Почему Хрущев сорвал венское примирение с США

Ровно 60 лет назад Россия и США предприняли попытку разрядить свои отношения - состоялся «Венский саммит» Хрущева и Кеннеди. В итоге эта встреча на высшем уровне оказалась едва ли не самой провальной за всю историю советско-американских отношений. Почему лидеры двух стран не смогли друг друга понять и что последовало вслед за этим?

4 июня 1961 года в Вене состоялась встреча президента США Джона Кеннеди и советского лидера Никиты Хрущёва, известная как «Венский саммит». Напряжённость между двумя странами нарастала уже не первый год, полыхали Берлинский кризис и война в Лаосе. Предполагалось, что лидеры сверхдержав попытаются разрядить обстановку, поскольку мир широкими шагами шёл к ядерной войне.

Но ничего не вышло. Кеннеди и Хрущёв разговаривали на отвлечённые темы, спорили о судьбах человечества и историческом материализме, а мир в это время сравнивал платья и шляпки Жаклин с гардеробом Нины Хрущёвой. Не было подписано ни одной даже протокольной бумаги, не сделано ни одного совместного заявления. И уже через несколько месяцев, осенью советские и американские танки встанут лоб в лоб в нескольких метрах друг от друга у КПП «Чарли» в Берлине. А ещё через год Карибский кризис снова поставит человечество на грань ядерной войны. Так что пошло не так с этим саммитом?

Несколькими месяцами спустя после Венского саммита, 29 сентября 1961 в номер гостиницы в Нью Йорке, где жил пресс-секретарь президента Джона Кеннеди Пьер Сэлинджер, постучался заместитель главного редактора журнала «Советский Союз» Георгий Большаков. Для полковника ГРУ Большакова журналистское прикрытие было идеальным, поскольку позволяло легально встречаться и с Сэлинджером, и с ещё несколькими американскими журналистами, которым особо доверяли братья Кеннеди. На этот раз Большаков держал в руках толстую газету, в которую были завёрнуты 26 страниц машинописного текста: личное письмо Никиты Хрущёва Джону Кеннеди. И советский и американский лидеры по разным причинам, но одинаково сильно не доверяли официальным каналам связи и предпочитали переписываться тайно с Большаковым в роли почтальона.

В этом письме, начинавшемся лирически («Уважаемый господин президент, — писал Хрущёв, — сейчас я на берегу Черного моря... Это действительно прекрасное место. Как бывший военный моряк вы, несомненно, оценили бы по достоинству эти пейзажи, красоту моря и величие Кавказских гор. Под этим ярким южным солнцем даже трудно поверить, что в этом мире все ещё существуют проблемы, которые из-за отсутствия решений бросают зловещую тень на мирную жизнь и на будущее миллионов людей»), Хрущёв в итоге даёт крайне негативную оценку результатов Венского саммита.

«В последнее время много думал о развитии международных событий со времени нашей встречи в Вене и решил написать Вам это письмо. Весь мир надеется, что наша встреча и откровенный обмен мнениями возымеют успокаивающий эффект, направят отношения между нашими странами в нужное русло и будут способствовать принятию решений, которые дадут людям уверенность в том, что наконец на земле установится мир. К моему сожалению — и, я полагаю, к Вашему, — этого не произошло».

Писали этот текст, видимо, зять Хрущёва Алексей Аджубей и Михаил Харламов - на тот момент завотделом печати МИДа (советский аналог современной должности Марии Захаровой). Эти двое за месяц до этого были в США и официально брали интервью у Кеннеди. Но судя по тому, что к середине письма его тон становится всё менее лиричным и более рваным, чем в начале, Хрущёв его или наговаривал или настаивал на максимальной приближённости «приглаженного» письменного текста к его экспансивной манере речи. И за обтекаемыми формулировками «личного» письма всё больше проглядывалась крайне жёсткая позиция советского лидера и категоричность оценок.

При этом коммунистический лидер сравнивает мир с Ноевым ковчегом, в котором нашли приют и «чистые» и «нечистые» животные. Такое придумать могли только Аджубей с Харламовым, воинствующий атеист Хрущёв и слов-то таких не знал. Но независимо от того, кто причисляет себя к «чистым», а кто к «нечистым», все в равной степени заинтересованы в том, чтобы Ковчег продолжал свой путь. «И у нас нет иной альтернативы: либо мы должны жить в мире и сотрудничать, чтобы удерживать Ковчег на плаву, либо он пойдёт ко дну».

Неожиданная для поколения искренне верующих коммунистов библейская аналогия на самом деле прямой отсыл к самому ходу провалившегося Венского саммита. Три дня Хрущёв и Кеннеди вели идеологическую дискуссию, лишь иногда переключаясь на актуальную повестку дня международной политики. Причём каждый раз неудачно. Малейшая попытка заговорить о Берлине приводила к взаимному непониманию вплоть до открытого обсуждения начала военных действий между СССР и США в Европе.

Советский посол в Вашингтоне Михаил Меньшиков заранее прислал в Москву записку, где охарактеризовал братьев Кеннеди как «мальчишек в коротких штанишках». И как ни сопротивлялся глава советского МИДа Андрей Громыко, эта точка зрения дошла до Хрущёва и оказалась ему понятной и приятной. В результате он двое суток читал Кеннеди лекцию о преимуществах социализма перед капитализмом и об исторических путях развития человечества, старался словесно и морально подавить молодого американского президента и почти в этом преуспел.

