Трюк иллюзиониста раскрыл иностранного шпиона на приеме у Хрущева

В среду исполняется сто лет со дня рождения легендарного артиста, всемирно известного мастера иллюзионного жанра Арутюна Акопяна. О том, как работал главный маг Советского Союза, в чем была уникальность его рук, какие трюки он показывал в торговых рядах на рынках, а какие — в высоких кабинетах на Старой площади, в интервью РИА Новости рассказал сын великого артиста, знаменитый иллюзионист Амаяк Акопян.

— Амаяк Арутюнович, поясните, пожалуйста, главную интригу, главный фокус в биографии Арутюна Амаяковича. Известно, что в юности по настоянию своего отца, вашего деда, он готовился стать инженером — окончил строительный техникум в Ереване, затем был направлен в Москву для продолжения учебы. В столице поступил в институт землеустройства. Инженер — это по тем временам было очень престижно, это и уважение в обществе, и достаток. В общем, все у молодого человека к тому шло. И вдруг происходит что-то, после чего начинается его восхождение на мировую вершину в абсолютно иной области. Так что же случилось и когда?

— О, это волшебная история. Когда папа учился в Москве в институте, он попал на концерт в одном из Домов культуры. В концерте принимали участие артисты разных жанров, и среди прочих выступал иллюзионист. Папа сидел довольно близко к сцене, и его совершенно изумил каскад трюков, которые тот демонстрировал. В основном это были иллюзионные трюки с коробками и довольно крупным реквизитом. И папу совершенно потрясло, как из сравнительно небольшого ящика можно достать просто немыслимое количество платков, лент, бутафорских цветов и в финале — голубей и кроликов? Ничего подобного у себя на родине в Армении он никогда не видел. Ошарашенный, ошеломленный, папа не стал дожидаться окончания номера и, как только ассистенты унесли ящик за кулисы, вскочил со своего места и выбежал из зала прямиком в гримерку этого иллюзиониста. Там папа увидел загадочный ящик и стал в нем копаться. Внутри оказалось зеркало, которое стояло под определенным углом по диагонали и создавало иллюзию пустоты. За ним как раз и находились нужные предметы. И это было настоящее открытие.

— Вот так жизнь и меняется — за считаные минуты?

— Именно так. Правда, дорога в эту новую жизнь у отца поначалу пролегла через милицейский "обезьянник".

— В каком смысле?

— А в самом прямом. Едва папа успел обрадоваться, но и разочароваться в своем открытии, как тут же был застукан за этим делом. Вызвали милицию. Его отвезли в отделение. Папа оправдывался и объяснял, что он не вор, а студент института и что ему очень хотелось разобраться в том, что он увидел. Но все же ему пришлось всю ночь провести в камере, пока к утру не выяснилось, что это действительно студент, а никакой не преступник. Папу отпустили.

Он набрался смелости, приехал к тому иллюзионисту и извинился. А тот, хотя и был достаточно жестким человеком, все же пошел навстречу молодому парню, простил его и предложил папе поработать с ним в качестве ассистента. Отец с радостью согласился. Папа принял участие в нескольких концертах, таская и готовя, как мы говорим — заряжая, тяжеленный реквизит. Но буквально недели через две молодой человек, быстро разобравшись в устройстве реквизита, в этой иллюзионной механике, по-хорошему набрался наглости и стал давать советы иллюзионисту.

— Например?

— "Вы неправильно сконструировали коробку, идеально было бы вынуть зеркало и сделать второе дно, которое поднималось бы". "Платки и ленты вы извлекаете не в том порядке, а голубей вообще можно было бы доставать из другого ящика — так было бы эффектнее", — говорил папа. Тот артист, услышав такую просто-таки наглость от какого-то пацана, естественно, выгнал его: "Иди-ка ты знаешь куда…" А папа, уже, что называется, вооруженный знаниями, пришел к себе в общежитие, нарисовал на бумаге схему реквизита и на основе этой "азбуки" стал придумывать нужный себе реквизит.

— Чувствуется, что инженерная подготовка не прошла даром.

