Решение принято: представители оппозиции войдут в правительство России

3 мая продолжились переговоры особой комиссии Петербургского Исполкома с Временным Правительством. Включилась также делегация Совета крестьянских депутатов, присоединившаяся к платформе Исполкома. Представители Временного Комитета Госдумы и ЦК партии «Народной Свободы» (кадетов) присоединились к части министров, требовавших признания Временного Правительства единственным органом власти. В декларации это требование было (в результате прений) выражено так: «Ставя своей целью решительное проведение в жизнь вышеуказанной программы, Временное Правительство категорически заявляет, что его плодотворная работа возможна лишь при условии полного и безусловного к нему доверия всего революционного народа и возможности осуществления на деле всей полноты власти, столь необходимой для закрепления завоеваний революции и дальнейшего их развития» Далее представители ЦК кадетов требовали, чтобы за правительством было признано право применения силы и распоряжения армией. «Обращаясь ко всем гражданам с решительным и настойчивым призывом, Временное Правительство заявляет, что для спасения родины оно примет самые энергичные меры против всяких контрреволюционных попыток, как и против анархических, неправомочных и насильственных действий, дезорганизующих страну и создающих почву для контрреволюции». Остальные пункты проекта декларации в основном совпадают с программой условий, выработанной особой комиссией Исполкома. Проект декларации Временного Правительства был написан министром Некрасовым и затем, с некоторыми изменениями, был принят на совместном заседании представителей Исполкома и Правительства. Однако вопрос о кандидатах Совета, вступающих в правительство, остался пока открытым. На совещании делегатов с фронта выступил с речью Плеханов. «Наша задача на фронте — всеми силами поддержать дух армии, ее боевую мощь до тех пор, пока мы не сломили завоевательных стремлений противника, пока мы не гарантированы, что наша свобода обеспечена от всякого внешнего воздействия. Может ли при таких условиях идти речь о братании, и что представляет собой это братание, к которому вас некоторые призывают? К русскому карасю является немецкая щука и под предлогом братания выведывает ваши военные тайны, разглядывает ваши позиции, чтобы облегчить себе их захват». Коснувшись вопроса о коалиционном министерстве, Плеханов высказался за вхождение социалистов в это министерство и подчеркнул, что они не должны предъявлять таких требований, которые неприемлемы для представителей других слоев населения. «Таким требованием я считаю требование опубликовать договоры с нашими союзниками. Выполнение этого требования могло бы направить нас по пути заключения сепаратного мира». Плеханов указывает, что разрыв с союзниками в настоящий момент означает, может быть, в скором времени войну против них в позорном союзе с Вильгельмом. По мнению Плеханова, у русских сейчас «может быть только одна воля — воля к победе, ибо эта воля есть вместе с тем и непреклонная воля к сохранению нашей свободы». Петербурге состоялось соединенное заседание организаций партии эсеров, которое большинством 172 голосов против 37 при 5 воздержавшихся, высказалось за вхождение членов партии во Временное Правительство. Меньшинство предложило свою резолюцию, в которой сказано, что единственно возможным выходом из критического положения, в которое поставил страну старый строй и двусмысленная политика Временного Правительства, может быть лишь создание революционной власти в лице Советов. Терещенко 3 мая обратился к союзным державам с нотой. В ней правительство признает деятельную внешнюю политику, ставящую целью скорейшее достижение всеобщего мира без аннексий и контрибуций, на началах самоопределения народов, и предлагает союзникам пересмотреть договоры и созвать для этого особую союзную комиссию. На квартире министра-председателя Львова состоялось совместное совещание членов правительства с прибывшими из ставки главнокомандующими (верховным главнокомандующим Алексеевым, генералами Драгомировым, Гурко, Брусиловым, Щербачевым и Корниловым) по вопросу о положении дел в армии. Генерал Василий Гурко, присутствовавший на заседании, писал: «Мы прибыли в Петроград 16 мая [по новому стилю] и прямо из поезда поехали домой к князю Львову, где собрались все члены Временного правительства. Тогда они уже приняли решение о замене Гучкова Керенским, полагая таким назначением умерить демократические аппетиты армейских комитетов. Милюкова заменил Терещенко — вероятно, только потому, что он был единственным членом правительства, который мог свободно изъясняться на нескольких языках. Его прежняя подготовка и послужной список ни в