Писатель, увидевший страшное будущее
В повести «Уездное» он описал беспросветную жизнь провинции. В романе «На куличках» — злую тоску гарнизонных будней армейской части. Судьба его была типичной для певца народного горя: раннее приобщение к революционной деятельности, ссылки, гонения, запреты цензуры.
1917 год Замятин встретил с воодушевлением: сотрудничал с новой властью, участвовал в создании знаменитого литературного сообщества «Серапионовы братья», объединившего будущих классиков советской литературы: Федина, Тихонова, Каверина, Зощенко, Иванова. От прочих литературных объединений «серапионов» отличало сдержанное отношение к вопросам классовой борьбы: святой отшельник Серапион жил в пустыне, вдали от сотрясающих общество бурь.
Переход от жестокого военного коммунизма к щадящему НЭПу оживил литературную жизнь Советской России. Взорванное революцией время побуждало писателей участвовать в «конкурсе проектов» о судьбе страны, искать новые формы в творческой деятельности. Авангардное искусство воспринималось тогда как едва ли не приоритетное в культурной политике. И у недобитой интеллигенции еще сохранялись призрачные надежды на очеловечивание победившего строя...
Евгений Замятин утратил эти надежды быстро, сочинив роман, мгновенно запрещенный в СССР, но изданный во многих странах Европы. «Мы» Замятина, «О дивный новый мир» Хаксли и «1984» Оруэлла принято считать пророческими антиутопиями, предсказавшими опасности, подстерегающие цивилизацию. Из 1920 года Замятин сумел разглядеть управляющую миром Цифру, превратившую людей в обезволенный биоматериал. В цифровом мире (Едином Государстве) «номерные» люди узнавали новости из Государственной Газеты, подчинялись строгим Хранителям, чтили невидимого, но всемогущего Благодетеля.
«Мы» трудно назвать легким чтением. Сегодня он интересен как удивительно точный эскиз будущего, нарисованный писателем «поверх» грядущих войн, ГУЛАГов и «больших братьев» ХХ века. Будущего, ставшего для нас настоящим. Замятин первым ввел в литературу «Большую сестру» — Цифру, причем не как пародию на коммунистическое общество, а как универсальную единицу измерения постчеловека в новом (поверх прежних духовных, религиозных и прочих ценностей) дивном мире. Возможно, поэтому Сталин, который, как утверждают некоторые исследователи, интуитивно чувствовал будущее, не расстрелял Замятина, а отпустил в начале 1930-х годов в Париж, где тот умер в нищете, но свободным человеком.
