Почему создатель полиграфа разочаровался в своем изобретении?

Полиграф еще совсем недавно считался самым научным и совершенным методом поимки лжецов — но и он оказался лишь мифом. Журнал Smithsonian рассказал об истории первого полиграфа и его создателей, чьи благие намерения привели к мрачным последствиям.

В Древнем Китае для поимки лжецов обвиняемым иногда приказывали во время допроса набрать в рот горсть риса, после чего требовали открыть рот. Если рис оставался сухим, значит, рот подозреваемого был сухим, а это считалось признаком чувства вины — иногда такого «доказательства» было достаточно для казни.

Мнение, что ложь создает наблюдаемые физические эффекты, закрепилось надолго, пока в 1920-х один американец не вознамерился подойти к вопросу с научной точки зрения. На период «сухого закона» пришелся расцвет организованной преступности: один лишь Чикаго был домом для 1 300 криминальных группировок, не говоря уже о бесчисленном множестве бутлегеров. Некоторые департаменты полиции переходили ко все более жестким методам, чтобы выбить из пойманных гангстеров информацию. Их избивали, прижигали сигаретами, не давали спать. Методы сомнительные, но они действительно приводили к признаниям — многие из которых, впрочем, были подозрительными.

Один шеф полиции в Калифорнии решил, что он может проложить дорогу в новую эпоху, где наука сделает процесс допроса более точным и гуманным. Огаст Волмер из департамента полиции Беркли был идейным реформатором: он привлекал к работе выпускников колледжей в попытке сделать полицию более профессиональной. И так получилось, что интересы Волмера совпадали со стремлениями Джона А. Ларсона, недавно защитившего докторскую диссертацию по психологии в Калифорнийском университете. Ларсон стал первым рекрутом полиции в США со степенью доктора наук.

Волмера и Ларсона особенно интересовали перспективы нового метода проверки на ложь, разработанного Уильямом Марстоном — юристом, психологом и будущим создателем Чудо-женщины. Ларсон потратил много времени на разработку более сложного теста в своей университетской лаборатории. Он корпел над странной машиной, состоявшей из трубок, датчиков и рукава. Его устройство должно было измерять перемены в пульсе, респирации и давлении при допросе подозреваемого. Ларсон полагал, что устройство сможет отличать правду от лжи по характерным скачкам данных, которые фиксировались на рулоне бумаге при помощи стилуса. А оператор машины смог бы анализировать и интерпретировать результаты.

К весне 1921 года Ларсон закончил работу над устройством. Изначально оно называлось «кардио-пневмо-психографом», но позже его стали называть просто «полиграф». Детище ученого выглядело необычно, однако выполняло свою задачу и чутко отслеживало мелкие непроизвольные реакции человеческого организма. Журналисты, в погоне за красивым заголовком, немедленно прозвали машину Ларсона «детектором лжи» и заявили, что «все лжецы, какими бы хитрыми они ни были, обречены».

Но сам изобретатель был настроен более скептично. По мере тестов он обнаружил тревожный процент ошибок и начинал всерьез беспокоиться о том, что полиграф не стоит применять на допросах. И хотя многие полицейские участки приняли устройство на вооружение, судьи относились к результатам таких допросов еще более скептически. Уже в 1923 году апелляционный суд округа Колумбия постановил, что результаты полиграфа не принимаются в суде, т.к. метод не был широко подтвержден релевантными экспертами. Что, однако, не помешало копам продолжать пользоваться машиной. Бывший коллега Ларсона даже запатентовал обновленную версию устройства в 1931-м.

Пока оригинальная машина собирала пыль, имитаторы, предлагавшие более модернизированные варианты, процветали, придерживаясь тех же параметров, которыми руководствовался Ларсон. Миллионы человек прошли через полиграф. Многие из них лишились работы, других клеймили предателями родины — а настоящие шпионы, такие как Олдрич Эймс, спокойно обманывали машину.

Ларсон же получил медицинскую степень и провел остаток своей карьеры в роли психиатра. Он разочаровался в идее полиграфа и в какой-то момент даже назвал его своим «монстром Франкенштейна», которого невозможно ни убить, ни взять под контроль.