Телеграммки, похоронки, весточки — могут ли письма рассказать историю войны

Какой предстала бы война, если ее анализировать исключительно по пачке писем — с фронта и на фронт? Должно быть, не менее жуткой, чем мы читаем в учебниках по истории, слышим в рассказах ветеранов-блокадников или разглядываем в дневнике маленькой девочки Тани Савичевой. Не менее тяжелой, чем она преподносится в стихах о войне, не менее бесстрашной, чем она звучит в бравых военных песнях.

Конечно, наивно полагать, что путь из тыла на фронт и назад проделывал единственный фронтовой почтальон. Как минимум, до адресата доходила уже просмотренная третьими лицами, отцензурированная весточка. И все же, сколько эмоций возникало от прочтения наспех черкнутой строчки — «Жив».

Не все сохранившиеся письма времен Великой Отечественной войны были опубликованы, но некоторые личные переписки дошли до современников. Вместе с историком Евгением Гурьевым разбираемся, как отражали телеграммки, похоронки, весточки историю тяжелых военных лет, в эксклюзивном интервью «Слово и Дело».

 — О чем солдатам нельзя было писать своим семьям домой?

 — Нельзя забывать, что на тот момент существовала военная цензура. Писать в тыл о положении дел на фронте, расположении войск, о том, как ведет себя противник или наши командиры — не разрешалось. Все письма, идущие с фронта, просматривались специальными службами.

Не то чтобы письмо не доходило до адресата — просто из него вычеркивалось то, что гражданским читать не нужно. Это делали абсолютно во всех армиях. Цензоры также ретушировали фотографии с фронта, чтобы невозможно было узнать конкретное место и время. Все потому, что правительство опасалось шпионов, которые так же изучали газеты, личные письма, чтобы выведать информацию о состоянии и расположении советских войск.

Если мы откроем газету военных лет, в них всегда писали «N-ская воинская часть во время боя за поселок N…», «На известном участке фронта». Нельзя было встретить и упоминания фамилий командования. Были опасения, что это прочитает враг. Боялись не своего народа, а шпионов. По этой же причине никаких особых подробностей с фронта от солдат люди не получали.

В основном письма с фронта и на фронт были личными.

 — Что писали родным, детям, с фронта?

 — Это было среднестатистическое солдатское письмо о житье-бытье на фронте. Информация в них зависела от периода войны, от участка фронта, от тех событий, в которых участвовал человек. Например, если солдат воевал где-нибудь на Карельском фронте, где в течение большого промежутка времени никаких активных боевых действий не велось, фронт практически не перемещался. Поэтому отряды там обустраивались получше, с бытом у них было не так плохо.

Поэтому и письма разные: кто-то жалуется на недостаток еды, кто-то — на ранения, кто-то — что у него все хорошо, что они бьют врага. У писем разные настроения и в моменты поражений, и в моменты побед. Большую роль играл человеческий фактор и личный оптимизм. Есть и такие письма, в которых солдат писал о своем предчувствии, что скоро погибнет.

В письмах детям солдаты пытались писать что-то ободряющее, рисовать на обрывке бумаги какой-нибудь домик, котиков. Спрашивали, как у детей дела, советовали лучше учиться — даже в такое страшное время люди находили силы выполнять свои родительские обязательства. Делали вид, что уехали в командировку.

 — Много ли в этих письмах любовных трагедий и терзаний?

 — Из тыла на фронт тоже были трагические письма. Довольно часто были письма о расставании, в которых девушки писали, что не дождутся своих возлюбленных и просили их не писать им. И обратные ситуации, когда на фронте солдаты встречали новую любовь. Даже есть стихотворение у Симонова «Открытое письмо женщине из г. Вичуга» — говорят, не вымысел. И в песнях у Высоцкого есть упоминание о таких письмах. Это бывало — жизнь есть жизнь, а люди есть люди.

 — Почему солдатские письма обычно были короче, чем письма из тыла?

 — Солдатские треугольнички не превышали по объему одной страницы. Откровенно не хватало пищи и бумаги. Бумагу в основном использовали для изготовления самокруток, сигарет тогда было практически не достать. Писали огрызками от карандашей — обычно их было всего по одному на взвод.

Листки в основном были только у командиров, они использовались для ведения воинского учета. С карандашами и чернилами тоже все было не ахти. И почта во всех воюющих странах работала неидеально, фронт был огромен и почтальонов не хватало. Письма приходили с опозданием, иногда они доставлялись тогда, когда боец уже погиб.

Или домой приходило письмо от солдата уже после того, как родственникам прислали похоронку (они, бывало, приходили раньше писем). Это могло породить надежду, что в части что-то напутали, бойца нашли и он жив и здоров. Не всегда, но и такие случаи были.

 — За линией фронта, в тылу тоже плохо обстояли дела с бумагой?

 — Опять же, по-разному. В войну вообще жили тяжело. В тылу по крайней мере были школьные тетради. Я, конечно, не имею в виду Ленинград, где сожгли все, что можно было – нужно было чем-то отапливать дома.

Письма из дома бывали и более подробные. Многие жены и матери старались солдатов не беспокоить, не писать им о каких-то бедствиях, проблемах в семье. Человеку на войне не до этого, ему нужно знать, что дома все хорошо. Если же дома дела обстояли плохо – врать в письме долго не сможешь, поэтому писали в таком случае коротко.

Пространных писем было немного, чаще всего — размером с тетрадный листок.

 — Что было написано в похоронках, которые оповещали родственников о гибели фронтовика?

 — Это был документ, казенный бланк со стандартным текстом. Официальная форма извещения, отпечатанного на машинке. Там вписывалось только имя. Подробностей обычно не писали. Использовались формулировки «Погиб за Отечество», «Пал смертью храбрых», «Скончался в госпитале». Даже если в смерти солдата имели место какие-то неблаговидные моменты, к примеру взятие в плен, семье об этом не сообщалось.

