Донецкий щелчок Вересаева: магнит, холера, любовницы-тунеядки

Внутри магнита

Говорят, стоит раз побывать в Донецке, и город тебя никогда уже не отпустит. Ты пустишь здесь корни, найдёшь любовь, откроешь новые смыслы, услышишь удивительную лексику. Этот город — магнит, он манит к себе вот уже сто пятьдесят лет. Он, промышленный и грубый, не похож ни на один другой. А ещё он честный, такой честный, что глаза болят на него смотреть. И чем честнее город, тем сложней о нём писать честно. Писать так, чтобы не обидеть, но удивить. Когда это получается, то выходит литература.

Говорят, из Донецка нельзя уехать навсегда, он будет прорастать сквозь уехавшего, напоминать о себе. Этот город суров, его жители тоже суровы, они потомки первых шахтёров, которые приезжали из самых разных городов и деревень на заработки, а потом делали шахту своей судьбой. И если учёные до сих пор спорят о происхождении нашей цивилизации, о том, является ли Африка нашей общей колыбелью, о том, люди какого цвета появились первыми на этой планете, то дончане точно знают, что их предки были чернокожи. И эта великая угольная чернокожесть уравнивала всех — туляков, орловцев, чухонцев, малороссов etc.

А ещё их уравнивала смерть, страшная смерть в опасных шахтах Донбасса. Шахтёрская братия браталась и продолжает брататься кровью, оставляя на время работы в шахте свои души у Бога в закладе.

Александр Куприн, Викентий Вересаев, Леонид Жариков, Борис Горбатов, Константин Паустовский, Василий Гроссман, Семён Кирсанов — все они вписали имя Донбасса в большую русскую литературу, сделали Донбасс узнаваемым. Город-завод, железный кремль, стоящий в бескрайней степи, неожиданно для себя стал музой и музыкой прозаических и поэтических текстов великих литераторов прошлого и настоящего.

Подземное царство

Врач и филолог по образованию, человек богатого жизненного опыта и огромных знаний, Викентий Вересаев создал целый ряд произведений, по которым мы теперь сверяем стрелки, узнаём эпоху. В годы своей молодости Вересаев дважды побывал в донецком крае. Здесь он нашёл свой собственный уголь, жаркий уголёк, которым впоследствии чёрным по белому написал очерки о жизни горняков «Подземное царство» и повесть «Без дороги». Именно повестью «Без дороги» Вересаев, по собственному признанию, вступил в большую литературу.

На Вознесенских рудниках А.П. Карпова (Петровский район Донецка) служил техническим директором старший брат Викентия Вересаева — Михаил, окончивший Петербургский горный институт. К нему-то и приехал в 1890 году на летние каникулы студент-медик. К моменту приезда в Донбасс Вересаев уже был автором нескольких рассказов и стихотворений, отсюда и понятно его гиперболизированное писательское любопытство, усиленный, обострённый интерес ко всему тому, что он увидел на шахте. Вересаев не раз спускался в шахту, в это подземное царство кошмарного труда, подолгу бродил среди жалких лачуг, в которых ютились шахтёрские семьи, часами следил за работой подростков, занятых выборкой «глея» из угля, прислушивался к разговорам шахтной интеллигенции.

Возвратясь в университет, Вересаев приступил к обработке богатого донбасского материала. К весне 1892 года он закончил очерки о жизни горняков и послал их в «Книжки недели». Вскоре автор получил письмо, в котором редактор обещал их опубликовать в самое ближайшее время. И правда, «Подземное царство» было напечатано в шестом и седьмом номерах «Книжек недели» 1892 года. Почти одновременно с очерками в «Русские ведомости» была отправлена статья об антисанитарных условиях жизни донецких шахтёров.

Рождение большого писателя

Вересаев-человек родился в Туле, Вересаев-филолог родился в Петербурге, Вересаев-врач — в Дерпте (сейчас Тарту). А Вересаев-писатель родился в Донбассе. Произведения, принесшие ему литературное имя, были написаны на донецком материале. Хронологически первым текстом, в котором использована донецкая тематика, является рассказ «Товарищи», напечатанный в пятом выпуске журнала «Книжки недели» за 1892 год.

В «Подземном царстве» восемь очерков, один другого честней. Унылые и безрадостные картины рисует Вересаев в очерке «Под землёй». Сырость, острый сероводородный дух, под ногами грязная вода, мёртвая тишина нарушается лишь глухими ударами — забойщики рубят уголь. Вечная теснота, вечное по-пластунски, человек превращается в четвероногое существо, вынужденное из года в год повторять одни и те же движения.

Второй очерк «Запальщик» рассказывает о бесстрашном Захаре Лобаче. В то время проходка новых шахт велась с помощью взрывания динамитных патронов. Эту жуткую миссию выполнял Лобач, выдержанный и спокойный человек, он спускался в бадье в шахту с таким лицом, словно не жизнью собирался рисковать, а шёл на самую обыкновенную работу. В итоге Лобач погиб, впрочем, он всегда знал, что душа его в закладе у Господа. В этом очерке Вересаев выводит словесную формулу, которая раскрывает суть отношений между рабочими и предпринимателями. «Несимпатичный народ», — говорят про здешних шахтёров хозяева… Эти несимпатичные хозяевам люди гибнут десятками в мрачных проходах шахт, обогащая тех же хозяев».

