Самоизоляция интеллектуала по-украински: книга о Донбассе и ни о чём одновременно
В обществе мира и согласия всему этому бы цены не было. В состоянии войны такие интервью — масло в огонь, пусть и самое рафинированное. «The Kyiv Review» сообщает, что уже на следующей неделе выйдет в свет новая книга украинского писателя Александра Михеда «Я смешаю твою кровь с углем». Это раньше справку о том, что ты писатель, надо было получать в Союзе соответствующей творческой направленности, или в издательстве, или хотя бы в Литинституте имени того самого Горького. Сейчас времена другие, а в Украине — совсем другие. «Мой метод исследовательской работы и создание документальной нон-фикшн литературы заключается в том, что всегда есть люди, которые знают гораздо больше тебя, они уже проходили тот путь, которым ты сейчас идешь», — признается Александр Михед, который уже несколько лет известен как автор книжек в жанре нон-фикшн. Автор, в данном случае, более точное слово, чем писатель. Потому что литература это не художественная, ни поэзия, ни проза, скорее пережевывание пережеванного на злобу дня. Рецепт же злобы прост: побольше о раньших временах, о никуда не годной советской власти еще тогда и уже российской — теперь, да еще про Донбасс, который куда-то ушел, но оттуда же должен и вернуться. Даром, что Донбасс всё на том же месте, в отличие от мозгов пострадавшего от катаклизмов последних лет среднего украинца. Способны ли вернуть мозги на место издания, подобные вышеназванному? Есть опасения, что нет, потому что автор дополняет свои мысли «высказываниями местных активистов и интервью с украинскими интеллектуалами, связанными с этим регионом: Сергея Жадана, Алевтиной Кахидзе, Игорем Козловским, Романом Мининым, Владимиром Рафеенком, Еленой Стяжкиной». Для краткого знакомства с людьми надо сказать следующее хотя бы о нескольких из них: — Сергей Жадан — уроженец ворошиловградского на тот момент Старобельска, поэт, лидер музыкальных групп «Жадан и Собаки» и «Линия Маннергейма», в 1990-1991 годах распространял в городе руховскую символику, был комендантом харьковского майдана во время «оранжевой революции». Для его стиля характерно употребление нецензурной лексики. Что не помешало ему входить в комитет по присуждению Шевченковской премии с 2016 по 2019 год. — Игорь Козловский — религиовед, кандидат исторических наук, член донецого отделения Национального общества Шевченко, с 2019 года старший научный сотрудник Отделения религиоведения Института философии имени Г. С. Сковороды НАН Украины, вице-президент Украинского центра исламоведческих исследований, член Экспертного совета по вопросам свободы совести и религиозных организаций при Министерстве культуры Украины, член PEN-клуба Украины. В конце 1980-х годов поддержал движение за возрождение украинского казачества, принял участие в создании и деятельности одной из первых казачьих организаций в Украине — Кальмиусской паланки Украинского казачества, с 27 января 2016 года находился находился в плену в Донецке до 27 декабря 2017 года, освобожден по обмену. Позиция этого религиоведа, естественно, однозначная. — Елена Стяжкина — старший научный сотрудник института истории НАН Украины, профессор кафедры славян Донецкого национального университета имени Василия Стуса (в Виннице), известна своими громкими заявлениями в начале конфликта на Донбассе («Донбасс не вернется в Украину, потому что Донбасса не существует», «Сначала школы, потом виселицы»), в книге говорит, что в какой-то момент на территории СССР уже не нужен был ГУЛАГ, поскольку собственный маленький гулажек был вмонтирован в сознание каждого человека. Идея концентрационной системы, которая должна установить дисциплинарные границы внутри всего общества, охватила всё публичное пространство. Несмотря на такую логику, ГУЛАГ не ограничивался одним-единственным местом: теперь он мог затаиться в ресторане во время свидания, в походе в любой магазин, посещении кинопросмотров или литературных чтений. Все эти места работали на одну идею. О