Людоедство делают «элитарным пороком»

Профессор стокгольмской высшей школы экономики Магнус Содерлунд заявил, что употребление человеческого мяса в пищу поможет бороться с последствиями глобальных изменений климата. Поедание умерших людей могло бы снизить масштабы животноводства и нагрузку на окружающую среду. Профессор, конечно, отдает себе отчет в трудностях – для этого нужно будет «преодолеть консервативное табу».

Реакция была разнообразной – кто-то прямо счел предложение Содерлунда бредовым, кто-то стал объяснять, какие медицинские проблемы может вызвать употребление мяса умерших. Но сам звонок – человек открыто выступает за людоедство и это начинают обсуждать как вполне допустимую возможность – весьма показателен.

С чисто прагматической точки зрения в людоедстве нет никакой нужды – и никаких проблем в области питания оно не решает. Мрачные прогнозы о том, что Земля не сможет прокормить растущее население выдвигались уже очень давно, но проблема решалась за счет роста производительности сельского хозяйства, в частности, так называемой «Зеленой Революции», в ходе которой внедрялись более продуктивные сорта и развивалась техника орошения.

Даже если человечество придет к выводу о необходимости сократить потребление мяса, это приведет не к людоедству, а к более широкому использованию растительных белков.

Поэтому с точки зрения общественного питания предложение Содерлунда просто бессмысленно. Его смысл лежит в другой, этической и идеологической сфере. Причем Содерлунд – не единственный, кто с интересом говорит о людоедстве.

Известный атеистический публицист Ричард Докинз также неоднократно обращался к этой теме – например, в беседе с другим видным философом-атеистом, Питером Сингером, они обсуждали возможность употребления в пищу человечины, и пришли к выводу, что ничего неэтичного в этом нет – если «мясо», например, погибло в автокатастрофе, и вы, таким образом, не ответственны за его смерть, а родственники покойного не возражают.

Позже Докинз высказал идею, что табу на употребление человечины может быть преодолено в случае, если человеческое мясо научатся выращивать в пробирке – и, таким образом, никого не убивать. Отметим, однако, что в этом случае такое мясо не будет взято, из, собственно, человеческого тела, и остается вопрос о том, считать ли его человечиной – но ключевые слова и для Содерлунда, и для Докинза – это «преодоление табу».

Людоедство выглядит таким привлекательным и интересным не потому, что люди измучены невыносимым голодом. Все они жители процветающих стран, где люди вынуждены бороться, скорее, с перееданием. И не потому, что они предвидят для человечества ужасную необходимость есть себе подобных – такая перспектива едва ли просматривается.

А именно потому, что это – табу, что-то безусловно запрещенное и отвратительное в большинстве культур мира, и, особенно, в европейской культуре. Эти люди озвучивают идею людоедства не несмотря на запрет – а именно потому, что это запрещено. Любые разговоры про «борьбу с глобальным потеплением» – это не больше, чем неловкий предлог. Цель состоит именно в разрушении табу. Но зачем?

Причин просматривается сразу несколько. Первая лежит на поверхности – скандал является относительно дешевым способом приобретения известности. Содерлунг специалист в области маркетинга, автор нескольких книг, возможно, после его выступления они будут расходиться лучше. Люди, работающие над разрушением табу, могут и не иметь каких-то особенно далеко идущих планов. Они просто хотят вызвать скандал, а потом его монетизировать.

Другая причина связана с тем, что извращенность, приверженность чему-то, что большинство людей сочли бы отвратительным или преступным, хорошо работает в качестве маркера элитарности. Она помогает формировать «свой круг», в котором люди узнают друг друга, оказываются связаны грязными секретами, общим погружением в те бездны мерзости, в которые обычные люди либо не решатся, либо просто не захотят заглядывать.

В этом отношении можно вспомнить смерть миллионера Джеффри Эпштейна, который содержал штат несовершеннолетних девочек для высших слоев американской политической элиты. Он уже было собирался дать показания на своих клиентов, но был найден у себя в камере повешенным.