— Совершенно верно! Страсть, самая настоящая страсть к этому мастерству папу просто накрыла и стала поглощать его все больше и больше, все свое свободное время он отдавал искусству иллюзии и манипуляции. Папа мотался по библиотекам, выискивая дореволюционные книги на эту тему — про факиров, магов. И он очень быстро стал в этом жанре понимать, что и как. Так что выбор новой профессии был сделан сразу.

— Но все же этот выбор, скажем так, инженерии трюков вместо инженерии мостов был сделан Арутюном Амаяковичем вопреки пожеланиям своего отца.

— Папа не успел получить его благословение на новую профессию — тот, к сожалению, в молодом возрасте погиб на стройке. Но папа всегда говорил, что и его отец, и мать, которая очень рано умерла и которую он не помнил, были бы очень рады тому, чего достиг их сын на сцене.

Папа еще до защиты диплома подал документы в Московскую госэстраду, и его сразу туда приняли. Это был 1942 год. И отца сразу отправили на фронт как артиста оригинального жанра для выступления в составе фронтовых бригад. Они выступали на передовой перед солдатами в редкие минуты покоя между боями. Всего у отца было больше полутора тысяч таких выступлений. Отец вспоминал, что один раз, когда в составе их бригады выступала певица, было слышно, как немцы кричали: "Рус, пой, еще пой!" Вслед за певицей вышел молодой Арутюн Акопян и показал каскад своих трюков. У него был такой финальный трюк: из-под платка буквально ниоткуда появлялась рюмка, наполненная спиртом, думаю, что все-таки разбавленным, и со словами "За нашу победу!" отец осушал рюмку до дна, подбрасывал вверх, и она растворялась в воздухе на глазах у изумленной публики. После выступления к отцу подбежал молодой парнишка-снайпер и говорит: "Слышь, Акопян! Сейчас немцы на твое выступление смотрели в бинокль!" На что папа ответил: "Ну и что, подумаешь, все равно они у меня ничего не заметят".

— Артисты наверняка не раз попадали под пули…

— Все это, конечно, было. Они же работали в самом пекле. Например, такой случай. Второй Белорусский фронт. Шли тяжелейшие бои под Оршей. И они попали в жуткое окружение. Была ранена артистка Марина Кушке, потерявшая глаз. А их баянист по фамилии Юшин лишился ноги. Там от немцев отбивались все вместе — бойцы с артистами.

Один раз папа был очень сильно контужен, в тяжелом состоянии попал в госпиталь, был без сознания. Но когда он пришел в себя, то первым делом спросил: "Где я?" Ему отвечают: "Все в порядке, вы в госпитале". Папа закричал: "А где мой фрак? Где реквизит?! Я должен выступить!" Его еле успокоили: "Да лежи ты, еще навыступаешься!" Это было самое тяжелое время жизни отца — как и у всей страны. Это уже потом, в 1945-м, когда дело шло к концу войны, у папы появилась возможность выступать и перед генералами, и перед маршалами, работать вместе с легендарными Лидией Руслановой и Клавдией Шульженко.

— Но вот наконец война завершилась.

— Папа возвратился на эстраду, у него сразу стало очень много работы, очень много поездок, потому что страна фактически заново отстраивалась и артисты вкалывали с утра до ночи, помогали поднимать дух, придавать силы тем, кто строил эту новую жизнь. За эти концерты уже платили, и у папы была возможность приобретать кое-что нужное для работы. В 1947 году папе удалось по случаю купить оставшийся от какого-то дипломата шикарный заграничный западноевропейский фрак с цилиндром и перчатками. И с таким лоском он выходил на сцену. Правда, некоторые недруги потом папу за это ругали — мол, западный образ на советской сцене. Но папины персонажи нуждались в ярких красках и элегантных костюмах.

У папы в репертуаре тогда были иллюзионные трюки с довольно крупным реквизитом. У папы появились ассистентки, которые летали в воздухе вокруг него. Это был сенсационный, но и сложнейший в постановке трюк. Но папа как инженер понимал, что и как делать, и сам конструировал себе реквизит.

