Наталья Курянская: Почему русский Донбасс не вернется в состав Украины?

В настоящий момент в Донецкой Народной республике рядом с городом Снежное начались восстановительные работы на легендарном мемориальном комплексе Саур-Могила. Во время Великой Отечественной войны, в 1943 году, за овладение этой высотой Красная армия вела ожесточенные бои с немецкими фашистами, а уже в наше время, в 2014 году, русские ополченцы Донбасса, заняв оборону посреди бетонных сооружений на вершине кургана, героически оборонялись и гибли под обстрелами украинской артиллерии. Комплекс в итоге стоит в руинах: гигантская стела упала, огромная скульптура советского солдата погребена под обломками… С вопроса о том, что Саур-Могила значит для русских Донбасса, мы и начали нашу беседу с членом Общественной палаты ДНР, директором Снежнянской швейной фабрики «Снежинка» Натальей Курянской.

Ответ прост: это наша святыня, — говорит Наталья Михайловна. — Круглый год на Саур-Могилу люди ездили семьями просто на экскурсии. Но есть две даты, когда к этому кургану жители Донбасса съезжались и съезжаются тысячами и десятками тысяч. Это День Победы и День освобождения Донбасса — в мае и в сентябре.

До нынешней войны приезжали и автобусами из России. В основном из Ростовской области. Празднование сопровождалось концертами, возложением цветов, митингами, чествованием ветеранов, была выездная полевая кухня, открывались торговые площадки. В общем, это для Донбасса это было большим событием.

Надо понимать, что Саур-Могила — это стратегически важная высота. Тот, кто владеет высотой, тот контролирует и прилегающую территорию. С нее просматривается все вокруг на десятки километров. В хорошую погоду даже можно увидеть Азовское море, а до него чуть более 70 км. В общем, для ведения боевых действий это стратегически важное место.

Сегодня на Саур-Могиле похоронены ополченцы, которые погибли во время ее защиты или в местах, которые находятся рядом с ней. Это простые рабочие люди: шахтеры, работники местных предприятий, таксисты, частные предприниматели из близлежащих к высоте городов — Снежное и Торез. Они сражались за то, что считали святым. За это они оставили там свои жизни.

Могилы ополченцев есть как на самой высоте, так и у ее подножия. Причем, это не только русские могилы. Тут, например, похоронены и два чешских добровольца — Войтех Глинка и Иво Стейскалу. Они служили в Славянской бригаде у Стрелкова. Погибли в бою рядом с городом Красный Луч на границе с ЛНР в середине августа 2014 года. Их машину, на которой они поехали в разведку, обстрелял украинский БМП из автоматической пушки 30-го калибра. Войтех погиб сразу, а у Иво оторвало ногу. Его потом добили украинцы. Затем БМП просто проехала по их мертвым телам.

После освобождения Саур-Могилы в конце августа от временно занявших высоту украинских подразделений, их тела были перезахоронены у ее подножия.

Очень часто украинская пропаганда говорит о том, что в Донбассе воевали не ополченцы и добровольцы, а регулярная российская армия. Что бы вы могли на это ей ответить?

Это нелепые и смешные утверждения. Украинцам сильно промыла мозги официальная пропаганда. До 2014 года я часто по работе ездила в Киев, мне нужно было посещать разного рода министерства и ведомства. В столице Украины у меня было много друзей среди интеллигенции и артистической богемы. Когда произошли события 2014 года, до многих из них я не смогла достучаться. Достаточно большое количество друзей я просто потеряла. Они говорили мне и о моих земляках с презрением: вы — ватники и сепаратисты, и что у нас тут, в Донбассе, российские войска воюют, а не местные жители.

Но я рада, что спустя годы часть моих киевских друзей вернулась к адекватному восприятию событий, которые происходили и происходят на Украине и в Донбассе. Они даже в социальных сетях попросились обратно ко мне в друзья. Мало того, они стали публиковать у себя в аккаунтах посты по ситуации на Украине, с которыми я, ватница и сепаратистка, согласна.

Конечно, я стараюсь не ставить им лайки, чтоб их самих потом не обвинили в том, что они ватники и сепаратисты. Мне радостно, что они уже все поняли. Причем я им ничего не доказывала. Они сами пришли к тому, что я им пыталась в 2014 году объяснить. Теперь они понимают, что никаких российских войск тут нет.

