Чуть более полутора веков назад в журнале «Основа» было опубликовано развернутое письмо к редактору (выражаясь современным языком, мнение) профессора истории Санкт-Петербургского императорского университета Николая Костомарова. В нем автор сравнивал два этноса – русских (великоруссов) и украинцев (южноруссов). Некоторые из наблюдений историка остаются актуальными и сегодня. Костомарова можно отнести к плеяде историков-мифотворцев. Он был скорее интерпретатором событий и персоналий, а не исследователем архивов или организатором раскопок. Многих историков, причем не только российских (Сергея Соловьева или Николая Карамзина), стоит отнести к той же категории. Они приобрели известность именно в качестве успешных творцов мифов, которые способствовали пробуждению или укреплению национального самосознания. Энтони Смит, известный британский специалист по национальному вопросу, одну из ключевых характеристик нации видит как раз в наличии общих мифов. Членство в нации предполагает веру в эти мифы. Вопрос о том, лежат ли в основе этих мифов реальные события и люди, отходит на второй план. Важнее то, какие именно мифы определяют самосознание членов той или иной нации. Еще один важный тезис Смита заключается в том, что нация – это скорее процесс, а не конкретное состояние. Процесс превращения этноса или народности в нацию может занимать десятилетия или даже столетия. Не исключено, что построение нации до сих пор не завершено ни в великорусском, ни в южнорусском случае. Однако этот процесс идет, а одновременно с ним и мифотворчество. Для нынешней русской нации одними из ключевых можно считать мифы о Великой Отечественной войне. По данным опросов «Левада-центра», чувство гордости за победу в этой войне является важным элементом национальной идентичности для жителей России. Сегодня 83% из них выбирают Великую Отечественную из списка исторических событий, способных вызывать национальную гордость, – почти в 2 раза больше, чем «возвращение Крыма в состав Российской Федерации». День Победы является вторым по значению после Нового года праздником для жителей России. Для сравнения: День Победы делит 5–6-е места в рейтинге любимых праздников украинцев, по данным Киевского международного института социологии. Он уступает по популярности Пасхе, Рождеству, Новому году, Международному женскому дню и столь же популярен, как Троица. Взять эпизод с 28 героями-панфиловцами, интерес к которому в России сохраняется в том числе и благодаря одноименному крупнобюджетному фильму и нестихающим спорам о том, имелось ли в действительной жизни место этому подвигу. Известный призыв министра культуры относиться к подвигу 28 панфиловцев как к «житию святых» в этом контексте не так уж скандален. Если уж критиковать официальных российских мифотворцев, то не за пренебрежение фактами, а за «национализацию прошлого» (если перефразировать элегантное выражение Владислава Суркова), а точнее, мифа, который изначально был общим. Миф о 28 панфиловцах был изначально создан и раскручен в Советском Союзе, а национальный состав основных действующих лиц говорит сам за себя: русских – 60,7%, украинцев – 21,4%, казахов – 14,3% и киргизов – 3,6%. Ключевым мифом для российского самосознания является принесение себя в жертву стране и ее верховному правителю (за царя или за Сталина). «Все общество отдает свою судьбу олицетворению своей власти, тому лицу, которое поставляет над обществом Бог, и, следовательно, все обязано ему повиновением», – пишет Костомаров. В мифологии южнорусса, напротив, центральное место занимает образ свободолюбивого казачества. Важность этого мифа для украинского национального самосознания отмечает не только Костомаров, но и современные историки. Так, Орест Субтельный пишет: «Казак стал ключевой фигурой не только в истории Украины, но и в украинском национальном сознании. Сегодня (книга издана в 2009 г. – А. О.) значимость образа казака для украинца сравнима с ролью ковбоя для американца и ролью викинга для скандинава». Здесь если речь и идет о жертве, то только ради свободы. Костомаров вообще противопоставляет присущей, по его мнению, великоруссам общинности (коллективизму) личную свободу как одну из основных черт украинского национального характера. «Племя южнорусское имело отличительным своим характером перевес личной свободы, великорусское – перевес общинности». В 2011 г., по данным World Values Survey, 22,4% респондентов в России считали себя полностью независимыми (autonomous) или скорее независимыми людьми. Число «лично свободных» людей в Украине даже тогда было более чем в 1,5 раза выше (37,3%). Для великорусса облеченное властью лицо – это государь. Его власть абсолютна и ничем не ограничена. Абсолютность власти государя означает, что данное слово имеет только единственное число, по крайней мере на протяжении конкретного периода времени. Для южнорусса обладатель власти – это господин. «Понятие о господине выражало лицо, облеченное властию и уважением; господ могло быть много». Свободолюбие и неприятие власти государя имели и негативные последствия для украинцев. Костомаров признает, что «южнорусское племя, в прошедшей истории, доказало неспособность свою к государственной жизни», в то время как великоруссы как раз все свои достижения сводят к построению централизованного государства. Вопрос о способности украинцев к государственной жизни остается открытым и сегодня. В прошлогоднем интервью «Украинской правде» 66-й государственный секретарь США Кондолиза Райс задала риторический вопрос: «Украина совершает одну революцию за другой. Может, пришло время заняться управлением государством?» Разговор о достоинствах и недостатках каждой из наций можно продолжать. Однако основной вывод Костомарова был все же не о преимуществах одной из них. Он призывает с уважением относиться к самобытному характеру каждой. Об украинцах, в частности, он говорит как о «народности с другим, противоположным основанием и характером», вступившей «в сферу самобытного развития», т. е. построения нации. С признанием этого fait accompli, однако, по-прежнему проблемы. Многие великоруссы продолжают смотреть на южноруссов как на отбившуюся от стада овцу, которую во что бы то ни стало нужно вернуть под опеку пастуха-государя. О том, что аргумент о силе родственных связей на свободолюбивых украинцев не действовал даже полтора века назад, при этом забывают. «Опека родителей над взрослыми детьми кажется для южнорусса несносным деспотизмом. Претензии старших братьев над меньшими, как дядей над племянниками, возбуждают неистовую вражду между ними». Великоруссам стоит задуматься о примере еще одного «покинувшего семью» члена, польской нации. Стремление вернуть «в семью» ее представителей имело только обратный эффект, ибо «в сферу самобытного развития» польская нация вступила еще раньше украинской. Все попытки не только наталкивались на ярое сопротивление, но и становились источником антирусских настроений в этой стране. «Москаль как нас душил, так душит, что есть мочи». Это отнюдь не строки из поэзии Тараса Шевченко, одного из соратников Костомарова по запрещенному в императорской России Кирилло-Мефодиевскому братству, и не лозунг запрещенного в сегодняшней России «Правого сектора». Цитата взята из эпической поэмы «Пан Тадеуш, или Последний наезд на Литве» Адама Мицкевича, которая стала одним из ключевых источников мифов для польского национального самосознания. За несколько лет до ее написания произошло польское восстание, которое затем переросло в русско-польскую войну 1830–1831 гг. Две русские народности, русская и украинская, вполне доказали свою способность к самобытному развитию. Уважение этого самого самобытного развития – залог того, что история долгой, бескомпромиссной и жестокой борьбы Польши за свои мифы и свою национальную идентичность в украинском случае не повторится. Две русские народности вполне могут сконцентрироваться на решении более важных для каждой из них задач. Украинцы – на государственном строительстве и управлении. Русские – на поиске ограничений для государя. Автор – ведущий научный сотрудник ЦЭМИ РАН, профессор университета «Мемориал», Канада Полная версия статьи. Сокращенный газетный вариант можно посмотреть в архиве «Ведомостей» (смарт-версия)