Во второй половине 1940-х годов у папы был еще такой номер: его на сцене на глазах у всех зрителей заковывали в цепи и кандалы, надевали смирительную рубашку, в довершение всего сажали в мешок, который сверху завязывали веревками, и затем буквально на минуту, не больше, скрывали от зала ширмой. И через эти несколько десятков секунд папа выскакивал из-за ширмы, потрясая кандалами в одной руке и смирительной рубашкой в другой и кричал: "Нам нечего терять, кроме своих цепей!" Еще папа демонстрировал психологические опыты, которые у него блистательно получались. Например, он отыскивал предмет, который публика прятала в зале в то время, когда папа выходил за кулисы. Причем были люди из числа зрителей, которые были рядом с ним и следили, чтобы он не подсматривал и не подслушивал. Даже завязывали ему глаза и для большей надежности надевали мешок на голову. Затем папа выходил в зал и находил этот предмет.

— А как вообще такие вещи возможно делать?

— Это достаточно сложный психофизический, биомеханический трюк, и не каждый на это способен. Но если у человека есть к этому посыл и если эту способность развивать, то это возможно. Про себя скажу, что я тоже показывал подобные вещи, и они получались, но не так, как у отца. Все зависит от чувствительности к человеку, которого исполнитель выбирает из зала себе в помощь в поисках предмета. Он выбирает, как правило, молодую женщину, берет ее за запястье и начинает двигаться с ней синхронно — ритм в ритм. И та невольно, подсознательно начинает ему "подсказывать". Вместе с ней артист идет по залу, скажем, вправо, а помощница слегка, непроизвольно тормозит. Значит, предмет лежит не с правой стороны зала. Но вот это изменение в поведении надо очень тонко уловить. Это очень тонкая психофизическая работа.

Еще папа устраивал гипнотические сеансы. Он выбирал несколько человек, вводил их в состояние транса, и по его команде те начинали, например, петь, танцевать, читать стихи, изображать разных животных. Но папа очень трезво и серьезно относился к этому делу, потому что потом надо было этих зрителей очень тонко выводить из транса. И отец всегда считал, что для того, чтобы устраивать такие сеансы, надо иметь медицинскую подготовку. Потому что не дай бог ты или зрители повели себя не так, как надо, — вдруг попадутся пьяные или невменяемые, они разрушат всю концепцию сеанса. И, трезво оценивая эту ситуацию, папа отказался от таких вещей и перешел чисто на манипуляцию, престидижитацию.

— В чем особенности этого жанра?

— В широком смысле иллюзионистами называют тех людей, которые работают в жанре иллюзии и манипуляции. Сам жанр делится на две большие категории. К первой категории относятся те, кто работает с крупной аппаратурой, "распиливает" женщин, "сжигает" их в ящике и так далее.

— Это как раз то, что делал, скажем, на цирковой арене Эмиль Кио.

— Да. А есть артисты — манипуляторы, или престидижитаторы, от итальянского "престо" — быстро, "диджито" — руки. Как говорится, ловкость рук и никакого мошенничества.

— Можно ли сказать, что Арутюн Амаякович методом проб и ошибок выбрал для себя свой оригинальный жанр, занял свою нишу, где к нему и пришла наибольшая слава?

— Именно так. Более того, он совершил настоящую революцию, разгрузив свои руки, отказавшись от крупного и среднего реквизита, а выходил на сцену только с мелким реквизитом — это шарики, карты, сигареты, веревочки, платки — и доводил публику до истерики. Но до сих пор никто другой у нас не работает с такими мелкими предметами. Обязательно у кого-либо присутствует средний и крупный реквизит. И у меня был такой реквизит.

Так вот, найдя свой такой революционный жанр, отец уже никогда от него не отступал. И я могу точно сказать — сейчас в мире нет ни одного иллюзиониста-манипулятора, в чьем репертуаре не было бы хотя бы трех-четырех трюков Арутюна Акопяна. А придумал их он больше тысячи. Он с одной колодой карт мог показать минимум пятьсот фокусов!

— В ваш репертуар тоже входили трюки отца?

— Нет, у меня не было ни одного трюка из его репертуара. Понимаете, важно не то, что показывает иллюзионист. Дело в его образе. У артиста должна быть своя маска. А уже у маски — свой репертуар. Поэтому я всегда говорю про себя: "Амаяк Акопян не показывает фокусы, трюки выполняют его персонажи". Если просто заниматься копированием трюков, то за копией не будет личности. Но еще мальчиком я понял, что повторить трюк можно, но повторить личность нельзя. Так что у меня были, скажем так, фантазии на тему трюков Арутюна Акопяна.

