сделать Николай II. Он безоглядно доверял своему окружению.

Впрочем, его больше заботили ближние – жена и дети. Он был замечательным мужем и отцом.

Увы, делами государства царь интересовался гораздо меньше. Порой он и вовсе терял к ним интерес…

За царя никто не вступился – ни когда он был окружен заговорщиками в могилевской Ставке и вынужден был подписать акт об отречении. Ни позже, когда вернулся в свою вотчину - Царское Село.

Между тем там стоял сильный гарнизон, способный защитить его. Военная сила состояла из батальона георгиевских кавалеров, казачьей сотни, дежурной роты Сводного его величества полка. Кроме того, в охрану императора входили несколько команд Собственного его величества железнодорожного полка, обслуживавших императорские поезда, противоаэропланная батарея и автомобильная рота.

Однако военные безропотно покинули Царское Село, вместо них пришли гвардейские стрелки. «Ворота дворца были заперты, когда подошел автомобиль Государя. Солдат, стоявший здесь, не открывал их и ждал дежурного офицера. Тот крикнул издали:

«Открыть ворота бывшему Царю». Многие наблюдали эту сцену прибытия Государя, – писал в книге «Убийство царской семьи» следователь Николай Соколов. - Свидетельница Занотти показывает: «Я прекрасно помню позу офицера (дежурного). Он хотел обидеть Государя: он стоял, когда Государь шел мимо него, имея во рту папиросу и держа руку в кармане». На крыльцо вышли другие офицеры. Они все были в красных бантах. Ни один из них, когда проходил Государь, не отдал ему чести. Государь отдал им честь…»

Во дворце Николай II встретился с женой, императрицей Александрой Федоровной. По свидетельству камердинера Алексея Волкова, они обнялись, поцеловались и пошли к детям, которые болели корью. Оставшись одни, супруги всплакнули. Над ними нависла мрачная неизвестность…

Но Николай и Александра надеялись – сначала, что им позволят как частным лицам жить в Крыму, потом – на эвакуацию в Великобританию. Однако кузен бывшего русского императора король Георг V сначала озаботился судьбой родственника, но потом вильнул в сторону.

Тем не менее, правительство Великобритании было готово предоставить Романовым политическое убежище. Однако воспротивилась новая власть – была усилена охрана Царского Села, там отключили телефонную и телеграфную связь. Кроме того, под контроль были взяты железнодорожные узлы и станции на северо-западе России…

Пленников посетил министр юстиции Керенский, которому было суждено стать вторым главой Временного правительства. Незадолго до Февральской революции он, депутат Государственной думы, выступил с оглушительной речью. Он с горячностью говорил, что в России «картина полного распада, полного развала всей старой конструкции государства, всей той пирамиды, которая венчалась наверху безответственной властью, которая подпиралась снизу потом и кровью неорганизованного и брошенного в рабство народа».

Затем Керенский под рукоплескания зала вскричал: «Как можно законными средствами бороться с тем, кто сам закон превратил в орудие издевательства над народом? Как можно прикрывать свое бездействие выполнением закона, когда ваши враги не прикрываются законом, а, открыто насмехаясь над всей страной, издеваясь над нами, каждый день нарушают закон? С нарушителями закона есть только один путь – физического их устранения».

Узнав о его выступлении, императрица пришла в ярость и в письме к мужу прокляла оратора: «Я надеюсь, Кедринского (она специально или случайно исказила фамилию Керенского. – В.Б.) из Думы повесят за его ужасную речь – это необходимо (военный закон, военное время), и это будет примером. Все ждут и умоляют тебя проявить твердость»…

Теперь роли поменялись – власть оказалась в руках Керенского, Романовы же были бесправными пленниками. Александра Федоровна опасалась мести, но ее тезка Александр Федорович и не думал сводить счеты. Он заверил чету, что является их единственным защитником.

«Николай II был человеком, не лишенным гуманных чувств, – вспоминал Керенский. – Вообще же этот человек с чудными голубыми глазами был для меня загадкой. Пользовался ли он сознательно своим искусством очаровывать, унаследованным от своих предков? Был ли он искусным актером или вкрадчивым хитрецом?.. Казалось невероятным, что этот простой человек с медленными движениями был императором всея России... Ничто не обнаруживало в нем, что еще месяц тому назад столь многое зависело от одного его слова»

…Первый глава Временного правительства князь Георгий Львов рассказывал, что лишение свободы царской семьи было неизбежным: «нужно было оградить бывшего носителя верховной власти от возможных эксцессов первого революционного потока».

Но пленников собирались уберечь еще и затем, чтобы судить. Об этом тоже говорил Львов:

«Временное правительство было обязано, ввиду определенного общественного мнения, тщательно и беспристрастно обследовать поступки бывшего царя и царицы, в которых общественное мнение видело вред национальным интересам страны, как с точки зрения интересов внутренних, так и внешних, ввиду войны с Германией»

Едва ли не с начала Первой мировой войны начали ходить слухи, что немка Александра Федоровна помогает своим соотечественникам, причем активно. Она постоянно интересовалась положением на фронтах. Более того, требовала от мужа детальных сведений! К примеру, спрашивала:

«Если в тот момент, когда начнется наше наступление, немцы через Румынию нанесут удар в наш тыл, какими силами тыл будет прикрываться?.. И если немцы пробьются через Румынию и обрушатся на наш левый фланг, какие будут силы, способные защитить нашу границу?..»