Очерк «Шахтёры-мужики» раскрывает читателям подноготную убогой жизни рудничного посёлка. Большая часть шахтёров — это бывшие крестьяне, обычные деревенские мужики, пришедшие в Донбасс с одной мыслью о том, чтобы поправить своё распадающееся деревенское хозяйство. Вересаев даёт правильное объяснение появлению мужиков на шахтах. Страшная нужда и безысходность, нехватка земли, нищета. Шахтёры Вересаева — это перекатипольщики, как степная трава, они скачут под ветром по безлюдному Дикому полю, переходят с рудника на рудник в поисках лучших условий труда.

Один из моих любимых очерков — «Праздник», в котором я отчасти узнаю и современный Донецк. Шахтёры получают зарплату и проводят свой праздник в бесшабашном разгуле, сплошном пьяном тумане, работать начнут только тогда, когда всё до нитки спустят в кабаках. Нет, конечно, современный Донецк не похож на старую Юзовку, никто не празднует Троицу целую неделю, как в тексте Вересаева, но дончане умеют отдыхать щедро и от души.

Любимый персонаж «Праздника» — молодой безымянный шахтёр с серьгой в ухе, с властным и немного презрительным лицом. Он отвечает за проступки всей артели, бледнеет лишь от одной мысли, что кто-то «на всю нашу артель поруху кладёт». Ему всё равно, украл или нет шахтёр из его артели колбасу у лавочника, ему важно, чтобы репутация артели была чиста. В действиях и реакциях шахтёра с серьгой в ухе я вижу и сегодняшнюю донецкую гордость, благородство рабочего человека, который отвечает не только за себя, но и за товарища.

Чувствуется, что автор «Подземного царства» любит шахтёров, любит абсолютной безапелляционной и огромной любовью своих героев, понимая, какой толчок они ему дают, какой пропуск в литературу выписывают. Вересаев использует в тексте шахтёрский фольклор — это один из первых примеров вторжения устного творчества донецких горняков в художественную литературу.

Холера

В начале августа 1892 года Вересаев получает от брата письмо, в котором говорится о страшном «холерном бунте» в Юзовке, о разбушевавшейся эпидемии и о кровавом столкновении рабочих с казаками. Вересаев собирается быстро и отправляется на Вознесенские рудники, на которых был два года назад. Приезжает как врач, энергично берётся за работу, требует от администрации постройки двух бараков для приёма больных и очистки и дезинфекции выгребных ям и отхожих мест. Вересаев-врач заслужил уважение и симпатии шахтёров. Двери глинобитного флигеля, в котором жил доктор, всегда были открыты для простых людей шахтёрского городка.

26 сентября 1892 года Вересаев записал в своём дневнике: «Холера кончилась. Холодный ветер бушует по степям и бешено гонит перекати-поле. На днях уезжаю. Увожу отсюда много драгоценных наблюдений, здоровое тело, сознание, что прожил эти два месяца не напрасно, и, кроме того, — помогай нахальство! — сознание, что я… хороший человек и могу делать дело».

Ровно два месяца, август и сентябрь, проработал в Донбассе Вересаев. Это было время бессонницы и напряжённого труда, глубокого проникновения в бытование горняков. Характеризуя этот период своей жизни, Вересаев писал: «Я проработал на руднике два месяца. Чувствую затруднение подробно рассказать здесь о своей работе и о всём, что при этом пришлось увидеть: по существу, всё отображено в моей повести «Без дороги». Только место действия, по композиционным соображениям, перенесено в Тулу, мастеровщину которой я знал достаточно хорошо».

Verbatim

Правду говорят, сама жизнь иногда закручивает сюжеты так, как никогда не сможет даже самая буйная фантазия. Порой писателю достаточно быть всего-то наблюдателем, хроникёром, быть не просто правдоподобным, а достоверным. Достоверным быть страшно, могут и не понять, гораздо проще причёсывать текст, делать его гладким, как яйцо, идеально ровным, неживым. Вересаев сталкивает лбами читателя и действительность довоенного Донбасса, он не боится слова «сифилис», например. В очерке «Невенчанная губерния» открыто говорит о страшном, о том, как румяные хохлушки шли вторыми женами (первые жёны были на родине) к шахтёрам-пришельцам, чтобы только не работать. Вересаев пишет: «Девушка скоро оденется в немецкое платье с турнюром, бросит свою деревню, поселится на руднике».

«Перед местной девушкой стоял выбор. С одной стороны — свой брат-хохол, неповоротливый мужик, с другой — развязный, весёлый шахтёр: с ним жить — работать не нужно, одеваться будешь, как барыня, каждый день можно чай пить. Шахтёр, хоть ему и есть нечего, а два раза в день чай пьёт непременно». Один из героев Вересаева, приказчик в «Невенчанной губернии», просит шахтёров «для смеха» разделиться на тех, кто женат законных браком, и тех, кто незаконным. Вторых оказалось втрое больше, чем первых. Любовницы-тунеядки, прожигающие молодость в кутежах, бездетные шахтёрки, валандающиеся сразу с пятью шахтёрами, — это то, о чём не говорят никогда и нигде. Об этом до сих пор не говорят, игнорируют. Откуда у Вересаева смелость не просто живописать этих женщин, но и любить их, сочувствовать им? Откуда в нём столько милосердия, чтобы писать правду, от которой становится жутко и хочется крикнуть: «Бабоньки, а честь-то не смолоду надо беречь, а с самого основания города!»

И я совсем не уверена, что сегодняшним писателям по плечу путь Вересаева, путь жуткой правды, сермяжного быта, горьких судеб, когда так просто и легко в тексте возникают герои прошлого и щёлкают нас сегодняшних по носу. За те блага, которые имеем и не ценим, за ту мораль, которой получили право прикрывать срам, за ту любовь, которую носил в сердце туляк Викентий, дважды побывавший в Юзовке и воздвигший горняцкому краю высокий памятник своим слишком честным повествованием.