Жители сел «серой зоны» Донбасса научились ходить по минным полям
«Серая зона» — так называется нейтральная полоса, разделяющая позиции армий самопровозглашенных ДНР и ЛНР и украинских войск. Нейтральный вроде бы статус этих территорий не дает оснований считать жизнь там безоблачной. Это скорее из разряда ситуаций: «красные пришли — грабят, белые пришли — опять грабят». Земля, над которой постоянно свистят снаряды, по определению не может быть безопасной. И все же люди там живут и уезжать не собираются. А те, кто уехал, желают вернуться к разрушенным домам. Что же представляет собой эта жизнь в «серой зоне»? В украинском Мариуполе — скандал. В праздники владелец одного из магазинов украсил его так, как посчитал нужным, — большими гирляндами из черных, синих, белых и красных надувных шаров. В цветах флага ДНР, короче. Фотографии магазина выложили в Сеть украинские волонтеры. Через пару дней к заведению наведались люди из местного, запрещенного в России гражданского корпуса «Азов» и сняли шарики. Хозяин это делать отказался. Сказал, что это фирменные цвета его магазина. И националисты не уверены, что шарики снова не повесят. В 2014-м все было бы по-другому. Но сейчас на дворе 2017-й. Время очень изменилось. В зоне АТО уже нет неорганизованных вооруженных групп украинских патриотов, вольница добровольческих батальонов тоже сошла на нет. И люди с пророссийскими взглядами в Мариуполе это знают и позволяют себе гораздо больше. Ну а война продолжается. Оазис жизни в «серой зоне» «У меня пятьдесят кустов роз было, виноград, а потом ни одного листочка не осталось, все скукожилось и осыпалось! Вот чем они там стреляют? Что во взрывчатку мешать стали, ты мне объяснишь?!» — требовательно смотрит на меня дядя Вася. Он самый знаменитый житель села Водяное, что располагается в «серой зоне» под Мариуполем. Таких жителей в селе осталось 13 в восьми домах — все наперечет. Самый «говорящий» — дядя Вася. Водяное — типичный дачный поселок рядом с большим промышленным городом. Домики, иногда в пару этажей, сады, гаражи под крышей, кое-где выглядывают из приоткрытых ворот брошенные в этих самых гаражах пыльные «Жигули». Жители все больше на огородах и с живностью, сосед у дяди Вани свиней разводит, коров тут уже не заведешь — заминировано все. Ночами обычно война идет прямо за околицей, гремит сильно. Тех, кто живет в «серых зонах», нейтральных полосах и городках и поселках, примыкающих к линии фронта, по оценкам ООН, в Донбассе 800 тысяч. Их ровно в двадцать раз больше, чем непосредственно воюющих с обеих сторон. А вот в селе Павлополь живет четыреста человек и 35 детей. Это самый благополучный поселок в «серой зоне». Наверное, потому, что из него не сбежал поселковый голова Сергей Шапкин. От обстрелов в Павлополе не погиб никто. Сам Шапкин не говорит почему. Но слухи — вещь упрямая. Говорят, что поселковый голова очень резко реагирует на присутствие военных в своем поселке. И с 2014 года умудрялся добиваться, чтобы рядом с домами не было позиций. Последняя история случилась этой осенью, при очередной ротации. На миномет в одном из дворов голова прореагировал моментально: позвонил местному командованию, потом повыше, и только потом уже — в наблюдательную миссию ОБСЕ. Те приехали, зафиксировали вооружение — миномет убрали. Его село на берегу водохранилища в 2014 году оказалось между позиций двух сторон. Хуже нет, чем жить с детьми на нейтральной полосе. Военные патрули в полной боевой готовности ездят с обеих сторон. И чего только не пережили за это время — самого Шапкина арестовывали и возили в Мариуполь, сельского фельдшера, напротив, отвезли в Донецк, до сих пор медпункт пустой стоит. И все же село выживало как могло. «Кильку свежемороженую в пакетах в автобусе бабы под юбки прятали! А как рыбу спасать?..» — рассказывает корреспонденту «МК» Шапкин про те «славные времена» зимы 2014–2015-го. Килька нужна была не людям — килькой в поселке кормили маток осетра и белуги. Водохранилище в Павлополе особое: в нем с советских времен существовало рыбное хозяйство, где выращивали молодь осетра и белуги для выпуска в общее Азовское море. Необходимость в таком хозяйстве возникла после того, как гидротехнические сооружения закрыли для осетра плавни Дона, где обычно нерестилась рыба. Осенью 2015 года из поселка, окруженного