Иногда, конечно, командир части лично мог написать письмо жене или матери погибшего солдата или офицера, чтобы поддержать семью. Но это была личная инициатива, человеческий фактор. Они могли написать подробности, как человек погиб, но, разумеется, не негативные, ведь, по нашей русской традиции, о мертвых — либо хорошо, либо никак.

 — Писали ли на фронте дневники?

 — В военное время вести дневники солдатам было запрещено. И до сих пор военнослужащим нельзя вести дневники, находясь на действительной военной службе. Хотя писали, в тайне.

Иногда дневники публикуют, их находят потомки, или историки в архивах. Солдаты не рассчитывали, что их будет читать кто-то кроме них самих. Поэтому с дневником они более откровенны. Подробности боевой операции, в которой солдат участвовал, он скорее всего раскрывать не будет. Он напишет о своих ощущениях сегодня. О том, сыт ли он, в каком порядке его обувь, сколько у него в отряде осталось бойцов, и о чем они сегодня говорили.

 — Представление о том, что один почтальон проходил весь путь с тыла на фронт — это миф? Иначе у них тоже брали бы подписку о неразглашении?

 — Была система полевой почты в каждой части. Ее служащие, такие же солдаты, приходили в роту, раз в месяц собирали письма. Их отвозили в отделение полевой почты. Оттуда они шли в отделения военной цензуры, где письма читали офицеры специально назначенного отдела, чтобы там чего-то лишнего не проскочило. Они естественно имели грифы о неразглашении.

А дальше сложенное письмо вручали сначала военному почтальону, потом в гражданскую почту, затем почтальон приносил его в тыл. Он понятия не имел, откуда оно пришло. В письмах нельзя было писать название части, на всех них стоял штамп «Воинская часть №…», а что это за часть — никто не представлял. Корабль это, батальон, батарея, авиаполк — никому не сообщалось. Только из текста можно было понять, что человек служит, например, в авиации, но где и в каком месте все равно не было понятно.

 — Была еще информация, что вместе с письмами фронтовики посылали домой посылки с едой, это тоже было часто?

 — Это было нечасто. Выносить еду из расположения воинской части было не положено, еда выдавалась старшине под ведомость. Но ухитрялись. Хотя, конечно, в письмо ты банку тушенки не положишь, а посылки проверялись.

Были такие случаи, что бойцы отправляли продукты домой, туда, где семья жила на недавно освобожденной от оккупантов территории. Там с едой было очень плохо, бывало, вся рота вместе с главными собирала посылки с едой для семьи одного солдата, чтобы помочь им выжить. Всей частью скидывались на продукты. Командование и почтовая служба на это глаза закрывали.

Бывало, что и из тыла посылали солдатам продукты, со снабжением частей иногда случались перебои. Полевые кухни не всегда вовремя приходили, фронтовики вынуждены были жить на одном сухпайке.

 — Что еще отсылали домой и на фронт?

 — Кисет табаку, варежки, теплые вещи, фотографии родственники отправляли солдатам на фронт. И дети, и в госпиталях специально шили различную одежду, которая потом выдавалась солдатам. У солдата же был крайне ограниченный набор того, что он мог послать домой.

Целые колхозы собирали красные обозы в помощь фронту — просто сдавали урожай для воинской части. В приморских городах, в том же Кронштадте, заводчане подкармливали экипажи кораблей, которые стояли на ремонте. Иной раз и моряки подкармливали местных жителей, потому что военные получали пайки больше и регулярнее, чем жители блокадного города.

В тисках голода отчаявшиеся люди могли писать солдатам, умолять, чтобы те закончили сражаться и сдавались немцам — падали духом. И фронтовики могли смалодушничать — это тоже зафиксировано в письмах. Конечно, таких было немного, и они не доходили до адресатов.

 — Возможно ли, что от человека за всю войну не приходило ни одного письма, но он все равно возвращался домой?

 — Конечно. Кого-то распределяли в части НКВД, в пограничные войска, в разведку, в особые отделы — оттуда было не принято писать. Так жены, матери, дети, и ждали окончания войны в надежде, что их мужья, сыны и отцы все еще живы, что похоронка не затерялась попросту на почте.

 — Где сегодня можно прочитать опубликованные личные письма военного времени?

 — Они размещены на интернет-портале «Память народа», можно прочесть книгу Никиты Ломагина «В тисках голода», в ней содержатся и письма, сохранившиеся в НКВД, письма и дневники ленинградцев, личные письма, которые попали к германским спецслужбам. Там описана и война, и фронт, и блокадный город — очень достоверная, полезная книжка. Читать об этом страшно, но интересно.

 — Сможет ли человек, незнакомый с историей Великой Отечественной войны, составить о ней объективное представление, если к нему в руки попадет пачка писем с фронта и на фронт?

 — В общем, да. Потому что это личное. Естественно там будет и отражение боев, и общих и индивидуальных настроений солдат. Отражение обстановки. Самое главное — из писем можно почерпнуть, о чем думали советские люди, что они чувствовали. Как они воспринимали окружающую действительность, что для них было важно, а что неважно.

Подробностей о ходе боевых действий из писем человек не узнает. Он просто узнает, что была война и она была серьезная. По крайней мере, представление о советском человеке, представление о советском солдате из этих писем можно составить. Это не то, что писали историки, а то, что рассказал человек, который это чувствовал.

Можно понять напряженность боев на фронте, то, насколько это было тяжело, насколько это была действительно страшная война. Насколько это было суровое испытание, которое люди преодолевали.

Это интересно: Военный историк подтвердил бессмысленность нападок на роль СССР в победе над фашизмом