Играть телом и нервами. Интервью с актером Денисом Сухановым
Настоящее творчество, как и сама жизнь, рождается в муках, уверен один из ведущих артистов «Сатирикона» Денис Суханов. Актер рассказал, что он находит в чтении и почему избегает прыжков с парашютом.
Заслуженный артист России Денис Суханов отмечает 6 апреля свое 50-летие. А ровно через два дня после этого в «Сатириконе» в последний раз сыграют спектакль Константина Райкина «Ваня и Соня и Маша и Гвоздь» по пьесе Кристофера Дюранга, где Суханов исполняет роль Вани. Наша беседа началась с обсуждения этой постановки.
— Денис, о чем этот спектакль?
— Думаю, о том, что все мы люди. Эта история про американских провинциалов, которые словно обладают русской душой — они любят нашу литературу, с детства увлекаются русской драматургией. И вот в их жизни происходят ситуации, которые описывал в своих пьесах Антон Павлович Чехов — совершенно далекий от них автор с другого континента, из иного времени.
Эта пьеса — своеобразный поклон Дюранга в сторону русской литературы. Он показывает, что события, которые происходят в спектакле, знакомы всем людям, что, если читать Чехова, обязательно найдешь в его текстах что-то похожее на собственную жизнь.
— Это комедия?
— Отчасти. Это очень чеховская история. В ней есть поворот, когда те, кто, условно, «плелся в конце паровоза», кто был обижен жизнью, вдруг выходят на первый план. А те, кто был успешен, сталкиваются с проблемами — жизнь им словно напоминает, что у всех бывают моменты отката, какие-то удары судьбы, неприятности, что она не бывает безоблачной. Чехову словно хочется, чтобы, как в «Крыжовнике», счастливому семейству, которое сидит и пьет чай дома, кто-то напоминал, что все это, конечно, хорошо, но есть и другие — бесприютные, обездоленные люди.
В пьесе «Ваня и Соня и Маша и Гвоздь» есть эта немного грустная нотка, призывающая задуматься о других, пожалеть их, пошире открыть глаза и воспринять жизнь в ее сложности.
— Да, люди всегда стремятся к простому счастью...
— Мы все хотим быть здоровыми, жить в комфорте, решаем свои жилищные вопросы... И это хорошо. Но, как бы пафосно это ни звучало, не стоит забывать о том, что надо творить добро. Мне кажется, таков закон жизни — ты получаешь взамен то же, что отдаешь. Если делаешь добро, получишь его же. Зло обернется злом. Ну а если ничего не делаешь, то ничего и не получишь — ни хорошего, ни плохого.
— Слышала, вы очень любите читать. Вам нравится переживать чужие истории?
— Всегда чувствовал в себе потребность меняться. Актерская профессия же, как никакая другая, позволяет это сделать. А литература для артиста — просто кладезь. Она обогащает, расширяет кругозор. В ней же океан информации. Я приучен с детства листать книжные страницы, вчитываться, вдумываться. Возьмите Достоевского, которого я просто обожаю.
Тот же роман «Подросток» — сколько раз его ни перечитывай, всегда найдешь что-то новое, какую-то линию, которую упустил. Там очень много связей между людьми, персонажами, и ты пытаешься разобраться в них, как в детективе. Чтение — это очень серьезная эмоциональная подпитка.
— Герои Достоевского страдают. И сам Федор Михайлович хлебнул в жизни лиха. Творчества не бывает без страдания?
— Думаю, да. Если говорить о театре... Вот художники рисуют красками. Мы же, драматические артисты, рисуем собой — голосом, нервами, телом. В определенный момент у нас происходит как бы некое зашоривание, когда мы начинаем опираться на привычные штампы. Тут, чтобы открыть в себе что-то новое, нужен взгляд со стороны — режиссер. Некоторые из них действуют довольно жестко, ведут с артистом серьезную работу. Ведь их задача — «вскрыть» актера. А это значит разрезать — я говорю про психологию, конечно, а это больно. Режиссер словно пытается выбить из-под тебя опору, чтобы в итоге проявилось какое-то новое качество. Этот процесс обязательно связан с некой внутренней трансформацией, а организм всегда сопротивляется изменениям.
Но для артиста блистательный подарок, когда к концу репетиционного периода ты приходишь с ощущением, что и сам себя таким раньше не знал. То есть ты в этой роли как бы заново рождаешься, а рождение тоже всегда связано с болью. Чтобы по- явилась какая-то искра после спектакля, что-то новое возникло, обязательно приходится испытывать муки, этапы страшных внутренних переломов, вести поиск.