киевской художнице Алевтине Кахидзе (уроженке Жданковки) и харьковском художнике Романе Минине (уроженце Димитрова), а также о дончанине, писателе Владимире Рафеенко больше скажут их произведения, поэтому предлагается перейти к высказываниям автора книги. Интервью у Александра Михеда по поводу выхода книжки взял Ярослав Карпенко, журналист не бесталанный, судя по профессиональному педалированию в некоторых местах текста с явной целью обострить его восприятие: «Книга "Я смешаю твою кровь с углем" — словно шкатулка, которая раскрывает перед нами истинную историю Донбасса. Если вы прочитаете ее, города Донеччины и Луганщины уже мерещатся пустотой, белыми пятнами или кладбищем советской индустриализации. Прошлое и настоящее региона проступают здесь, будто лава из-под земли, обжигая пустоту нашего воображения. Тот факт, что история края, изображенная в книге, не изолирована от тогдашней мировой истории, дает нам возможность прислушаться к новой тональности так называемой симфонии Донбасса». Вот так, господа присяжные заседатели, ни много, ни мало — истинную историю Донбасса. Такой себе приёмчик, если честно, из разряда «а вот на самом-то деле» или «чтобы вы правильно понимали». Донбасс, как известно, порожняк не гонит, ему конкретику давай. Поэтому книга — не для Донбасса, это уже понятно, а для тех, кто уверен: нет никакого Донбасса, есть только территории. В понятиях территории Михед и начинает подавать историю создания книги: — Только мы ступили на перрон, стало понятно: там происходит что-то интересное. Константиновка была последней точкой на карте, куда направляется Интерсити с материковой Украины. Вот ведь как: есть некая материковая Украина, из нее направляется поезд на Украину не материковую, а Константиновка там — на краю Ойкумены, буквально приют последнего нон-фикшениста. — Когда мы впервые приехали на Донбасс в декабре 2016 года, мы в течение недели должны были посетить шесть городов, встречаясь с местными активистами, — тем пластом свидетелей, которые чуть ли не всю жизнь посвятили Донбассу. Кроме этого, мы исследовали состояние официальной и неофициальной культуры в этих городах, пытались ответить на вопрос, присутствует ли в регионе интеграционная история, есть ли какая-то наименьшая неделимая составляющая мифа, которая объединяла бы жителей отдельного городка независимо от возраста, социального бэкграунда, без обязательного присутствия их в настоящем моменте истории. И вот тут интервьюер подступает к самому главному: «Существует ли так называемая донбасская идентичность?» — Я придерживаюсь мнения спикеров, которые представлены в книге. Все они единодушно говорят о полной искусственности этого конструкта, который приводит к попытке искусственного отделения от территории Украины якобы иных местных жителей. Это не вопрос идентичности, а вопрос сформированности между определенными этапами развития региона. Нет ничего удивительного в том, что, когда речь идет о способности выживать, житель Востока в разговоре может сгущать краски вокруг того, как сложно им приходилось. Подобную историю о своей способности выживать вам расскажет житель любого региона, который по собственному опыту знает, какой была жизнь в украинских 90-х. Кажется, здесь Михед попадает в логическую ловушку: если на — всем же это давно известно и неопровержимо доказано! — "бандитском" Донбассе было не сложнее выживать, чем в любом другом регионе, то любой другой регион был не менее бандитский, чем Донбасс? «Мы можем говорить о наличии мифа, созданного вокруг Донбасса, в частности его шахтерской славы?» — коварно подбирается с другой стороны Ярослав. — Как по мне, в попытке изобретение уникального рецепта мы всегда — так или иначе — прибегаем к упрощению, которое приводит к стереотипизации. Ища уникальный рецепт, мы должны понимать, что он может не сработать, ведь в этом разнообразии присутствует большое количество переменных. Все спикеры, мнения которых представлены в книге, говорили о разнообразие. В тамошнем регионе могут отличаться