У меня близкие друзья детства ушли в ополчение. Некоторые из них погибли. Один — по имени Алексей Сердечный — был шахтером. Вместе с младшим братом стал ополченцем. Младший выжил, а Алексей заживо сгорел вместе с друзьями в машине, которую обстреляли укрофашисты. У нас тут, в Снежном и в Красном Луче, были даже женские подразделения. Никаких российских войск в моем городе и на Саур-Могиле не было.

Сейчас в СМИ и социальных сетях обсуждают вопрос: а как должен выглядеть восстанавливаемый мемориальный комплекс на Саур-Могиле. Одни говорят, что должен быть полностью восстановлен советский комплекс, другие — что надо восстановить советский комплекс, но в него добавить и элементы, которые бы увековечили подвиг ополченцев. Третьи полагают, что надо оставить все, как есть, так как разрушенный из-за обстрелов мемориал на посетителей производит сильное впечатление сам по себе. Вы какой точки зрения придерживаетесь?

Нужно всё восстановить, как есть. А память о разрушениях надо сохранить на больших фотографиях и в инсталляциях из арматуры и искореженных частей памятника в музее, который, как я считаю, там должен быть. Например, его можно построить рядом с церковью, которая стоит у подножия кургана.

Может быть, над пробитыми осколками и пулями бетонными скульптурными композициями советских воинов, которые стоят с правой стороны, когда поднимаешься вверх, и из которых торчат ржавые арматуры (когда на это смотришь, то порой кажется, что это течет кровь), надо разместить стеклянные купола, чтобы скульптуры дальше не разрушались.

Восстанавливать и реанимировать монумент необходимо. Его всем нам очень сейчас не хватает. Сейчас объясню почему.

В этой части Донбасса находится Донецкий кряж. Он достаточно пологий. Нет каких-то больших высот. В частности, курган Саур-Могила 277,9 метров над уровнем моря. Не самая большая высота. Однако она была видна практически с каждой возвышенности на расстоянии порядка 50 км. Каждому был виден обелиск, который на ней стоял. Его сейчас всем не хватает. Прошло уже 7 лет, а все по нему грустят и ностальгируют.

Проект восстановления, который я знаю, утвержден Советом ветеранов ДНР. Он прошел этап согласования с нашими гражданами. Надо восстановить обелиск и стоящего рядом с ним солдата. А ниже будут инсталляции, посвященные подвигу тех, кто воевал там в 2014 году, тем, кто нас спас. Если бы не эти ребята, то нас никого бы не было.

Война застала вас в родном городе — Снежное, который находится в 23 км от границы с Россией. Снежное к тому же ближайший крупный населенный пункт к Саур-Могиле. Когда для вас началась война?

Теперь получается, что в феврале 2014 года, когда я поехала в Киев по делам предприятия. Я пришла на Крещатик, и события на евромайдане видела собственными глазами. Вспоминаю палатки на любимом Крещатике, а на них нацистско-бандеровская символика. Вокруг бегают малолетки в балаклавах и с битами. У всех стеклянные глаза. В ту ночь стали жечь покрышки. Я тогда помогла чете пожилых людей отбиться от этих негодяев.

У своих киевских друзей, которым я об этом рассказала, и которые отвечали мне на это: да ну, какой там фашизм на майдане, я удивленно спрашивала: у вас что, глаза ослепли, вы что ничего не видите?

А сами военные действия начались для меня весной 2014 года. Снежное, где я живу, занимает, как вы поняли удобное положение — рядом Россия, рядом граница с ЛНР и Саур-Могила. Летом, когда кольцо окружения вокруг республик сжималось, если бы город захватили ВСУ, то для ДНР и ЛНР все было бы очень плохо. Рядом, на границе с Россией, находится пограничный КПП «Мариновка». Там были тяжелые для ополчения бои.

Кстати, 9 мая 2014 года мы, общественники и активисты ДНР, на свой страх и риск поехали на Саур-Могилу, чтобы возложить цветы. Администрация города была против, так как ожидалась провокация со стороны ВСУ.

Я помню, как, начиная с июня, над городом летали украинские самолеты. Несколько домов разбомбили: двухэтажное здание, где помещалась налоговая инспекция; сильно пострадал дом по улице Ленина, 14. По нему ранним утром была выпущена ракета. Один подъезд со спящими мирными жителями просто снесло. Это были целенаправленные авиаудары по центру Снежного.

