Сам такой был
Надо понимать, что все эти милые люди, которые каждый год 9 мая подвывают насчет того, что не надо ничего праздновать, а надо только скорбеть и каяться, – они вовсе не про войну таким образом что-то пытаются нам сказать. Этот их разговор – про другое. Надо понимать, что все эти милые люди, которые каждый год 9 мая подвывают насчет того, что не надо ничего праздновать, а надо только скорбеть и каяться, каяться и скорбеть, – они вовсе не про войну таким образом что-то пытаются нам сказать. Этот их разговор – про другое. И если бы ровно те же самые милые люди оказались, допустим, в Англии – и там, в Англии, было бы принято отмечать финал Второй Мировой с похожим на наш размахом, – они бы радовались и веселились. Их бы умиляли карнавальные военные наряды, флаги, салюты, парады, старики, дети, фильмы, и даже откровенный какой–нибудь китч, шашлык «Черчиллевский», раздача из полевой кухни, – и они бы ни одним словом не заикнулись, что, мол, бомбардировки Ковентри, а потом и встречные бомбардировки Дрездена не дают нам морального права и прочее. И точно так же, случись им праздновать 4 июля в Америке или 14 июля во Франции, их бы нисколько не занимал вопрос о том, не сопровождалась ли американская победа над англичанами или французская победа над Бурбонами жестокостями, казнями, голодом-холодом, работорговлей, плохим отношением к индейцам, наполеоновскими войнами или сожженными городами. Они бы просто участвовали в народном торжестве вместе со всеми – и еще немножко писали бы в социальную сеть о том, как все это мило и увлекательно, даже если немножко смешно. Потому что дело не в войне. Дело не в бомбардировках, расстрелах, тиранах, рабах, лагерях, жертвах, индейцах и дрездене-ковентри. Не в преступлениях Сталина и Наполеона. Дело только в том, чувствуете ли вы себя здесь и сейчас – своим. А они здесь себя своими – не чувствуют. Им тут все чужое. Как в чужой семье, где – для постороннего глаза – ползающие младенцы, домашние прозвища, застольные перебранки и банальные нежности кажутся ненужными и вульгарными подробностями. А когда ты считаешь себя чужим – намного приятнее, конечно, обосновать это чувство ссылками на какую-нибудь большую историческую трагедию, на всеобщую вину, на тирана, а не бродить порожняком, без трагедии и вины, с одной своей отделенностью от. Впрочем, само это ощущение чуждости – бывает разным. У кого–то оно застарелое, злое, глубокое, и только эмиграция ему поможет. А у других – это легкая интеллигентская дурь, и она постепенно утрамбуется, пройдет, и поймет человек, что и трагедия, и бесконечные жертвы, и лагеря, и тираны – вся эта тяжкая правда нисколько не умаляется тем, что люди празднуют, люди смеются, шумят и выпивают, и даже надевают пилотки, и, страшно сказать, фотографируют танки, и нет в этом никакой агрессии, а есть простое национальное чувство, такое же великое и простое, как и семейное. Мы же знаем про своих родственников, что они трудные люди, что у нас с ними сложные отношения, и много чего было в прошлом, – но мы же их все равно любим, не так ли? Вот так и главный национальный свой праздник можно любить – сквозь все страшное, мертвое, которое странным образом преображается в подлинное, живое. Надо только сделать маленькое усилие и преодолеть эту дурь насчет того, что вы все плохие и глупые – в пилотках, с танками, флагами и шашлыком, – а я один такой скорбный и величественный стою, возвышаясь над вашей толпой. Но откуда я знаю, что ее можно преодолеть? Сам такой был. А потом что-то незаметное произошло – и я себя больше чужим не считаю. Источник: Блог Дмитрия Ольшанского Дмитрий Ольшанский, публицист