Странно, но царь не приструнил ретивую супругу. Но, может, все же интересовался, зачем она лезет в секретные дела? Возможно, но какой Николай II получил ответ, неведомо. Вероятно, Александра Федоровна его чем-то убедила. Но других – нет. В частности, Керенский был убежден, что царица шпионит на пару со «старцем»:

«Что Распутин лично был немецкий агент или, правильнее сказать, что он был тем лицом, около которого работали не только германофилы, но и немецкие агенты, это для меня не подлежит сомнению». Керенский вспоминал, что «для меня и стало ясно, что его квартира на Гороховой, 64, – это то место, где немцы через свою агентуру получают нужные им сведения»

Генерал Антон Деникин в своих мемуарах писал: «Правильной ли была народная молва, обвинявшая царицу в измене? Генерал Алексеев, которому я задал этот мучительный вопрос весной 1917 года, ответил мне как-то неопределенно и нехотя:

«При разборе бумаг императрицы нашли у нее карту с подробным обозначением войск всего фронта, которая изготовлялась всего в двух экземплярах – для меня и для государя. Это произвело на меня удручающее впечатление…»

Тем не менее материалов для суда над императорской четой оказалось недостаточно. Но Романовы содержались отнюдь не в золотой клетке. Условия для родителей и детей были созданы не только стесненные, но и оскорбительные. Они были полностью изолированы от внешнего мира и все время находились под наблюдением охранников. Для прогулок были отведены особые, огороженные места в парке. Во время прогулок пленники окружались караулом.

Император мог общаться с императрицей только под наблюдением дежурного лишь во время богослужения и за обеденным столом. Беседовать они могли лишь на нейтральные темы. На Николая II некоторые охранники смотрели не то что косо, а злобно. И неспроста – в газетах он представал монстром, злодеем, виновником всех российских бед. Оскорбления лились грязным, мутным потоком.

Одни заголовки чего стоили: «Сказка о царе-дураке, о царице-блуднице и Гришке – распутной шишке», «Царский клоповник», «Сказка о царских министрах и жульничествах быстрых», «Царские амуры», «Тайные похождения Алисы…»

Какие же смелые стали журналисты под дуновением революционного ветра и реянием красных знамен» Еще недавно они «скромно» молчали, сейчас же дружно разоткровенничались. Хорошо, что пленники не читали газет, не слышали, что о них говорят на улицах!

«Когда царская семья выходила к завтраку, в столовую являлись два офицера: кончавший дежурство и вступавший в него. Однажды, когда оба офицера явились к царской семье, – писал Соколов в книге «Убийство царской семьи». – Государь простился с офицером, уходившим с дежурства, и, по своему обыкновению, протянул руку его заместителю. Тот отступил назад и не принял ее. Государь подошел к нему, взял его за плечи и, заметно волнуясь, сказал: «Голубчик, за что?» Офицер ответил: «Я – из народа. Когда народ протягивал Вам руку, Вы не приняли ее. Теперь я не подам Вам руки». Этот офицер гордился впоследствии своим поступком. Его фамилия Ярынич…»

Вот иной взгляд, камердинера Волкова:

«Держали себя солдаты в присутствии царской семьи вполне прилично и только немногие позволяли себе курить в присутствии кого-либо из ее членов. Однажды солдат, стоявший на карауле внутри дворца, открыл находившийся в том же помещении сундук, из которого вынул две пары принадлежавших императрице башмаков. Он засунул башмаки в печь, но это было замечено, и виновник был открыт. Все другие поступки, доставлявшие некоторые неприятности царской семье и ее окружающим, надо приписать не злым намерениям, но неведению и невоспитанности. При осмотрах дворца, которые происходили только с соответствующего разрешения, солдаты вели себя всегда тихо, не позволяя себе ничего лишнего...»

Если судить по дневниковым записям царя, он особо не волновался. Или делал вид, что спокоен, чтобы не тревожить семью. К примеру, 18 июля 1917 года он записал: «Простояла дивная погода с темно-голубым небом. Запах лип в цвету, ласкающий обоняние. Утром хорошо погулял. Днем поработали справа от дорожки близ вчерашнего места. Повалили четыре сухие ели, но разделали на дрова только две, так как они очень крупные, да и солнце жарило здорово. До чая выкупался».

…Все настойчивее ходили слухи, что семью Романовых собираются увезти из Царского Села. Да и сам Николай II задавал себе этот вопрос в дневнике - но как-то спокойно, мимоходом. Главное для пленника – труд, которым он увлечен. Под руководством главы семьи все, кроме Александры Федоровны, рубили и пилили старые, сухие деревья. Ее от такой работы освободили.

Бывший царь трудился с видимым удовольствием, не забывая фиксировать состояние окружающей среды: «Погода была очень теплая…», «Опять настала поразительно жаркая погода…», «Такая же дивная погода, но не душная...». При этом он много читал – самую разную литературу. Закончив «Александра I» Мережковского, перешел к «Морской идее в русской земле» старшего лейтенанта Квашнина-Самарина.

Обитатели Царского Села живо переговариваются, смеются, родители любуются своими детьми. Гуляют по дорожкам, вспоминают, строят планы на будущее. Но уже стоит под парами поезд, который увезет царскую семью в Тобольск. Это - предпоследний город, в котором они побывали, находясь в заточении. Последним станет Екатеринбург…