Активам донецких олигархов «больно и обидно»
Николай Левченко никогда не был и не воспринимался как самостоятельная политическая фигура, способная действовать по собственному разумению. Да и оного разумения у него наблюдалось где-то в объеме пары сиротливых нейронов, не очень понимающих, с какой целью они были имплантированы в этот вихляющий организм. Пиар-проект, собранный поначалу для мелких поручений, а в перспективе на вырост донецким олигархом Борисом Колесниковым, правой рукой Рината Ахметова, Левченко, несмотря на всю его картинную борьбу с украинским фашизмом, никогда не вызывал у публики ни симпатий, ни интереса. Его накачивали совершенно искусственно, а когда внезапно он пытался высказываться по тому или иному поводу самостоятельно, как в фильме о донецком футболе, выяснялось, что в голове у означенного порученца дух все еще парит над водой и до первого дня творения очень далеко. Даже его попытки выступать в роли защитника интересов русского населения Украины носили часто характер откровенной и глупейшей провокации, что отнюдь не способствовало умиротворению ситуации, а, напротив, подливало масла в огонь. Так произошло с его заявлением, которое вызвало скандальную реакцию, о том, что государственным языком в стране должен быть только русский. Экс-регионал поучаствовал в событиях русской весны, но в каком-то очень сомнительном качестве. Будучи секретарем Донецкого городского совета, он сумел добиться того, чтобы так называемый народный губернатор Павел Губарев получил на заседании слово и объявил о начале народного восстания и предложил взять на себя всю полноту власти в городе. Для чего это было сделано, не очень ясно, поскольку в своих воспоминаниях Губарев пишет, что после этого выступления Левченко начал угрожать его организации расправой и для вящей убедительности показал ему пистолет. Ставленник олигархов выступает против выхода Донбасса из состава Украины и судорожно ищет встречи с лидерами протеста, предлагая им подкорректировать ситуацию в интересах Ахметова и олигархического капитала в целом. Миссия, по всей вероятности, оказалась полностью проваленной. Александр Ходаковский, которому Левченко пытался сделать некое щедрое предложение, рассказывал мне, что в резкой форме отказался от сотрудничества. Уверен, что и другие встречи завершились с аналогичным результатом. Донецк в целом и выдвинувшиеся на первые роли организаторы противодействия государственному перевороту в Киеве были настроены абсолютно бескомпромиссно. Кроме того, люди выходили на улицу не только потому, что не желали мириться с происходящим в столице, важной составляющей частью политической повестки был антиолигархический настрой митингов и демонстраций. В январе 2015 года СБУ объявила Левченко в розыск, инкриминировав ему антигосударственную деятельность, но к этому моменту наш герой уже находился на территории России, где пребывает и по настоящий момент. Последний, видимо, раз этот подзабытый персонаж привлек к себе внимание вчера, опубликовав на своей странице в Фейсбуке открытое письмо Владимиру Путину. Пересказать этот вялый текст можно в двух словах: Донбасс должен вернуться в состав Украины, а российский президент обязан этому делу всячески поспособствовать. Надо сказать, что в Донецке образец эпистолярного творчества Левченко вызвал злобное недоумение. Почему недоумение? Да потому что человек, изображавший из себя всю дорогу защитника русских людей, в одну секунду их всех предал. Даже несмотря на всю свою недалекость, Левченко, имеющий глубокие связи с городом, не может не знать, что после четырех лет войны возвращение под украинский контроль — это мучительный ночной кошмар для жителей двух народных республик. Это повсеместно и яростно отвергаемая жителями ЛНР и ДНР перспектива. Выступить с подобной инициативой означало совершить окончательное политическое самоубийство. При всем отвращении к бывшим «регионалам» дончане все же не относятся к ним как к политическим врагам. Их считают скорее циниками, использовавшими русскую тему для того, чтобы обслуживать собственные бизнес-интересы. Отныне Левченко нечего делать не только на Украине, но и в родном городе. То есть не то, чтобы его расстреляли или четвертовали, объявись он в Донецке, но репутация предателя ему обеспечена теперь до конца дней. А с нею по донецким улицам прогуливаться будет, как мне кажется, ой как дискомфортно. Ну, а в России он как был никем, так им и останется. ,Почему кукловоды из Киева решили пожертвовать своим мурзилкой, лишив его в одночасье доброго имени, которого, впрочем, у Левченко и так не было? Донецкие предполагают, что это так «болят» у ахметовых, колесниковых, тарут, логвиненок и прочих их активы, взятые в республиках во внешнее управление, а если называть вещи своими именами, подвергшиеся национализации. Толку от письма никакого, это, скорее, напоминающий агонию вопль из самых глубин олигархического подсознания, катастрофически травмированного потерей собственности. Пробиться к Путину предложение о возвращении Донбасса (читай — активов) Украине (читай — олигархам) не имеет ни малейшего шанса. Для чего это было сделано? Я, честно скажу, не знаю даже, что предположить. То, что Левченко можно было легко пожертвовать, это понятно. И не такие фигуры пускались в расход. Но ума не приложу, о чем именно господа плутократы хотели известить главу российского государства. История настолько странная, что у меня имеется только одна версия. Есть старый анекдот про человека в автобусе, который просит громилу, отдавившего ему ногу, прибрать свою конечность. Громила в ответ в грубой форме предлагает заткнуться. Пострадавший переходит на фальцет и отчаянно заявляет, что он будет продолжать излагать свои претензии, «потому что ему больно и обидно». Так вот, открытое письмо Левченко — это про то, «как больно и обидно», какая тяжелая травма преследует господ, вынужденных постепенно осознавать, что расставание с тем, что они считали своим — это навсегда и возврата к прошлому не будет. И, может быть, уже даже не надеясь на возвращение активов, они просто хотят, чтобы их пожалел один человек. Самый-самый, одного слова которого достаточно, чтобы все стало по-прежнему. Но это невозможно. Пусть ничего не отдает, а хотя бы кивнет сочувственно, да пожмет плечами: дескать, понимаю вашу боль и горечь, но поделать ничего не могу.