По городу ВСУ стреляли и из тактического ракетного комплекса «Точка-У». На поселке Софьино-Бродская из-за этого вся семья погибла. На наше счастье, многие снаряды падали, но не взрывались. Как потом нам объясняли наши ополченцы, ракеты, видимо, долго лежали на складах и что-то произошло с проводами. А так бы, я даже не представляю себе, чтобы здесь было.

Работница нашей фабрики выводила внуков из дома, накрывала их корытом и ложилась сверху. Если что-то в их сторону полетит, чтобы дети не погибли. Другая утром вышла на балкон вдохнуть свежего воздуха. Едва она ушла с него, весь балкон изрешетило осколками. Все эти люди — живые свидетели преступления, которое совершили украинские военные.

У нас есть такой поселок — Степановка. Его заняли нацисты из карательных батальонов. Они всех, кого могли, ограбили, кого-то изнасиловали, кого-то убили. А потом в отместку, когда их уже выбивали, стали из танковых орудий расстреливать дома. Подъезжали к дому, наводили на него орудие и разносили дом.

Снежнянцы активно помогали ополчению: несли им все, в чем наши парни нуждались, — еду, прежде всего, одеяла, подушки, одежду. Женщины нашей фабрики шили им форму, разгрузки, ремонтировали палатки. Снежное находилось в фактической блокаде: тут не работали магазины, не было подвозки продуктов и лекарств.

Мы, те, у кого были смартфоны, установили на них специальную программу, что-то вроде интернет-рации. В прямом эфире мы сообщали друг другу, если кто-то где-то заметил украинскую боевую технику. Её наши граждане поначалу даже пытались останавливать голыми руками.

Украинским военным с упреком говорили: «Ну куда же вы едете? Вы же наши братья! Или вы уже нам не братья? Почему вы пришли к нам с оружием? Мы же вам ничего плохого не сделали. Мы на референдуме 11 мая голосовали за то, чтобы УПА не приравнивали к ветеранам Великой Отечественной. Нам не нужна нацистская и бандеровская символика, запрет на использование родного русского языка». Напомню, в Донбассе, как, кстати, и в Киеве, подавляющее большинство говорит по-русски.

Задавить русский Донбасс, растереть нас, русских, никто бы из нас ни бандеровцам, ни украинской власти, которая воцарилась после февральского переворота в Киеве, не позволил.

Наталья, я знаю, что ваши родственники в Снежном боролись с нацистами в Донбассе еще во время Великой Отечественной и даже стали жертвами немецкого нацизма. Расскажите об этом.

Мой двоюродный дедушка — Михаил Михайлович Чиркин — был комиссаром Снежнянского партизанского отряда. В поселочке на железнодорожной станции Софьино-Бродская (рядом со Снежным) стоит памятник погибшим ребятам из этого отряда. Они все были комсомольцами. Дед был секретарем комсомольской организации, а во время войны стал комиссаром отряда, который партизанил в этом районе — в Леонтьевском лесу (урочище Леонтьевско-Байракское).

Но нашелся предатель по фамилии Комов, который выдал все семьи партизан и подпольщиков. Практически всех ребят поймали и расстреляли, а моему дедушке чудом удалось спастись. Во время погони он заскочил в ствол шурфа, стоял по горло в воде. Фашисты стреляли в него сверху — ему ранило руку. Но судьба его берегла — деду удалось тогда выжить. Затем он перебрался через линию фронта и всю войну провел в Красной армии. Дошел до самого Берлина.

А вот семьи подпольщиков угнали в Германию. Среди них были моя прабабушка Татьяна Алексеевна Чиркина и моя бабушка — Раиса Михайловна Чиркина, которой тогда было 17 лет. Там они пробыли 4 года, поменяв несколько концлагерей. В 1945 году наши войска их освободили. Обе были больны туберкулезом, были совершенно в ужасном состоянии. На руках вытатуированы номера. Бабушка свой номер после возвращения выжигала уксусной эссенцией — не могла его видеть. Кстати, психологически всю жизнь обе не переносили немецкую речь, когда слышали ее по телевизору. Это для них было сущим кошмаром.

