Государство и общество: бег наперегонки

Дарон Аджемоглу, Джеймс А. Робинсон. Узкий коридор: Государства, общества и судьба свободы. — М.: АСТ, 2021. 704 с. В своем новом бестселлере американские ученые Дарон Аджемоглу и Джеймс А. Робинсон предпринимают попытку проанализировать экономические последствия различных типов государственного устройства. В человеческом обществе, уверены соавторы, есть место для свободы — и оно критически зависит от развития государственных институтов и активности общества. Что такое Узкий Коридор? Дарон Аджемоглу и Джеймс Робинсон подчеркивают, что «Узкий Коридор» продолжает и развивает идеи их предыдущей книги — «Почему одни страны богатые, а другие бедные»: «Мы во многом последовательно соглашаемся с нашей более ранней позицией» (с. 214). В чем ее суть? В институционализме. Ростислав Капелюшников, полемизируя с этой позицией, раскрывает ее так: «Экономические институты выступают в роли объясняемой, тогда как политические — в роли объясняющей переменной» (Р. И. Капелюшников. Contraпанинституционализм. — М.: ВШЭ, 2019, с. 19). Тем самым теория Аджемоглу-Робинсона жестко оппонирует теории модернизации, где роли распределяются обратным образом. Новая книга соавторов продолжает предшествующую не только в идейном смысле, но и в манере подачи материала, в самом стиле моделирования картины мира. Читатель должен усвоить несколько образов-понятий, которые, по мысли соавторов, обладают объяснительной и прогностической силой. В книге «Почему одни страны богатые, а другие бедные» таких понятий было два. Соавторы предлагали переосмысление и объяснение всей экономической истории человечества с помощью двух универсальных категорий: инклюзивности и экстрактивности. Богаты те страны, где экономико-политические институты инклюзивны, то есть обеспечивают экономике приток человеческого капитала через включение, вовлечение больших групп населения в принятие политических решений, в экономическую и политическую активность. Бедны те страны, где экстрактивные институты ограничивают участие широких групп в политической и экономической деятельности, отводя им роль эксплуатируемой массы. Обобщенно говоря, задача инклюзивных институтов — «создать», экстрактивных — «выжать», сущность инклюзивных институтов — плюрализм, экстрактивных — монолитность. В новой книге основных образов-понятий — четыре: Узкий Коридор, Левиафан, Скользкий Склон и Эффект Красной Королевы. Используя метафорическую речь соавторов, можно сказать так: в Узком Коридоре эффект Красной Королевы, преодолевая Скользкий Склон, уравновешивает и обуздывает Левиафана. Нелегко перевести эти яркие образы на более четкий и рациональный язык общепринятых политических и экономических терминов. Всякий образ по сути своей многозначен, а вынесенный в заглавие книги Узкий Коридор заключает в себе и несомненное противоречие. Во-первых, Узкий Коридор — явная аллюзия на евангельские «тесные врата»: «Входите тесными вратами, потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь» (Мф.7:13–14). Узкий Коридор — врата, путь, это переход к новому, лучшему экономико-политическому состоянию — к инклюзивности, или демократии, или свободе (ибо это одно и то же в картине мира, нарисованной соавторами). Собственно, они и начинают с того, что их книга «о свободе и о том, почему некоторым обществам удается ее достичь, а некоторым — нет. А также о следствиях свободы, особенно об экономическом процветании» (с. 7). Но как только мы, читатели, усвоим, что Узкий Коридор — это путь к достижению свободы и экономического процветания, соавторы резко «сдвигают» смысл этого образа. Вслед за «во-первых» возникает противоречащее ему «во-вторых». Вдруг оказывается, что Узкий Коридор — это не путь и переход, а самоценное место жизни и борьбы: «То место, где государство и общество уравновешивают друг друга. И это противопоставление не описывает лишь какой-то революционный момент — это постоянная, повседневная борьба между двумя силами. Эта борьба полезна для обеих сил: в узком коридоре свободы государство и общество не только конкурируют, но и сотрудничают» (с. 13). Итак, смысл образа-понятия двоится: 1. стремление в Узкий Коридор необходимо потому, что только он ведет к свободе и процветанию, 2. Узкий Коридор сам по себе цель стремления, ибо только «развитие жизни в коридоре» (с. 204) дает возможность бороться за экономическую и социальную свободу. Образ свободы тоже двоится. С одной стороны, она достижима, она — результат (борьбы), а экономическое процветание — ее следствие. С другой стороны: «Свобода — это всегда не результат, а процесс, тем более в странах, десятилетиями страдавших от деспотического правления» (с. 391). В целом получается так: лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой — в Узком Коридоре борьбы общества и Левиафана-государства. Три лика Левиафана «Узкий коридор» — книга не только научная, но и публицистическая. Соавторы воздействуют на читателей художественными и журналистскими средствами, начиная повествование с душераздирающих репортажей из «горячих точек» планеты, где исчезло сильное государство и властвует безвластие, где война всех против всех превращает жизнь в сущий ад разрухи, голода, нищеты, насилия, бандитизма. Вслед за картинами социально-экономического кошмара соавторы обращаются к знаменитой теории Томаса Гоббса: «Многие наши предки жили в состоянии, которое известный политический философ Томас Гоббс описал в своей книге “Левиафан” следующим образом: “Вечный страх и опасность насильственной смерти; и жизнь человека одинока, бедна, беспросветна, тупа и кратковременна”» (с. 26). Соавторы поддерживают то понимание выхода из войны всех против всех, какое провозгласил Гоббс, — могущественная власть, которую он называет «великим ЛЕВИАФАНОМ, ОБЩИМ БЛАГОМ или ГОСУДАРСТВОМ» (с. 28). Со своим великим предшественником соавторы соглашаются в главном: присвоив себе монополию на насилие и установление законов, государство останавливает войну всех против всех, и его правители уже в силу этого легитимны, каким бы путем они ни пришли к власти. Однако в теории Гоббса соавторы видят изъян, который заключается в представлении, будто у Левиафана лишь одно лицо: «В действительности же он двулик, как бог Янус» (с. 38). Одно из этих лиц грозное и мудрое: Левиафан останавливает насилие всех против всех, защищает подданных, предоставляет им экономические возможности, закладывает основы экономического процветания. Но другое лицо Левиафана — страшное лицо деспота. Хотя в книге постоянно упоминается двуликость Левиафана, соавторы видят не два, а три его лика. Самый ужасный лик — скрытый или исчезнувший: отсутствующий Левиафан. При отсутствующем Левиафане экономическая активность предельно затруднена или невозможна, так как люди не обладают гарантированными имущественными правами и возможностью пользоваться результатами своих трудов. Под тяжелой лапой и грозным оком деспотического Левиафана экономическое развитие возможно: государство организует общество, инвестирует в экономику и стимулирует то, что соавторы называют «деспотическим ростом». Но он остается ограниченным, ибо постоянных инноваций и повышения производительности нельзя добиться под деспотическим правлением. Наилучшие условия для экономического процветания обеспечивает Левиафан обузданный, закованный, то есть сильное централизованное государство, построенное на принципах демократии, иначе говоря — инклюзивности. Каким же образом происходит обуздание Левиафана или, что то же самое, введение его в Узкий Коридор? Прежде всего государство само должно быть к этому предрасположено: обуздание Левиафана всегда происходит при непосредственном участии его правительства. Столь же необходимо и активное участие общества. Только двуединые усилия правительства и общества способны преодолеть Скользкий Склон. А что это за Склон? Устойчивость недемократических институтов, когда элиты не заинтересованы в экономических и политических преобразованиях, а общество не имеет политических институтов для инициирования и проведения реформ. Взобраться по Скользкому Склону и удерживать Левиафана в оковах помогает Эффект Красной Королевы. Образ взят соавторами из романа Льюиса Кэрролла «Алиса в Зазеркалье». Красная Королева (в русском переводе она Черная) объясняет Алисе, что нужно бежать со всех ног, чтобы только остаться на том же месте. Иначе говоря, только быстрое и одновременное развитие государственных и общественных институтов способно обеспечить условия для свободы = демократии = инклюзивности: централизм и плюрализм. Но для воплощения в жизнь эффекта Красной Королевы общество тоже должно быть к этому предрасположено. В чем же состоит предрасположенность государства и общества к обузданию Левиафана? Объяснение этого феномена — самая красочная в художественном, но, вероятно, самая слабая в теоретическом смысле часть книги. Соавторы уводят читателя в глубокую древность и широкой кистью рисуют демократические преобразования Солона в Афинах VI в. до н. э., демократические традиции «длинноволосых королей» — германских племен, завоевавших Европу в V веке н. э. Соавторы словно забыли, что нацистскую Германию они сами сделали примером свирепого деспотического Левиафана. У читателя неизбежно возникают вопросы: если опыт народовластия Европа пронесла сквозь тысячелетия, откуда в Европе тоталитаризм, а если не пронесла, то чему служат эти яркие исторические картины, которые ничего не объясняют? Почему Россия все еще не вошла в Узкий Коридор? Российскому читателю ближе всего и на собственном опыте знакома отечественная ситуация, поэтому применение к ней концепции Узкого Коридора вызывает больше всего вопросов и недоумений. Соавторы начинают с того, что российский переход в Узкий Коридор не просто провалился, а «показательно провалился» (с. 396). Что же показывает (доказывает) это провал? Как и почему он случился? Соавторы пунктирно (и даже вольно) обрисовывают развитие страны в 90-е годы. Роковым эпизодом приватизации они считают залоговые аукционы, на которых самые ценные государственные активы достались группе лиц с политическими