Почему Константинопольский патриарх молчит о Святой Софии

Президент Турции Реджеп Эрдоган передал на рассмотрение Госсовета страны вопрос о превращении самого знаменитого здания Стамбула – Собора святой Софии – из светского музея, которым он является сейчас, в мечеть. Реакция на это Константинопольского патриарха – вернее, ее поразительное отсутствие – говорит о многом, в частности, о том, насколько основательны притязания Константинополя на владычество в православном мире.

Собор Святой Софии или, как нередко говорят, Айя София был воздвигнут в VI веке по повелению императора Юстиниана, на месте еще более старой Церкви, разрушенной при пожаре. Собор должен был отражать величие Восточной Римской Империи времен ее расцвета – и архитекторам это вполне удалось. Это было крупнейшее здание в христианском мире вплоть до строительства собора св. Петра в Риме, веками поражавшее людей своими масштабами, изысканностью исполнения и богатейшим убранством – так, что потрясенные паломники слагали легенды о непосредственном участии в строительстве небесных сил.

Именно присутствие на богослужении в этом соборе побудило русских послов сказать знаменитые слова: «И пришли мы в Греческую землю, и ввели нас туда, где служат они Богу своему, и не знали – на небе или на земле мы: ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой, и не знаем, как и рассказать об этом, – знаем мы только, что пребывает там Бог с людьми, и служба их лучше, чем во всех других странах. Не можем мы забыть красоты той, ибо каждый человек, если вкусит сладкого, не возьмет потом горького; так и мы не можем уже здесь пребывать».

После падения Константинополя под ударами войск султана Мехмета II в 1453 году Собор был превращен в мечеть, а фрески с изображением Христа и святых замазаны штукатуркой. После того, как Османская Империя распалась, а в Турции утвердился светский националистический режим, стремившийся реформировать страну по западным образцам, в 1934 году Собор был превращен в музей, а фрески частично открыты.

Это величественное здание было – и остается – предметом острых споров. Греки, полные ностальгических воспоминаний о величии Восточной Римской Империи, мечтали о возрождении Собора и восстановлении в нем православных богослужений – да и у нас в годы Первой мировой войны лозунг «Крест на Святую Софию!» был популярен.

Заметная часть турок, напротив, ностальгировала по своей империи – Османской, и мечтала о том, чтобы собор, ставший символом их побед и завоеваний, продолжил функционировать в качестве мечети. Второе превращение собора Святой Софии в мечеть ознаменует осуществляемый Эрдоганом и его сторонниками разворот от светской и ориентированной на Запад государственности, связанной с наследием реформатора первой половины ХХ века Мустафы Кемаля (Ататюрка), к преемству с Османской империей.

У многих народов есть свой идеализированный образ прошлой славы и могущества – и у турок это времена огромной и блистательной Османской империи, которую патриотическое воображение наделяет чертами идеального государства, полного справедливости и добродетели. Как, например, пишет англоязычная версия турецкой газеты «Ени Шафак», «Айя София – это символ завоевания Константинополя и нашей независимости».

Газета обрушивается на западные империи, которые «грабили, порабощали и стирали с лица земли целые цивилизации и религии», и противопоставляет им совершенно ангельскую Османскую империю, которая «во все века своей истории предлагала человечеству самую выдающуюся, развитую и превосходную модель того, как различные религии, цивилизации и культуры могут сосуществовать мирно и безопасно... великую цивилизацию справедливости, мира и сострадания». Коварный Запад промыл мозги туркам, скрыв от них их собственное великое наследие, и одним из проявлений этого является то, что Айя-София превращена в музей. Восстановление независимости и национальной гордости требует, чтобы она вновь стала мечетью.

Трения, которые вызывают эти планы – с Западом, и, особенно, с традиционно нелюбимыми греками – только помогают разогреву национальных чувств – и привлекают поддержку к Эрдогану, который создает себе ореол мужественного борца за величие страны. Сама по себе религия играет тут скорее инструментальную роль. Впрочем, многие (в том числе, и в самой Турции) видят в этом попытку отвлечь людей от ухудшения экономической ситуации в его правление, вылечить недовольство и ворчание ударной дозой патриотической гордости, предложив людям зримый образ преемственности с величием и славой прошлого.