войной и блокпостами, Шапкин смог организовать вывоз почти тысячи маток осетра и белуги на государственное предприятие в Херсонской области. В июле от них получили больше двухсот тысяч мальков и выпустили в Азовское море. «Море-то между Россией и Украиной общее, осетр к обоим берегам идет — может, получится какой-то проект, может, к весне с войной чуть развяжется?..» — с надеждой смотрит Сергей Шапкин на меня. Пока же все жители поселка скидываются в месяц по десять гривен в особый фонд, из которого оплачивается ремонтная бригада из местных мужиков. Они чинят все провода вокруг, которые периодически перебивают осколки, газовые трубы, водный насос, подаренный Красным Крестом. Из-за работающих коммуникаций и газа, поставляемого из ДНР, Шапкин — легенда зоны АТО. О нем в Донецке отдельно на пресс-конференции говорил заместитель главы миссии ОБСЕ Александр Хуг, сюда приезжал «изучать опыт» спецпредставитель ОБСЕ на Минских переговорах Мартин Сайдик. Почему? Да потому, что электричество село получает от Украины, воду качает на нейтральной полосе линии фронта из скважины с подаренным насосом, а специальный человек особой веревкой с «кошкой» периодически чистит мины-растяжки в поле вокруг. А вот газ жители села жгут российский — из Новоазовска. И платят за него в рублях, заезжая за блокпосты ДНР, по 1,36 рубля за кубометр. Как удалось поселковому голове договориться со всеми вокруг — сразу и не пояснишь. Вся минская переговорная группа не может добиться восстановления газоснабжения Красногоровки под Донецком или решить коммунальные проблемы Марьинки, а тут один Шапкин… Еще у села есть свой понтонный мост. Старый, бетонный, взорвали в августе 2014 года, потом военные навели понтонный, а когда приехали его собирать, посреди моста с машиной стоял поселковый голова. Он оттуда не уехал, пока не получил обещание передать мост на баланс поселка. Там теперь поручни наварили своей бригадой, облагородили — нормальный, невоенный мост получился. В поселок не доезжает «скорая», но по телефону консультирует доктор, о чем есть объявление на магазине. Тут даже два магазина работают. Школа после обстрелов закрылась еще в 2014-м, а вот садик запустить хотели, но невозможно. Бюджетное украинское учреждение никак не может платить за газ в рублях на «оккупированную территорию», а проект перестройки котла с газа на уголь отказалась финансировать военно-гражданская администрация Донецкой области. Запрещено любое бюджетное финансирование такого рода в зоне войны — говорят, вдруг деньги спишут на ремонт, а садик «по просьбе» шальной снаряд развалит? Но тут не унывают. Западные благотворительные фонды в «серой зоне» активно помогают. Особенно тем, кто может внятно составить заявку, написать проект и прозрачно отчитаться за потраченные деньги и розданную помощь. Поселковых голов в большинстве сел нет, сбежали давно. А в Павлополе есть. «Красный Крест каждому домовладению на подготовку к зиме по 10 тысяч гривен дал. Продуктовые ваучеры на 550 гривен другой благотворительный фонд дает регулярно, католики из «Каритаса» по 800 гривен выделяют, продуктовые пакеты передаются разными организациями регулярно. Датский фонд по делам беженцев очень помогает — эти тысяч по 25 безвозмездно домовладению могут выделить на полезный проект типа покупки мотоблока, постройки теплицы. Вместе с фермерами написали им проекты, ждем финансирования. Просчитываем такие, чтоб компактно все было — выращивание чеснока, грецких орехов», — перечисляет Шапкин. Компактно — потому что поля заминированы. И люди уже другие. «Нет такого сплочения в поселке, как в первый год войны. Люди привыкли к ночной стрельбе, большой гуманитарной помощи, дешевому газу, ссорятся, бывает, смотрят, чтоб соседу больше не досталось…» — грустно констатирует Сергей Шапкин. И все же война не прошлась по Павлополю жестко, как по тому же Широкино… Заминированный курорт Широкино — богатый курортный поселок всего в 12 километрах от окраин Мариуполя. Тут были дома местных, дачи зажиточных заводчан и особняки городской элиты. А потом там начались бои, которые продолжаются до сих пор. Сейчас полегче — линия фронта вынесена за поселок, но его периодически обстреливают. А почти год война шла прямо на курорте. Село Широкино до войны — это 650 дворов и 1000 человек коренных жителей. Еще