связями, пообещавших поддержать повторную избирательную кампанию Бориса Ельцина. «Тем временем Ельцин добился принятия конституции, обеспечивавшей сильную власть президента. Никто не мог противостоять ему» (с. 394). Сразу приходится переспрашивать и уточнять: каким же «тем» временем, если конституция была принята в 1993 году, а переизбрание Ельцина — в 1996-м? Затем соавторы соединяют предельно общие и предельно частные моменты в характеристике той эпохи. Они отмечают, что не произошло мобилизации общества и «министерство экономики объявило пиво безалкогольным напитком, чтобы крупнейшие пивоваренные заводы России могли избежать повышения налогов» (с. 394). Указывают на отсутствие независимых частных интересов и — на личные качества Ельцина («привнесенные Ельциным авторитарные методы правления», с. 396). Из всего этого делается вывод, что российское государство «продолжило свой путь с той точки, на которой остановился Советский Союз, и восстановило свой деспотический контроль над обществом» (с. 396). В чем же корни проблемы? Если не произошло мобилизации общества, следовало бы выдвинуть гипотезу — почему? Поскольку в конце 80-х и самом начале 90-х «мобилизация» была (все мы знаем, что была), ее исчезновение остается непонятным. Куда она делась? Если отсутствовали независимые частные интересы, как это согласуется с тем, что «к 2005 году 71 процент средних и крупных промышленных предприятий и коммуникаций принадлежал единственному акционеру, владевшему половиной акций» (с. 393)? Или даже с тем, что пиво было объявлено безалкогольным напитков в угоду частным интересам? В итоге остается единственное объяснение — «Россия находилась слишком далеко от Коридора» (с. 396), иначе говоря, коммунисты правили чересчур долго. Не дольше, однако, чем жила под авторитарным правлением Швеция, которая служит в книге «образцовым примером одновременного расширения способностей государства и общества» (с. 631). Швеция — это, по-видимому, воплощенный идеал для соавторов: сильное государство поддерживает одновременно и экономический рост, и равноправие, способствует более равномерному распределению доходов и дает преимущество высокопродуктивным фирмам, поощряя их к инвестициям и инновациям, предоставляет щедрые социальные блага, углубляя вместе с тем демократию, которая ведет к усилению контроля общества над государством. «Наша схема помогает объяснить…» — раз за разом повторяют соавторы, но приходится сказать, что происходит это далеко не всегда: вопросов она порождает не меньше, чем дает ответов. Будущее наступает Какое? Аджемоглу и Робинсон уверены, что их теория позволяет не только давать объяснения, но и делать прогнозы. И позволяет им быть оптимистами, несмотря на угрозы, которые встали на горизонте. Рост неравенства, «процветание не для всех» — вот главные опасности сегодняшнего дня, настаивают соавторы. Самыми мощными двигателями экономического развития за последние несколько десятилетий были два фактора — глобализация и внедрение новых технологий. От глобализации выиграли и развитые, и развивающиеся страны. Но распределение выгод оказалось неравномерным. Продолжительное ослабление государственного регулирования порождает колоссальную финансовую концентрацию и сверхогромные фирмы, а все это ведет к появлению победителей, которым «достается все», и проигравших, которые испытывают все большее разочарование и теряют веру в государственные институты. Рост неравенства, безработица, снижение доходов и утрата доверия к институтам — именно эти факторы, подчеркивают соавторы, превратили период Великой депрессии в трагический период политической нестабильности. Хотя нынешний кризис не настолько экстремален, опасные параллели просматриваются. Что же можно и нужно делать? В рамках своей теории соавторы дают несколько ответов. «Что касается экономики, то природа проблем говорит о том, что необходимо многостороннее расширение ответственности и способности государства. Среди задач, которые должно взять на себя государство, должны быть разработка и предоставление более щедрой и всеохватывающей системы социальной поддержки, которая защищала бы тех, кто не получает выгоду от крупных экономических перемен» (с. 657). В политике необходимо создание коалиции вокруг экономических реформ и ограничение чрезмерного влияния частных интересов в виде финансирования избирательных кампаний и лоббирования. А обществу необходима новая мобилизация ради удержания возросшей мощи Левиафана в Узком Коридоре. Как практически достичь этого? Если применительно к политике и экономике ответы даны четкие, то мобилизацию общества соавторы представляют себе крайне расплывчато. Необходимо объединение вокруг идеи прав человека, ибо «в той степени, в какой общество сможет придать универсальный характер широкому спектру (разумных) прав, оно будет лучше приспособлено для организации и противодействия растущей силе государства» (с. 670). Какие права разумны, а какие нет, остается на усмотрение читателей… Подписывайтесь на канал «Инвест-Форсайта» в «Яндекс.Дзене»