Как убивали американизм

В 1950 году начался второй акт американской трагедии. Надежды на то, что власть опомнится и вспомнит про идеалы, развеялись. Ничто не помогло «голливудской десятке» — никакие проявления солидарности. Последняя апелляция была отклонена, и «десятка» в полном составе отправилась за решётку. Граждан США упекли за то, что они воспользовались свободой слова, дарованной Конституцией, а на суде адресовались к Пятой поправке, позволяющей не свидетельствовать против себя. Судилище было устроено так, что спастись мог только тот, кто был чист, как стекло (не произнёс ничего подозрительного, на дух не переносил «красных»), открыто сдавал коллег-коммунистов или был тайным осведомителем ФБР. «Десятка» не хотела отвечать на вопрос о членстве в Компартии. Лгать она не хотела, а ответ «да» возбуждал Комиссию. Она сразу требовала назвать имена коммунистов. Отказ грозил изгнанием из профессии. Конечно, американские граждане не могли предвидеть, что власть проявит коварство: их обвинят в неуважении к Конгрессу, а Верховный суд усмотрит в этом состав преступления. Наверное, «десятка» до последнего дня надеялась, что кошмар наяву закончится: какой-нибудь мистер Смит возьмёт слово, после которого бабахнут заклёпанные пушки у Белого дома, восстанут отцы-основатели и разверзшийся ад поглотит сволочей, покусившихся на великие принципы демократии. Но слово почему-то не прозвучало, и мастера кино заняли свои места на нарах рядом с убийцами, грабителями и насильниками. А потом были опубликованы первые списки «врагов» и начались слушания, которые власть превратила в шоу. Заседания транслировались по телевидению, собирая огромную аудиторию. Их снимали на плёнку и показывали в кинотеатрах. Голливуд играл особую роль во всеамериканской «охоте на ведьм». Публично допрашивали известных жителей киногорода, богатых и неприступных, что не могло не разогреть общественный интерес. Звёзды, спущенные с неба на землю, выглядели совершенно беспомощными. Кто-то, конечно, сохранял лицо, заявляя примерно то же, что Ринг Ларднер-младший, один из «десятки»: «Я могу сказать то, что вы хотите услышать, но утром буду отвратителен самому себе». Но таких было наперечёт. Большинство из получивших повестки спешило «очиститься», то есть сдавало коллег, ломая им жизни. Были и такие, кто молил не превращать его в стукача, потому что он не сможет смотреть в глаза детям. А потом, спустя неделю-другую, ломался на тайном допросе под воздействием шантажа или доверившись слову, что о его позоре не узнает никто. Слову тут же нарушенному. Если эти ломаются, говорила власть обычным американцам, то вам-то «сотрудничать» незазорно вообще. Неожиданный арест главного голливудского инквизитора, Джона Томаса, вселил мимолетную надежду в души тех, кто сопротивлялся. Но это были наивные ожидания. Его преемник, Джон Вуд, начал закручивать гайки пуще своего проворовавшегося предшественника. Было очевидно, что совершается мерзость: комиссия Конгресса, терроризирующая деятелей кино, и комиссия Сената, терроризирующая государственных служащих, просто вытирают ноги об американизм. Судилищу нужно было найти оправдание, и подкинула его, конечно, Айн Рэнд, мигом уловившая эту потребность. «Принцип свободы слова, — заявила она, — требует… чтобы мы не принимали законов, запрещающих коммунистам говорить. Однако принцип свободы слова… не подразумевает, что мы обязаны давать им работу и поддерживать наше собственное уничтожение за наш же счёт». Дамочка стала просто находкой для инквизиторов. Она не только здорово помогла им, обличая русских большевиков и американских «комми». Она ещё и позволила им уйти от обвинений в антисемитизме. Какой антисемитизм, если на стороне инквизиции такие персоны, как Рэнд? В 1947 году свидетельница говорила про жизнь в России: «Мы боялись взглянуть друг на друга, боялись сказать хоть что-то, страшась, что кто-то услышит и донесёт на нас». Но была и вторая проблема: «где взять еду»? В пятидесятые про жизнь многих американцев можно было сказать то же самое. Режиссёры Джон Берри и Джозеф Лоузи вспоминали про панический страх перед соглядатаями, провокаторами и агентами ФБР. Вышедший из тюрьмы продюсер Адриан Скотт, чья семья жила на два доллара в день, вспоминал: «Круглый год главными нашими проблемами были: что есть и как жить». Но Рэнд этих страхов и бед, конечно, в упор не видела. Об эпохе гонений 1947 — 1962 годов написаны романы и статьи, сняты художественные и документальные фильмы. Одно из впечатляющих исследований провёл не так давно Михаил Трофименков («Голливуд при Маккартизме: надзиратели, жертвы, попутчики»). Он установил, что от репрессий пострадали не менее двух тысяч человек из мира кино. Казалось бы, о «красной истерии» сказано почти всё. Одно лишь не растолковано. Что это было? Только ли акция по избавлению от советских агентов влияния? Всё говорит о том, что коммунисты были не главной целью. Главной, как представляется, был подкоп под консерватизм. Именно поэтому для атаки были выбраны почти карикатурные персонажи, люди, вызывающие острое неприятие, — невежественные, оголтелые, идиотичные. «Идеалы» должны были защищать держиморды, а война с «красными» и «розовыми» вестись таким способом, чтобы максимально измучить интеллигенцию. Чтобы оскорблённая, настрадавшаяся, шокированная бредом, она накопила гигантский счёт к консерваторам, охранителям, пятнадцать лет махавшим дубинами и плевавшим на Конституцию и американизм. Чтобы интеллигенция сама избавилась от здорового консерватизма, возненавидела государство и общество и стала искать утешение в гедонизме. И чтобы потом, когда «истерия» закончится, всё аукнулось, и на любого человека, возмущённого впадающим в дикость искусством, она вешала ярлыки «держиморда» и «маккартист».