Идеалы гуманизма достигаются жестким принуждением
С точки зрения практики управления, коренной вопрос всякого общества есть вопрос о власти. И в контексте отношения к этому вопросу любое общество делится на страты — власть имущих, диссидентов, философов, революционеров, реакционеров и т.д. Одни рвутся к власти в системе, другие мечтают систему разрушить, третьи ее охраняют, четвертые по этому поводу рефлексируют. Но власть неизбежна, в каком бы изводе она ни присутствовала, и как бы ни менялась. Она существует и в человеческом мире, и в животном, и даже в растительном.
Поэтому любое представление об идеальной власти (хоть монархической, хоть демократической) для меня довольно комично. Бывали прекрасные монархии, чудесные демократии и милейшие автократии. Однако такие же государственные устройства бывали и чудовищными. Вопрос только в том, для кого. Одни страдали при Линкольне или Александре II, другие прекрасно жили при Гитлере или Франко. Господствующий нарратив объясняет жителям каждой страны, что такое хорошо и что такое плохо в истории, о которой они знают только понаслышке.
Российская монархия установилась демократическим путем призвания экспатов, а американская демократия — когда белые поселенцы устроили геноцид индейцев и завезли из Африки черных рабов. Царизм тоже отметился крепостным правом и покорением свободных народов, так что речь тут не о сравнительных характеристиках гуманизма, а о том, что любая власть покровительствует свободам только тех, кто ее поддерживает, и только ради своего укрепления. Стоило Грузии освободиться от оков тоталитаризма и стать демократической, как на повестке дня оказалось порабощение Абхазии и Южной Осетии (это совсем другое дело).
Замечательная книга Майкла Манна «Темная сторона демократии» повествует об истории кровавых этнических чисток с древнейших времен до наших дней, убедительно демонстрируя, что гуманизм народовластия — полнейшая фикция. Авторитарные режимы сдерживают пассионарную активность братских народов, которые при наступлении свободы почему-то начинают резать друг друга. Значит ли это, что демократия сама по себе чем-то плоха? На мой взгляд, нет. Это значит лишь то, что она привлекательна только для консенсуса, обеспечивающего мир и стабильность.
Любой инструмент хорош, когда хорошо работает в умелых руках. Но важно понимать, что считать критерием оценки. Готтентотская мораль диктует одно, гуманистическая — другое. С точки зрения морали гуманистической, критерием является техника безопасности. То, что в теории переговоров называется стратегией win-win: когда в выигрыше оба контрагента. Но и представление о выигрыше диктуется системой ценностей. Если победу можно почувствовать только тогда, когда у соседа корова сдохнет, или сдохнет он сам, стратегия win-win окажется нежизнеспособной.
Неудивительно, что идеалы гуманизма достигаются жестким принуждением. В том числе, путем ядерного сдерживания. А это — тоже вопрос власти. У кого бомба, тот и прав. Разумеется, перетягивание каната не прекращается — ведь бомба не принадлежит одной стране или одному лагерю. Раз супердержавы не могут воевать друг с другом, они ведут прокси-войны, сражаясь на чужих территориях чужими руками. Жертвы этих войн используются как минимум дважды: живьем — как марионетки, а мертвыми — в целях пропаганды гуманизма. С одной стороны слезинка ребенка — свидетельство зверств противника, с другой — божья роса.
Место человека в демократии мало чем отличается от места человека в тоталитарном государстве. Я, разумеется, не о количестве свобод, а о качестве, в котором выступают винтики системы. Количество свобод даже в сталинской конституции было немеренным, но все по умолчанию догадывались, что лучше не пытаться ими воспользоваться. Так в любой корпоративной структуре все прекрасно понимают ее неписаные правила. Интереснее всего, что грань демократии и тоталитаризма давно размыта.
Тоталитаризм приходит к власти выразителем народных чаяний, на волне привычного демократического популизма — как Гитлер в 1933 году. Иногда — благодаря захвату власти, но всегда — под лозунгами, которые убаюкивают население до тех пор, покуда уже и пикнуть невозможно. Как герой в кино, хор в истории «всегда получает то, что он хочет, но не так, как он хочет». Как киногерой, народ тоже идет навстречу собственным страхам, но в реальности не он их побеждает, а эти страхи начинают его пожирать. К сожалению, обычная история не только для тоталитаризма, но и для демократий.
Конечно, система репрессий в демократиях относительно демократична, но это тоже входит в правила игры. За диссидентство в Советском Союзе можно было загреметь в тюрьму или психушку, а в Соединенных Штатах Америки сегодня — получить волчий билет. Если, конечно, речь не идет о покушении на власть. Принципиально демократия отличается от тоталитаризма лишь возможностью ее покинуть. Но стоит начать с ней бороться, как она мгновенно обнаружит свою тоталитарную изнанку. Тут даже нет парадокса: в демократическом смысле это объяснимо требованиями защиты большинства от меньшинства.
А меньшинство постоянно хочет компенсировать прежние унижения. Страсть к экспансии у любых общественных групп совершенно естественна. Только вот сочетать аппетиты одних с правами других — задача не из легких. ЛГБТ-сообщество требует гей-парадов, а традиционное общество — защиты своих ценностей. Церковь хочет распространения своего влияния — и экономического, и идеологического, а светское общество — соблюдения Конституции. Сепаратисты хотят независимости, государственники — нерушимости границ. Свободы всегда входят в противоречие с правилами. Игры в демократию часто заканчиваются катастрофой, потому что аппетит приходит во время еды, и унять его уже не получается: вы не пробовали отнимать у собаки кость? Проблема в том, что демократией, которая предназначена для согласования интересов, пользуются как фомкой, открыть которой можно не дверь в светлое будущее, а шкаф со скелетами.
Демократия такова, как те, кого она обслуживает. Народам сытым она помогает кушать, народам голодным — резать и грабить. Дело ее вождей — возглавлять то, что нельзя предотвратить. И наводить порядок. Поэтому голодные демократии обычно оборачиваются диктатурами. А имитация народовластия существует всегда и везде, — разве организованное народное ликование при виде диктаторов не его демонстрирует? Каждая система создает свои процедуры участия общества во власти — от номинального до карикатурного. И каждая система начинает жить по собственным законам, пожирая своих детей. Лучше всего идею демократии объясняет анекдот про лисицу, которая говорит вороне, сидящей на ветке с куском сыра: «У тебя есть выбор. Ты можешь сказать «да» или «нет»!