— Интересно, как рождались те его трюки? Это был плод блестящей фантазии или вспышка озарения в результате долгих и напряженных поисков?

— Безусловно, и богатая фантазия, и наитие играли свою роль. Кроме того, поскольку среди манипуляционных трюков есть много классических, своего рода золотой репертуар, то папа развивал его, создавал множество своих версий. У отца в программе был такой обязательный фрагмент — я его называю "иллюзионное буриме". На сцене он снимал с себя пиджак или фрак, засучивал рукава и предлагал повторить трюки не со своими предметами, а взятыми у публики. Брал у кого-нибудь что-нибудь — платок, сигарету, зажигалку, газету — и показывал все то же самое. Вот тут стоял просто страшный визг от восторга, потому что так рисковать мог себе позволить только очень большой мастер. Конечно, у отца был большой сценический опыт. Но у него были уникальные от природы руки, которые позволяли творить подобное.

— В чем же была неповторимость рук Арутюна Акопяна?

— Папины руки были удивительно чувствительными — например, когда у него брали кровь из пальца, он какое-то время не мог выступать. Касаясь рубашки каждой карты из карточной колоды, он мог определить, какая карта у него под пальцами. Правда, трюки с игральными картами он показывал в приватной обстановке, ибо на сцене в то время они не приветствовались.

— Можете раскрыть секрет, каким образом узнать ту или иную карту?

— Во-первых, для трюков подбирается особая колода. Еще у папы был специальный код, он делал своего рода татуировку на картах — иголкой наносил на них точечки в нужном порядке так, чтобы пальцами можно было определить любую карту. Еще вот какая анатомическая деталь. Папа в детстве в Армении подрабатывал на рынке — время-то было голодное. И он в сильную жару продавал холодную воду в крынках. Вода, естественно, в течение дня грелась. И однажды какой-то покупатель отвесил папе оплеуху с криком: "Ты что продаешь теплую воду?!" Папа упал и сломал себе на правой руке мизинец. Но фаланги пальца после перелома неправильно срослись, и поэтому мизинец по форме стал напоминать большой рыболовный крючок. Благодаря этому папа мог держать в правой руке две колоды и манипулировать ими. Почти сто листов карт! Вот какие метаморфозы устраивает иногда судьба.

Папа круглый год ходил в тонких лайковых перчатках. Лишний раз ему нельзя было, скажем, забить гвоздь. Он, конечно, умел это делать, но мы всей семьей его от этого отгораживали. Конечно, как и для музыкантов — пианистов, скрипачей, виолончелистов, для иллюзионистов руки — это их хлеб. Но руки отца были просто божественным инструментом. Знаете, иллюзионистов-манипуляторов ведь немало. Но таких рук сейчас нет. Без малейшего преувеличения — папины руки были достоянием всей страны. Неслучайно ими, можно так в хорошем смысле сказать, "потчевали" и высокую иностранную публику.

— Но и без отличной памяти артисту тоже было не обойтись.

— Конечно. У папы был такой интересный трюк — на сцене и в зрительном зале раздавались программки-календари, в том числе старые, и по желанию публики он называл любой день недели, число и месяц любого года. Хотя у папы и здесь был свой код, который помогал быстро вычислять нужную дату, но при этом память на числа у него была совершенно уникальная.

— А каким был обычный день Арутюна Амаяковича?

— Папа мог репетировать 24 часа в сутки. Может быть, я скажу тривиальную вещь, но это был фанатизм. Было бы в сутках 48 часов — он бы и все это время отдавал работе. Он не переставал репетировать даже на отдыхе, в воде, лежа на морской волне. Даже когда папа умирал и, по существу, простился со всеми близкими и родными, у него продолжали работать только руки. Он лежал и манипулировал пальцами, в которых держал карты. Душа уходила, но мышечная память еще оставалась, и руки по-прежнему были отданы любимой профессии. Это фантастический, жуткий по своему драматизму эпизод, который до сих пор у меня перед глазами.