был кооператив «Волна», который застроил набережную «гаражами» — двухэтажными эллингами, кафе и прочими типичными для курортного поселка у моря строениями. «Разбитые снарядами строения этой «Волны» — теперь визитная карточка Широкино. А до войны там постоянно тоже до 1000 человек жило и кормилось», — поясняет мне житель Широкино Александр Пилипенко. Бежали оттуда группами. Некоторые — сами, пешком. А некоторых в феврале 2015-го запрещенный в России «Азов» попросил на выход. Жители рассказывают, что бойцы с автоматами дали 20 минут на сборы: «У нас тут военная операция на три дня!» — и вывезли в Мариуполь, на площадь к драматическому театру. Последних 12 человек из села вывезли 16 июля 2016 года. Людей мирных теперь в Широкино нет. Только могилы и пустые дома. «Что обо мне говорить, я нетипичный случай, — рассказывает дядя Саша. — Я родился и рос до 17 лет на Саханке, на «той стороне», как говорят теперь. К пенсии дом поставил в Широкино для друзей, отдыхающих. Котельную сделал, скважину пробил, все по уму. Но вот квартиру в Мариуполе продать не успел и теперь не остался совсем без жилья, как другие». В Мариуполе теперь обитает около 600 жителей Широкино, вместе требуют соблюдения своих прав, собираются в одном помещении по четвергам, обсуждают ситуацию, жизнь, потери. «Просим от властей мира и въезда в село. Ни гречки, ни каши не просим, — говорит мне Пилипенко. — За время боев в селе 12 убитых, 22 раненых, 56 человек похоронили уже в Мариуполе, нам городская власть отдельный участок на кладбище выделила. Последнего нашего в октябре перезахоронили, год и восемь месяцев эксгумации добивались». В разгар боев в селе 14 февраля 2015 года Владимир Петрович Новиков не послушал жену и полез посмотреть в окно на проезжающий по улице БТР. В окно тут же влетела очередь. Похоронить Владимира в тех условиях смогли только в огороде. А потом почти два года искали возможность забрать тело... «Мы все читаем, что про поселок пишут, и смотрим все фото- и видеосюжеты, — рассказывает Александр. — И представляешь, приехали как-то белорусские журналисты, и пресс-офицер АТО им показывает дом Володи и у его могилы говорит: «Вот тут я лично труп врага закопал!» И это жена Володи читает! Мы на этот сайт написали, командованию АТО жалобу накатали, но пресс-офицер этот на ротацию давно ушел. Пусть извинится перед семьей!» На территории ДНР в санаториях и съемном жилье живут около 250 широкинцев. Им помогают как могут — летом селят в санаториях Седово, но зимой на берегу моря жить холодно. У них те же проблемы, что и у переселенцев в Мариуполе, — отсутствие доступа к сельсовету. «Паспорта без справок из сельсовета не получить, дети рождаются, люди разводятся, паспорта меняют — куча проблем. Да еще и пенсии кому три месяца, а кому и полгода не платили. Мы требуем не нарушать наши права. Но в отсутствие поселкового головы и документов все сложнее», — поясняет Александр На встречи по четвергам приходит постоянно до сотни жителей. Кто-то из переселенцев за последние годы умер, а кто-то и погиб. В октябре два молодых жителя Широкино зашли не вовремя в ночной клуб, видимо, заспорили с военными в гражданском. В драке одного убили ножом, второй получил тяжелое ранение. Из тройки военных двух задержали сразу, один пришел и сдался полиции позднее. Сейчас все угрюмо ждут, каким будет решение суда. За своим селом жители следят по фотографиям, которые привозит им Румен — специально прикрепленный к широкинцам сотрудник миссии ОБСЕ. Следят за кладбищем, за улицами, за изменением положения разбитых машин перед дворами. Ищут свои пропавшие машины: тут своя сеть информаторов, недавно один из жителей забрал у военных на станции техобслуживания свое авто «Ивеко» — те приехали простреленное лобовое менять. Решили вопрос через военную комендатуру. 2017 год совсем не похож на 2014-й. На линии фронта теперь нет больше добровольческих батальонов, есть военная прокуратура, «цимики» — слепленная по натовским стандартам служба «военно-гражданского сотрудничества», есть мониторинговые группы ОБСЕ и миссия Красного Креста, которые пользуются на украинской территории большим влиянием. Есть больше помощи, меньше войны и очень много бюрократии. И есть очень своя, уже привычная жизнь на грани, жизнь на линии фронта. Человек привыкает ко всему.