На момент освобождения бабушка лежала в бараке смертников в этом концлагере. Немцы их даже не стали расстреливать, потому что они должны были все умереть. Прабабушка в последний момент смогла приползти к умирающей бабушке, и вот тут их Красная армия и освободила.

Так получилось, что мой родной дедушка — красноармеец Василий Васильевич Мирошниченко — вошел со своими бойцами в этот барак и на руках вынес умирающую девушку — мою бабушку. Донес ее до госпиталя. Прабабушка шла рядом. Пока нес, они познакомились — Вася, Рая…

Бабушку подлечили в госпитале. Ее мама все это время была при ней. Затем они с огромным трудом вернулись домой. Дедушка оставался в оккупационных войсках в Германии, а после окончания службы демобилизовался, приехал в Снежное и нашел мою бабушку. В 1947 году они поженились, а в 1948 году у них родилась моя мама — Ольга Васильевна. Они вместе прожили всю жизнь, пока бабушка не умерла в 1994 году, а дедушка — в 1998 году.

Я знаю, что кого-то из ваших родственников фашисты замуровали в стену… Как это было?

В Артемовске (этот донецкий город сейчас контролирует Украина; его переименовали, вернув прежнее название — Бахмут) есть алебастрово-гипсовые пещеры, где добывали алебастр. Там потом построили знаменитый завод шампанских вин. Этому способствовало то, что пещеры были глубокими, и в них сохранялась постоянная температура.

У другого моего родного деда, но по отцу, — Василия Ивановича Курянского, который рядовым прошел всю войну, первая жена была еврейкой. Ее звали Маша. Она была очень красивой женщиной. С дедом у них была два сына — Миша и Лёня.

Когда в 1943 году фашисты стали всех евреев Артемовска сгонять в парк, все прекрасно понимали, для чего это делается. Бедная Маша бегала по родственникам, которых было немало, чтобы те хотя бы детей взяли к себе. Горе семьи деда в том, что родные брат и сестра отказались забрать мальчиков к себе, и она была вынуждена с этим детками идти в этот парк на верную смерть. Огромный парк был забит полностью — там собралось более 3 тысяч евреев. Женщины, старики, дети. Очень много детей.

Нацисты всех этих людей загнали в эти пещеры и наглухо замуровали. Все стояли друг к другу впритык.

Когда Артемовск освободили, наши солдаты пробили замурованный вход. Их глазам открылась страшная картина: мертвые стояли, как живые. Тела не разложились потому, что к ним не было доступа воздуха. Очень многих благодаря этому смогли идентифицировать.

Вот так погибла первая семья дедушки. Мы буквально перед нынешней войной — в 2012 году — побывали в Артемовске, на этом заводе шампанских вин. Там есть Стена плача. Обычная алебастровая стена, по которой постоянно текут прозрачные капли, напоминающие слезы.

В этом городе есть большое геолого-разведочное предприятие. Что они только не делали, чтобы выяснить, из-за чего все это происходит, даже из Киева специалисты приезжали, чтобы разобраться, но никто ничего не понимает. Просто никаких источников воды рядом нет, а стена плачет и плачет. Вот поэтому ее так и назвали.

Тогда там каждый день были свежие цветы, большая Книга памяти лежит рядом, в ней указаны фамилии тех, кого успели идентифицировать из этих трех тысяч погибших. На моего отца — Михаила Васильевича Курянского, когда он читал имена своих погибших братьев и первой жены отца, это произвело очень сильное эмоциональное впечатление.

После войны, когда дед Василий Курянский вернулся в Артемовск, он женился снова и тоже на еврейке — Белле Григорьевне, которая потеряла мужа в войну (он погиб под Сталинградом) и осталась с тремя девочками. Она жила в Сталино. Приехала в командировку в Артемовск, познакомилась с дедушкой. Перебралась к нему вместе с дочерьми, своей мамой и младшей сестрой. Жили все вместе в маленьком домике. Потом дед для матери Беллы Григорьевны и ее сестры построил во дворе небольшой флигелек. В этом браке в 1947 году родился малыш, которого в честь убитого фашистами брата назвали Мишей. Это был мой отец. Вот такая удивительная история.

Многие снежнянцы, многие жители Донбасса могут рассказать не менее драматические истории из жизни своих семей. Они наглядно иллюстрируют то, почему Донбасс никогда не примет нацизма. Мы никогда больше в состав Украины не вернемся. Наш путь только в Россию.

Александр Шален