традиции по соседним селам, — перескакивает Александр из одной ловушки в другую. Уж сколько было говорено-переговорено о том, что уникальность Донбасса — в его многонациональности, сплоченности, солидарности, толерантности к разным верованиям, традициям, языкам, культурам. Это-то и позволило поднапрячься так, что получилось однажды обойти совсем не слабый промышленный Урал. Десятилетиями потом не сбавляя оборотов. Но, видимо, щирым украинцам в голову не приходит рассматривать разнообразие как признак идентичности — не иначе, как все черепа должны быть одной формы, все оселедцы одной длины, а все шаровары — одной ширины. «Как насчёт вас?» — Сейчас мне хочется разобраться в том, каково эта советское наследие, насколько мы в нем укоренившиеся. Многие эксперты убеждали меня, что прошлое является не настолько мощным, и рядовое население быстро адаптируется к новым условиям. Впрочем, когда мы говорим об отдельном жителе Советского Союза как совокупности идентичности, опыта, правильных навыков проговаривания — это становится вопросом глубинной укорененности нашего сознания в этот конструкт. Как по мне, очень важно дать себе ответ на вопрос типа: в какой мере я — 30-летний — являюсь следствием и потомком тех репрессий? Хотелось бы ответить Александру, что в очень большой. В той, в какой литературные Кайдаши изводили себя до смерти в повести Ивана Нечуй-Левицкого. В той, в какой реальные жители Новых Санжар уже в наши дни забрасывают автобусы с соотечественниками камнями. В той, в которой на так называемой материковой Украине часто-густо отказывали переселенцам с востока в аренде жилья на основании их донецкой или луганской прописки. Если это идентичность — то да, у Донбасса её, такой, нет. Зато у Донбасса есть мифы не хуже греческих. Украине же до таких героев-титанов еще расти и расти, что и косвенно признает Александр: — Я думаю, что конструирование украинского мифа абсолютно необходимо. Его фундаментом должна стать объективная история, причем фантастически крутая история. Он не должен обходить тот трагический абсурд, без которого не в состоянии родиться сильная украинская история. Основой этой истории может быть попытка демонстрации многообразия и многоголосия — с примерами хороших и плохих "своих". Создавая наш собственный миф, мы должны фокусироваться на том, что действительно имело место в нашей истории, а не на том, что мы, кажется, знаем с детства. Уже не хочется останавливаться на явных нестыковках, но надо: по логике Михеда, известное с детства — не факт, что действительно имело место в истории. То есть, бытие индивидуума и его собственные впечатления — не часть истории. А всего лишь то, что ему казалось, какая-то виртуальная реальность. А вот вырастет индивид, скажут ему «украинские интеллектуалы», как оно было на самом деле, и жизнь наладится. Или нет. — Особенность любого постсоветского государства, в частности украинского, заключается в том, что оно любую хорошую инициативу доводит до абсурда и не может ее даже поддержать. Вот вам пример на базовом уровне: когда волеизъявление человека носить вышиванку превращается в предписание учителей, мол, на каждое торжественное мероприятие каждый ребенок должен быть в вышиванке. К сожалению, украинец может довести и смешной флешмоб к большой трагедии. Так работает украинское сознательное и бессознательное. Так работает эта земля. «Смешались в кучу кони, люди…» — писал один из поэтов прошлого. Может, потому и помнятся его строки, что они описывали не только залпы тысячей орудий? Сегодня стало расхожим выражением емко описывать этими несколькими словами винегрет мыслей и дел. Попытки сделать бездуховным сознательное и одухотворить землю. — Я понял, что не стоит бояться исследовать то, о чем ты сначала не имеешь ни малейшего представления. Ты никогда не знаешь, куда тебя заведет твой поиск. Респект автору за откровенность. Все-таки есть в этом некая смелость настоящего интеллектуала: признаться, что не знаешь, куда идешь. И при этом издавать книги — источник знаний.