Кеннеди на обратном пути из Вены в США в самолёте в бешенстве говорил тому же Пьеру Сэлинджеру и корреспонденту New York Times Джеймсу «Скотти» Рестону (это он затем во время Карибского кризиса сыграет одну из ключевых ролей как контрагент Большакова): «это худшие дни в моей жизни, он [Хрущёв] издевался надо мной». Под напором энергичного и даже местами агрессивного Хрущёва Кеннеди оказался вынужден оправдываться за «исторический выбор человечества» и отказывался признавать, что «капитализм загнивает».

Так что аналогия в хрущёвском письме про «чистых» и «нечистых» на Ковчеге: это про идеологию, а не про практическую политику. Мы тут «чистые», потому правы, а вы не очень. Сомнительная логика, если на кону война и мир. Вернее, ядерная война в Европе.

А конкретика была такая. Хрущёв уже год как требовал вывести войска западных держав из Западного Берлина и объявить его «свободным городом». В случае отказа до 31 декабря 1961 года он обещал заключить с ГДР мирный договор, то есть разрушить режим оккупации Германии, и передать Берлин под контроль немцев. При этом с предыдущим американским президентом - Эйзенхауэром он почти договорился, но случился полёт U2 Пауэрса, и всё рухнуло.

Кстати, и Венский саммит с Кеннеди вполне мог не случится из-за американского вторжения на Кубу в заливе Свиней. Но Кеннеди было очень надо поговорить с Хрущёвым, он не хотел воевать в Европе «из-за каких-то немцев», и потому сам первый начал писать письма в Москву с просьбой о встрече, даже оставив за Хрущёвым окончательно утверждение места встречи (фигурировал ещё Стокгольм, но Хрущёв предпочёл Вену, до которой можно было доехать на поезде с Киевского вокзала). Примечательно, что американский посол в Москве Льюэллин Томпсон больше недели буквально гонялся за Хрущёвым по всему Советскому Союзу, чтобы вручить ему письмо Кеннеди с предложением о встрече. Первый секретарь находился в длительной поездке по СССР, и посол Томпсон с письмом американского президента в кармане нагнал его только в Новосибирске.

С другой стороны, и американская сторона не блистала дипломатией. Кеннеди собрал для этого саммита тех советников, кто считался главными в США специалистами по СССР. Первых среди них был Джордж Кеннан, знаменитый своей «длинной телеграммой», с которой, собственно говоря, и началась Холодная война, а отнюдь не с Фултонской речи Черчилля. Кеннан, надо отдать ему должное, точно спрогнозировал поведение Хрущёва и пытался убедить Кеннеди не вступать с Никитой Сергеевичем в абстрактные идеологические дискуссии. Но Кеннан был «ястребом», он ненавидел всё советское и русское, и позитивной программы для переговоров предложить не мог. Не мог её придумать и бывший посол Аверелл Гарриман, вообще видевший в Москве главный источник зла на планете.

Хрущёва статус кво не устраивал, поскольку именно в этот период началась активная поддержка Советским Союзом (после «года Африки», когда независимость одновременно получило около 40 государств) национально-освободительных движений по всему миру. Многие из них полагали себя социалистами или преподносили себя Москве как социалистически ориентированных. Одной из тем Венского саммита была ситуация в Лаосе, и Кеннеди пытался убедить Хрущёва не вмешиваться. Кстати, считается, что война Вьетнаме стала косвенным следствием провала Венского саммита. Есть свидетельства того, что проиграв словесную дуэль Хрущёву, а затем «битву за Берлин» Кеннеди ввязался в войну во Вьетнаме, чтобы таким образом «вернуть уважение» к США.

Никита Сергеевич искренне считал, что он переиграл «этого мальчишку», несмотря на то, чтобы Венский саммит не дал никаких практических результатов. Ситуация только ухудшалась, и всё ближе приближалась к опасной черте. Тем не менее, Берлинский кризис разрешился для СССР благополучно, договор с ГДР был заключён, стена воздвигнута. Одним из немногих достижений Венского саммита стало последовавшее прекращение огня в Лаосе, но по сравнению с тем, что произошло в Юго-Восточной Азии в последующие годы это лишь приятная мелочь.

Хрущёв в своих воспоминаниях откровенно издевается над Кеннеди. «Я не хотел его расстраивать. Мне бы очень хотелось, чтобы мы расстались в другом настроении. Но я ничем не мог ему помочь ... Политика – это беспощадное дело». Это его личная оценка.

У этого результата есть и объективные и субъективные причины. Кстати, после гибели Кеннеди глава советского МИДа Андрей Громыко под предлогом «смены президента» снял с должности посла в Вашингтоне Меньшикова, которого откровенно недолюбливал. Реальной же причиной отставки Меньшикова были его ошибки в оценке личности Кеннеди, которые повлияли на переговорную позицию Хрущёва и весь настрой первого секретаря. А в ближайший год, включая Карибский кризис, все основные контакты между Кремлём и Белым домом шли через резидентуры КГБ и ГРУ, вплоть до назначения послом Анатолия Добрынина.

Но нельзя и прямолинейно говорить, что Венский саммит 1961 года был изначально провальным делом. Кеннеди, очевидно, был не готов с тому, что Хрущёв будет в такой жёсткой и странной форме отстаивать свою позицию, практически не предлагая компромиссов. А Хрущёв, конечно, был дезориентирован, но его характер, его личные качества помешали ему выбрать иную манеру поведения. Из всех донесений и записок, что предлагали ему перед поездкой в Вену и МИД, и КГБ, он выбрал за основу докладную Меньшикова, потому что она соответствовала его представлениям о Джоне Кеннеди. А субъективность - всегда плохая основа для переговоров. Недаром этот период не слишком литературно удачно называется «эпохой волюнтаризма».