"У нас танец кладут в сундук и достают по праздникам"

На театральной площадке MOÑ переосмыслили татарский народный танец

Театральная площадка MOÑ запустила серию перформативных вечеров, начав с двух проектов, которые пытаются переосмыслить народный татарский танец. Две героини "Бию киче", Саида Минубаева и Гульсина Галимуллина, рассказывают о своих взаимоотношениях с этим явлением и возможностях его развития.

"Нас даже родители не узнают на концертах"

Саида Минубаева девять лет была артисткой Государственного ансамбля песни и танца (ГАПиТ), ушла в мае. Ее перформанс "Сколько?" лаконичен: это долгая подготовка к выступлению и сам выход. Его Саида придумала на проекте "Инклюзивная мастерская перформанса", когда наставник, хореограф Нурбек Батулла предложил ей создать акцию на тему народного танца.

— Я долго думала, что я могу рассказать. И мне захотелось показать, сколько времени я трачу на подготовку к выступлению, — говорит Минубаева. — Иногда наши выступления в ансамбле — не сольные концерты, а один номер. И ради него ты приезжаешь рано утром, репетируешь, потом ждешь, потом час девочки красятся, превращаются в традиционных татарочек. Все на одно лицо, нас даже родители не узнают на концертах, все очень похожи по макияжу. Три минуты мы танцуем — все. Мне стало интересно, а зритель думает об этом, знает? Нужно ли ему об этом знать?

Сценический татарский танец — не столько консервативное, сколько искусственное явление, отмечает Минубаева, а потом задумывается: как бы красиво сказать, чтобы никого не обидеть?

— У меня нет ощущения, когда я его танцую или смотрю, что в этом заложена какая-то история, сила рода. Потому что все эти движения, которые считаются традиционными татарскими, были записаны фольклористом Гаем Тагировым меньше ста лет назад. Никто не знает, что было до этого. Татары же были, они же танцевали, а какой их был танец? Это для меня вопрос. В "Ярмәк" мы пытаемся найти исконное движение, путем импровизации, обращаясь к памяти своего тела.

Почему бы не перенести страсть фламенко в татарские танцы?

Минубаева рассуждает: почему людей, к примеру, так заводят кавказские танцы? Почему в каждом большом городе есть несколько школ фламенко? Гульсина Галимуллина танцует фламенко 12 лет, но в последнее время занимается также проектами, в которых совмещает свои знания с татарскими традициями. Ярмәк — это танец жителей одноименной деревни из Самарской области, который появился как ритуал проводов молодых людей на солдатскую службу. В нем старшие бьют младших по ногам плеткой, а те пытаются поймать плеть стопой. Теперь в Ярмәк его танцуют все жители.

В перформансе у Галимуллиной, помимо Минубаевой, участвуют Владислав Уткин и Айнур Фаизов (артисты ГАПиТ). Аккомпанируют им баянист Рустем Рафигуллин и гитарист, кураист, перкуссионист Айдар Абдрахимов. Два танца, ярмэк и фламенко, смешиваются.

— Меня часто спрашивают: а почему бы не перенести страсть фламенко в татарские танцы? И мне пришла мысль, что можно их сложить, — говорит Галимуллина. — Меня никто не учил танцевать по-татарски, я смотрела, как танцуют родители, дедушки-бабушки. Тут я не специалист. А фламенко я посвятила 12 лет. В моих родных Балтасях есть танец "Чабата", он не типичный по размеру, шестидольный. Был перформанс, который прошел в рамках проекта "Хәрәкәттә — бәрәкәт". Но там больше запомнился сам танец, перформанс мы как будто не доделали. Когда мне предложили повторно его провести, я решила найти новый танец, поговорив с Саидой. У ярмэк есть история, к тому же там много дробей, есть страсть, что совпало с моим танцем фламенко.

Даешь кафе татарских танцев!

Танец — это язык, продолжает Галимуллина, объясняя, что через фламенко она точнее выражает свои ощущения. А татарский танец, мол, воспринимают, как что-то старое, что нужно танцевать в костюмах.

— А это же способ общения, — продолжает девушка. — Ведь раньше, когда девушки и парни не могли друг другу что-то сказать, они выражали это через танец.

Фишка перформанса — в импровизации. Есть мелодия танца, но нет структуры, заготовок, все возникает на месте.

— Однажды перед выходом мы подумали: вот люди уходили в армию, танцевали, а что чувствовали девушки, которые провожали парней на 25 лет? — приводит пример Галимуллина. В MOÑ, кстати, перформанс впервые показали в закрытом помещении.

— 10 лет назад татарский танец был консервативным явлением, — говорит хореограф. — Ходишь на концерты, смотришь, как танцуют, что-то не нравится. Я думала: может, я так давно танцую фламенко, что разлюбила татарские народные танцы.

А потом Галимуллина сравнила ситуацию с Андалусией, где в танцкласс на 70 квадратных метров набиваются люди со всего света, проходят фестивали, фламенко популярно, люди гордятся им, даже если сами не танцуют.

— Потому что фламенко, в отличие от нашего фольклора, не останавливалось в развитии, появлялись новые волны, направления. А у нас танец кладут в сундук и достают по праздникам.

Татарский танец превратился в продукт, говорит Галимуллина — для мероприятия, для встречи гостей. Но ведь эти мелодии вызывают эмоции, хочется танцевать. Правда, когда она показал матери, что творит на перформансах, та возразила, что татарские девушки так не танцуют.

— А я татарка, что, если я юбку повыше подниму, я уже татаркой не буду? — рассуждает Гульсина, вспоминая мастеров фламенко, которые показали его миру, типа Кармен Амайи: она стала ездить с гастролями за рубежом, с живыми музыкантами, сольно продвигая свою любовь к танцу.

Галимуллина делает вывод: должно быть место или места, куда люди могли бы приходить, зная, что там танцуют татарские танцы. Как это происходит с танго или фламенко.

— Летом, когда мы делали мероприятия на набережных и в парках, люди к нам присоединялись, а потом спрашивали: куда прийти потанцевать? А такого места нет.