Однако по мере общего расшатывания табу извращения уже перестают играть роль чего-то мрачного и элитарного – как это случилось, в свое время, с гомосексуализмом. Эдак теперь всякий простолюдин может, не только выдающиеся деятели искусств и политики. Приходится наращивать уровень запретности, находить все более экстремальные пороки, которые могли бы играть ту же роль маркера избранности, принадлежности к «своим».

И в этом отношении людоедство отлично играет роль того «элитарного порока», который позволяет отделить современных, продвинутых, принадлежащих будущему элитариев от простонародья, ваты и быдла, приверженного «консервативным табу».

Есть и третий, идеологический аспект – существует мощное культурное движение, которое рассматривает христианское наследие европейской цивилизации, как что-то мешающее «прогрессу», ненавистное и подлежащее уничтожению. Ничего нового в таких целях нет – мы уже видели их у якобинцев и большевиков. Однако в наши дни это движение носит, скорее, культурный характер и стремится не к тому, чтобы с оружием в руках захватить почту и телеграф, а к тому, чтобы захватить инструменты культурного влияния – СМИ, образовательные институты, индустрию развлечений. И, надо сказать, на Западе этот захват произошел весьма успешно.

В рамках этого движения традиционные, христианские представления о хорошем и плохом должны быть уничтожены именно потому, что они – традиционные и христианские.

Навязчивая пропаганда всего того, что поколение назад считалось бы отвратительным и нездоровым, служит той же цели – разрыву с христианским наследием. До сих пор это делалось через настойчивое продавливание все более причудливых извращений – что должно было разрушить христианский взгляд на брак и идентичность человека как мужчины или женщины.

Беда только в том, что наши западники ориентируются на западных якобинцев, с восторгом подхватывая все самое уродливое, больное и разрушительное, что только можно найти на Западе, поступая в усердные ученики к самым дурным людям и самым губительным идеологическим течениям.

Людоедство – это то, чего и следовало ожидать на следующем этапе, потому что оно хорошо укладывается в логику культурной революции. Почему нельзя есть людей, в то время как животных – можно? Потому что все люди на уровне интуиции, а христиане еще и на уровне вероучения знают, что человек принципиально и качественно отличается от животных. Запрет на каннибализм связан с тем, что человек создан по образу Божию, он уникален среди других живых существ.

Для людей, принципиально отбрасывающих христианское наследие, человек – просто одно из животных, возможно, самое умное и развитое, но не исключительное. Представление об уникальности человека как вида, напротив, порицается как «человеческая исключительность» или «списизм», то есть дискриминационная вера в то, что люди обладают ценностью и правами, которыми не могут обладать другие животные.

Поэтому, хотя выступления Содерлунлда или Докинза могут показаться нам безумными, в их безумии есть определенная логика, последовательность, даже неизбежность. В их картине мира обосновать тезис, что баранов есть можно, а вот людей – нельзя, действительно невозможно. Для них это действительно бессмысленное табу. А разрушение бессмысленных табу есть дело чести, доблести и геройства – даже если никакого практического смысла в этом нет.

Разумеется, на том же Западе есть и здравые, консервативные силы, которые, как могут, противятся революционерам – и между ними происходит острая борьба. Беда только в том, что наши западники ориентируются (как делали это и раньше) на западных якобинцев, с восторгом подхватывая все самое уродливое, больное и разрушительное, что только можно найти на Западе, поступая в усердные ученики к самым дурным людям и самым губительным идеологическим течениям.

Демонстративное презрение к «скрепам», к традиции, к религии, глумливое хихикание над любым «нельзя», страх показаться недостаточно прогрессивными – все это делает наших западников легкой добычей для самых диких идей – лишь бы они происходили из «цивилизованного мира».

И вот тут некоторая разборчивость и самостоятельность – не все западные идеи одинаково хороши, давайте думать своей головой – была бы очень уместна. Людей есть нельзя. Даже если некоторые шведские профессора и британские ученые считают, что можно.