коем случае не делали его подходящим для занятия поста управляющего отечественной внешней политикой, тем более в столь трудное время. Тогда я в первый раз получил возможность встретиться с Керенским. Редко посещая заседания Государственной думы, я ни разу не имел случая видеть его на трибуне. Керенский, неофициально уже занявший пост военного министра и сохранивший за собой Министерство юстиции, заметил на это, что и сам придерживается мнения, что совершенно необходимо говорить правду, и только правду, однако — не всю. Иначе, учитывая тактическую ситуацию, продолжал он, можно только дополнительно вооружить лидеров Советов. Я с ним не согласился, а потому счел себя вправе впредь поступать в соответствии со своими убеждениями. В тот день мы все обедали у князя Львова, однако во время обеда члены Временного правительства один за другим удалялись в соседнюю комнату. Там распределялись министерские портфели, и представители Совета торговались по поводу того, кому из его членов они должны достаться». Особенный интерес представлял доклад Щербачева, который указал, что в вверенных ему войсках дело осложняется тем, что кроме внутренних событий, имеющих сейчас огромное значение, вопросы внешней политики, ввиду общности русского фронта с румынским, также находят отражение. В частности, генерал остановился в своем докладе на инциденте, имевшем место на румынском фронте, в связи с освобождением русскими солдатами социалиста Раковского. Христиан Раковский был активным участником европейских социалистических партий, в особенности болгарской, русской, французской и румынской (во главе последней он был на момент ареста). Он старался сохранить нейтралитет Румынии в войне. После того, как Румыния встала на сторону Антанты, Раковский был арестован по обвинению в антивоенной пропаганде и работе на Австрию и Германию. 1 мая он был освобожден русскими солдатами. По словам главнокомандующих, положение на фронтах, в связи с последними событиями, весьма трудно, но отнюдь не безнадежно. Правительство присоединилось к решению главнокомандующих употребить решительные средства в усилении боеспособности армии. Ситуация в армии была очень сложной. Вот что вспоминал позднее ставший 2 марта новым военным министром Александр Керенский: «Я в полной мере осознал, что злонамеренная отставка Гучкова может стать примером для других и что такую возможность следует немедленно предотвратить. 3 мая состоялось заседание Комиссии по пересмотру законов и установлений, относящихся к прохождению воинской службы (известной как поливановская комиссия). Я пришел на заседание и, обратившись к председателю комиссии Новицкому, немедленно попросил слова. Выступление мое было кратким. Отметив тяжелое положение России, как воюющей державы с бездействующим фронтом, я заявил, что растущая деморализация войск — следствие не только германской пропаганды, но и чрезмерной законодательной активности всякого рода комитетов и подкомитетов. Ситуация, сказал я, абсолютно нетерпимая и, если дело пойдет так и дальше, единственно, что нас ждет, — это развал армии и полное поражение от рук врага. Чтобы полностью убедить аудиторию в своей правоте, я рассказал о только что состоявшихся в Стокгольме переговорах между делегацией русских поляков и поляками из оккупированных немцами районов Польши. Известный польский политик А. Ледницкий с горечью поведал мне следующее. Когда «немецкие» поляки обратились к министру иностранных дел Циммерману с просьбой разрешить им поехать в Стокгольм, тот с подчеркнутой вежливостью ответил: «Вы конечно же можете отправиться в Стокгольм и заключать любые соглашения с русскими поляками. Для нас Российское государство как международная сила более не существует». Если бездействие России на фронте и развал боеспособности армии, ее дисциплины будет продолжаться и долее, то немцы, как и наши союзники, утратят к нам всякое уважение и будут полностью игнорировать наши законные интересы в будущем. Наш долг перед Россией, подчеркнул я, не только остановить разложение в армии, но сплотить ее вновь, воссоздать ее как эффективную боевую силу». «Известия Петроградского Совета» от 3 мая пишут о положении российской энергетики: «До войны Россия ввозила не менее 500 милл. пудов заграничного каменного угля, не считая Домбровского. Усиление добычи торфа, требующее новых машин и громадного количества рабочих рук, невозможно. И, действительно, добыча торфа сократилась. Остается замена угля древесным топливом, что составит 6 милл. кубических сажень дров, т.