Но меня потрясала не только его любовь к ремеслу, но и любовь к простой публике, которая папу просто обожала. Его сразу узнавали везде — на улице, на пленэре, в магазинах, на рынках. И публика постоянно требовала от него продолжения сценического блеска. Это объяснимо: одно дело, когда вы по телевизору видите любимого артиста, выступающего на сцене, и другое дело — когда вот он живьем перед вами.

— "Товарищ Акопян, сделайте нам чудо!"

— Совершенно верно! Но он никогда и никому не отказывал. И вот это было поразительно!

Когда я в свое время начал сниматься в телепередачах и в кино, меня тоже стали все больше и больше узнавать на улице, особенно родители, которые просили показать их ребенку фокус. Это в определенной мере мне досаждало. Но папа однажды мне на это сказал: "Сынок, это твоя публика. Она тебя таким любит и таким хочет видеть и помнить. Поэтому ты не имеешь права ее разочаровывать!" И папа никогда свою публику не разочаровывал. Если его просили — в ответ сразу звучало, как будто он этого ждал: "Конечно, пожалуйста. У вас есть что-нибудь — монетка, сигарета, газета? Давайте". И начиналось представление! Народ сбегался отовсюду с радостными возгласами: "Акопян, Акопян!" В итоге папу провожали толпы! А он продолжал представление.

— Имелись ли у него какие-то специальные номера для таких случаев?

— Был такой коронный трюк. На рынке папа просил какую-нибудь красивую девушку, например продавщицу, дать ему свое кольцо. Папа показывал кольцо всем стоящим вокруг, потом подбрасывал его вверх, и оно растворялось в воздухе. Далее папа просил кого-либо с прилавка дать ему лимон, апельсин или что-нибудь подобное, аккуратно срезал ножиком верхушку, а там внутри оказывалось яйцо. Это яйцо папа очень нежно доставал, давил в своей руке, и все могли увидеть, что в яйце оказывался… грецкий орех. Папа его очень аккуратно разбивал, и наружу из скорлупы извлекалось то самое кольцо. Люди стонали от увиденного. Отца с рынка выносили на руках, а сзади за ним несли дары природы — зелень, виноград, дыни, арбузы. Ему было очень неловко, и он всегда расплачивался, но многие продавцы категорически не хотели брать с папы деньги.

— Обожание артиста простой публикой, как правило, имеет свою обратную сторону — зависть со стороны коллег.

— Что там зависть! Были люди, которые отца просто ненавидели и однажды вообще захотели убить.

— За что же было убивать-то?

— Тут дело вот в чем. Папа щедро и совершенно бескорыстно делился секретами мастерства с теми, кто хотел посвятить себя иллюзионному жанру. Со всех концов страны отцу приходили мешки писем от людей. Он старался при возможности отвечать на них, но, конечно, написать всем было просто невозможно. К нам домой часто приезжали незнакомые люди из разных городов. И папа всегда уделял им много времени, беседовал с ними, советовал, как лучше начать пробовать себя в качестве иллюзиониста, дарил старый реквизит. Удовлетворить интерес каждого человека было нереально, поэтому папа начал публиковать секреты некоторых фокусов в журналах, а затем, в начале 1960-х годов, издал две книги на эту тему. В своих статьях и книгах папа фактически призывал советских иллюзионистов идти вперед, развивать жанр и находить новые трюки, вместо того чтобы сидеть на азбуке фокусов.

— Ну так показывать одни и те же трюки — это, в общем-то, просто не уважать зрителей, полагая, что тем хватит давно известного репертуара.

— Вот именно это папа и имел в виду! И сразу же обозлились те, кто работал на сцене с пронафталиненным репертуаром, зарабатывал на нем, но на большее не был способен и чьи давнишние секреты оказались раскрыты.

Так вот. Дело было в 1961 году, когда папа уже находился на вершине популярности. Как-то раз папа вместе с мамой и с папиным кузеном, который выполнял роль ассистента, должны были ехать на концерт из нашей квартиры на Кутузовский проспект. Они выходили во двор и только открыли дверь подъезда, как ниоткуда на папу с ломом обрушился какой-то здоровенный человек. Но, к счастью, лом застрял в дверном проеме, а папин кузен успел повалить нападавшего. Вроде тому уйти было невозможно, но тот каким-то чудом вывернулся и убежал. Мы потом узнали, что это было задумано теми самыми недоброжелателями отца.