— Это же насколько крепкую психику надо иметь?!
— Артисту нужны и стальные нервы, и лошадиное здоровье! За собой нужно очень внимательно следить, хорошо знать себя, свой организм. Ведь это — наш основной инструмент. Если, условно, струна лопнула, то надо срочно ее менять, то есть лечиться, и делать это быстро. Лучше же вообще такого не допускать.
Вот сорвешь ты голос или простудишься — и не сможешь им в полной мере пользоваться, а завтра спектакль… Поэтому надо сделать все, чтобы этого не случилось! Так и живу я все эти годы. Не позволяю себе кататься на коньках и лыжах просто потому, что это чревато неприятными последствиями.
С парашютом прыгнуть не могу, потому что это может закончиться по-разному и спектакль вечерний может не состояться, а этого же нельзя допустить!
— Вы пришли в «Сатирикон» сразу после Школы-студии МХАТ в 1997-м. Каков ваш театр изнутри? И каков Константин Райкин как режиссер?
— Да, я в «Сатириконе» без малого четверть века. Знаете, у нас очень дружный, отзывчивый и духовно сросшийся коллектив во многом благодаря такому художественному руководителю, как Константин Аркадьевич. Он очень демократичный режиссер, яркий, с распахнутым темпераментом. Он очень близкий мне человек.
Иногда кажется, что он знает меня лучше, чем я сам. И, конечно, он внес огромный вклад в мою творческую реализацию. Я очень люблю играть в его спектаклях. И партнерствовать с ним люблю, когда он выступает как артист.
— У вашего персонажа Жеронта в «Плутнях Скапена» такой интересный акцент! Откуда?
— Константин Аркадьевич предложил попробовать добавить Жеронту этот немного еврейский акцент. Сам бы я и не придумал такого.
У меня были идеи, но когда он предложил и прекрасно показал эту яркую черту, то буквально положил меня на лопатки. Конечно, я тут же свои придумки отбросил и вцепился в его предложение как голодная собака в кость! И то, как он меня направлял на нужные ноты в произношении, которое мне несвойственно, потрясающе. Он меня настраивал, как музыкальный инструмент. Хотя я и теперь продолжаю над этим работать, даже дома пробую так говорить — хочется дойти до некоего абсолюта.
— Вы также заняты в спектаклях у Юрия Бутусова. Даже играете у него Отелло...
— Знаете, я всю жизнь мечтал сыграть князя Мышкина. Но мне и в страшном сне не могло присниться, что я буду играть Отелло. И вот благодаря фантазии Юрия Николаевича появляется такой ход. Ведь дело не в цвете кожи Отелло, а в том, какой становится его душа. Страсти его разрушают и делают «черным человеком» изнутри. И уже в таком состоянии он совершает свой ужасный поступок. Ведь дело не в том, что Отелло был убийцей и страшным ревнивцем.
Нет. Просто он был очень доверчивым, верил своему другу Яго и был светлым, чистым. Но когда через Яго в его душу проникает зло, то эта страшная энергия разрушения и ломает человека. И ведь доброе, искреннее существо лишь более уязвимо перед таким воздействием. Вот Отелло и надламывается, его душа чернеет.
Черная краска — это же символ смерти, тления какого-то. Если образно смотреть, рядом сидят Отелло и Дездемона — два мертвых человека вместе, звучит тяжелая музыка, и надпись: «И еще пели птицы». Казалось бы, почему они сидят? Но ведь в замысле Бутусова они, может, и не сидят вовсе, а летят. Мы видим двух людей, уничтоженных энергией зла, направленной Яго. То есть Бутусов оперирует энергиями, смыслами.
— Говоря об энергии, после выступления, например, в роли Отелло вы чувствуете себя опустошенным или наполненным? После Отелло — опустошенным. Но бывают и такие спектакли, с которых уходишь наполненным — ты многое отдал, но и многое взял. Каждый раз по-разному. Это зависит от многих факторов: от режиссера, материала, автора, партнеров, музыки, которая звучит, декораций, которые тебя окружают, костюмов, в которые одет.
Но бывают и спектакли-опустошения, после которых ты не можешь несколько дней в себя прийти. И это не кокетство. Просто некоторые роли очень многое забирают. Некоторые спектакли так энергетически выстроены, что если ты не сделаешь того, что требуется, не выложишься, то спектакль просто не получится. Хотя это не означает, что где-то можно работать одной левой — нет. Это всегда затратный труд.
Читайте также: Театральный роман с продолжением