-е. 300— 400 тыс. десятин. Причем в настоящих условиях вырубка должна производиться около сплавных рек и жел. дорог». Финляндский сейм 3 мая одобрил законопроект Временного Правительства, дающий финлядскому сенату полномочия в борьбе с продовольственным кризисом, грозящим региону голодом; причем свое решение о принятии закона сейм мотивировал так: «Сейм, не отказываясь от своего права решения по вопросу о том, кому должно принадлежать право утверждения финляндских законов, но изъявляя согласие на утверждение этого закона русским Временным Правительством, одобрил этот законопроект». В уфимской газете «Вперед» от 3 мая опубликовано воззвание по поводу провокаций «охранки»: В связи с недостатком и непосильной дороговизной продуктов первой необходимости были собрания солдат и женщин в разных частях города Уфы. Исполнительный комитет совета солд. и раб. депутатов давно уже обсуждал волнующие население вопросы, созвал для выработки мероприятий экстренное собрание совета солд. и раб. депутатов, выделил из своей среды продовольственную комиссию, которая, совместно с комиссиями избранными солдатами и гражданами приступит к планомерному и организованному пополнению недостающих товаров. Граждане! Не мешайте этой работе исполнительного комитета! Не волнуйте его и себя чуть не ежедневными сборищами. Эти сборища, без ведома и вне организации народного и революционного органа — исполнительного комитета солд. и раб. депутатов способны только помешать делу свободы, успеху революции, не принося никому никакой пользы. Такие сборища только на руку контр-революции и слугам старого строя. Вот вам пример: 1 мая в качестве руководителя толпы, призывавшего ее к неорганизованным самостоятельным выступлениям и даже к погромам, выступил провокатор, сотрудник охранного отделения, бывший агент политического сыска солдат Василий Порываев. Вот, что значат неорганизованные выступления! Они выгодны лишь прежней опричнине, полиции и охранке, они вдохновляются ими!» Французский посол Морис Палеолог 3 мая уехал из России: «Приехав сегодня утром на Финляндский вокзал, я нахожу Сазонова у отведенного нам вагона. Он серьезным тоном заявляет мне: — Все изменилось; я уже не еду с вами… Смотрите, читайте! И он протягивает мне письмо, которое ему только что принесли, письмо, датированное этой самой ночью и которым князь Львов просит его отложить свой отъезд, так как Милюков подал в отставку. — Я уезжаю, а вы остаетесь. Не символ ли это? — Да, это конец целой политики… Присутствие Милюкова было последней гарантией верности нашей дипломатической традиции. Зачем бы я теперь поехал в Лондон?.. Я боюсь, что будущее скоро докажет г. Альберу Тома, какую он сделал ошибку, приняв так открыто сторону Совета против Милюкова. Стечение друзей, пришедших проститься со мной, кладет конец нашей беседе. Два французских социалистических депутата, Кашен и Мутэ, и два делегата английского социализма, О'Гради и Торн, входят в поезд; они пришли прямо из Таврического дворца, где они провели всю ночь на совещании с Советом. Поезд отходит в 7 часов 40 мин.» Посол Великобритании Джордж Бьюкенен по поводу отъезда из России посла Франции Мориса Палеолога писал: «В лице Палеолога я потерял старого друга и коллегу, с которым в течение трех критических лет я был тесно связан и на лояльное сотрудничество которого в деле защиты общих интересов, столь дорогих нам обоим, я мог всегда рассчитывать. Мне было также очень грустно прощаться с моими новыми друзьями Виллом Торном и Джемсом О'Греди. Это были блестящие типы британских рабочих, и я надеялся, что они произведут впечатление на рабочих депутатов в Совете и заставят их понять, что мы не воюем с германцами ради империалистических или капиталистических целей. Но эти депутаты [в Совете] не были настоящими рабочими; они были только демагогами. О'Греди сказал Торну после своего первого посещения Совета: «Посмотрите на их руки. Ни один из них не посвятил во всю свою жизнь и одного дня честному труду». Они покинули Петроград в очень подавленном настроении от того, что видели как на фронте, так и в тылу». Александр Блок 3 мая пишет супруге: «Твоих писем не было, двух писем от меня ты тоже не получила. Трудно теперь сообщаться. Повторять ли тебе просьбу о приезде? Нет особенной нужды для тебя сидеть там, а что еще будет дальше, я не знаю. В ту минуту, как я это пишу, принесли твое письмо от 22-го, вскрытое военной цензурой. Тебе там хорошо, я вижу, жалко звать тебя, маленького. Из того, что ты пишешь о «старозаветных» барышнях, и из того, что письмо нагло вскрыто, я вижу, что в Пскове пахнет войной, т. е. гнилью и разложением, боюсь, что пахнет даже всеми теми пошляками, которые арестованы. Как ты пишешь странно, ты не проснулась еще. Уезжая отсюда, ты мне писала об угрозах ленинцев. Неужели ты не понимаешь, что ленинцы не страшны, что все по-новому, что ужасна только старая пошлость, которая еще гнездится во многих стенах?»