У греков – и, шире, православных – это вызывает понятный протест. Элладская православная церковь призывает правительство Турции «проявить благоразумие» и не превращать собор Святой Софии в Стамбуле в мечеть, говоря, что это «может вызвать разочарование и протесты» христиан. Как сказано в обращении Синода, «[Айя София] была задумана как место церковного поклонения, посвященное мудрости Божией, нашему Господу Иисусу Христу. Это шедевр архитектурного гения и всемирно известный выдающийся памятник христианской культуры... Мы считаем, что отказ от цивилизационно нейтрального использования памятника в качестве музея, который был установлен Турецкой Республикой в 1934 году, пытается превратить культурное пространство в трофей и символ завоевания».

Русская Православная Церковь также высказала неодобрение: «Любые попытки изменить статус храма Святой Софии, который на сегодняшний день является музеем, приведут к изменению и нарушению тех хрупких межконфессиональных и межрелигиозных балансов, которые сложились». Даже Госдеп дал понять, что ему, скорее, не нравится вся затея. Чьего голоса мы не услышали (пока, по крайне мере) – так это того, кто должен был бы высказаться в первую очередь, патриарха Константинопольского Варфоломея.

Это молчание выглядит особенно удивительно на фоне бурной деятельности, которую он недавно развил на Украине, по своему личному произволу и с грубым нарушением церковных правил (канонов) создав, по просьбе тогдашнего президента Порошенко, «Православную церковь Украины» на базе двух раскольнических групп, и объявив «митрополитом Киевским» человека, который даже не был должным образом рукоположен в епископы – и это при живом и здравствующем настоящем митрополите Киевским, Онуфрии, которого он сам еще недавно признавал. Это вызвало разрыв общения между Константинопольским и Московским патриархатами, и тяжелейший кризис в православном мире.

Свои действия патриарх Константинопольский обосновывал притязаниями на статус «первоиерарха», «primus sine paribus», то есть «первого без равных», который может по своему произволу вмешиваться в дела других поместных церквей.

Сейчас, увы, он не может вмешаться даже в свои собственные, константинопольские дела. Конечно, к его молчанию можно отнестись с определенным пониманием – он гражданин турецкой республики, Фанар – квартал Стамбула, где находится его резиденция – турецкая территория. Тяжелая необходимость как-то ладить с враждебными властями, глотать обиды и держать свое негодование при себе – это беда, а не вина. Церковь в разных странах не раз оказывалась в подобной ситуации.

Само пребывание Константинопольского патриархата в городе, имя которого он носит, увы, не гарантировано – турецкие власти могут изгнать его в любой момент. Можно заметить и то, что теснейший союз, который, как показал украинский кризис, существует между патриархом Варфоломеем и Государственным департаментом США, оказался бесполезным. Госдеп высказался, представители турецких властей недвусмысленно отвергли его увещевания – и что дальше? Какие-то страшные санкции? Едва ли.

Это молчание Константинопольского патриарха демонстрирует (еще раз) неосновательность его претензий на управление православным миром. Если поведение человека определятся внешним давлением, его не всегда справедливо в этом упрекать. Но ему едва ли стоит повиноваться. Если он не может отстаивать интересы Церкви в этом случае – как он будет делать это в других?

Критики притязаний Константинопольского патриархата на единоличное лидерство в православном мире сравнивают их с притязаниями римских Пап. Но здесь нам в глаза бросается явное отличие – Папы энергично защищали интересы Церкви перед лицом светских владык, и очень трудно вообразить себе Папу, который помалкивал бы в подобной ситуации.

Солидарность патриархов различных поместных церквей, которые находятся в разных странах и имеют различные возможности, могла бы помочь Церкви в подобных ситуациях – но Константинополь не захотел солидарности, он захотел власти.

А теперь оказывается, что его собственных возможностей не хватает даже на то, чтобы вслух высказаться против повторного превращения величайшего храма Константинополя в мечеть. Это печально – но, увы, ожидаемо.