— А что милиция?

— Cледствие начали, но никого не нашли. Спустя какое-то время после того нападения папа с мамой приходят в Москонцерт, а их там встречает плакат с аршинной надписью: "Умер Арутюн Акопян". Мама падает в обморок. Папа подхватывает ее на руки, везет в ближайшую больницу, возвращается обратно, чтобы понять, в чем дело, — а некролога уже нет. Папе говорят: "Да что вы, Арутюн Амаякович, это все ваши иллюзии". Вот так его ненавидели некоторые. В такой атмосфере, конечно, было очень трудно жить. Про отца и письма подметные писали в разные инстанции. Доходило и до Центрального комитета КПСС.

— Неужели некто разглядел в творчестве Арутюна Акопяна что-то антисоветское?

— А как же! Дело было в 1980 году перед московской Олимпиадой. Планировалось выступление отца перед иностранными гостями в Олимпийской деревне. Папа придумал вот какой трюк: он показывал зрителям большой платок, на котором была изображена карта пути олимпийского огня от Афин до Кремля. Зрители держали платок, а папа доставал свечу, зажигал ее и опускал под платок. Мгновенно над платком в районе Афин появлялся огонек, который проделывал весь маршрут до Кремля, поднимался над Кремлем и попадал в руки отца. В конце огонек вновь оказывался на фитиле свечи. Так кто-то капнул наверх: "Арутюн Акопян публично сжигает советский флаг перед иностранной публикой".

— Богатая фантазия.

— Да, до этого надо было додуматься. Папу вызывают на ковер в ЦК и говорят: "Арутюн Амаякович, вы легенда, вы столько сделали и делаете для страны. Мы вас обожаем и вам верим. Но вот какая бумажка пришла…" Папа знал, по какому поводу он вызван, и поэтому заранее взял те платок и свечку с собой. И показал этот трюк. Так в ту комнату сбежались чуть ли не все сотрудники ЦК. Друг у друга на плечах висели.

— А трюк в итоге разрешили показать на сцене?

— Конечно, разрешили. Было подтверждено, что Арутюн Акопян — великий мастер, в своем жанре идет в ногу со страной и держит руку на пульсе советского дня. Ведь руководство страны тоже обожало отца. Его приглашали и на приемы для высоких иностранных делегаций, которые приезжали в Советский Союз и с которыми, например, предстояли сложные переговоры. Его часто приглашали по просьбе Хрущева: "Арутюн Амаякович, вот американцы, надо показать им что-нибудь…" — "Да не вопрос, сейчас сделаем". И следовал знаменитый трюк с деньгами — у кого-нибудь из членов делегации бралась купюра в долларах, на глазах у изумленных гостей она сжигалась, а в руках у отца появлялись наши рубли. Никита Сергеевич радостно хлопал себя по коленям и говорил: "Вот что могут делать советские люди!" Один раз с высокой трибуны Хрущев выговаривал руководителям одного совхоза или колхоза примерно так: "Не получается у вас? Не можете? А вы тогда позовите Арутюна Акопяна, он вам поможет шерсть собрать!" Или поголовье скота увеличить, что-то в этом роде.

Как по эстафетной палочке, на высшем уровне любовь к отцу перешла от Хрущева к Леониду Ильичу Брежневу. Тот был удивительно обаятельным человеком, любил цирк, артистов оригинального жанра и часто приглашал их выступить у себя в подмосковной резиденции. Помню, однажды отец выступал на одном из таких концертов, устроенных по случаю приезда в Москву президента Югославии Тито. А мы с мамой ассистировали. Папа показывал свой известный трюк — в клочья разрывал свою именную афишу, складывал кусочки стопочкой и потом из нее доставал платки и… валюту: франки, доллары, лиры. Но, конечно, насчет валюты заранее было получено разрешение. Вдруг Леонид Ильич поворачивается к министру иностранных дел Громыко: "Слушай, Андрей Андреевич, давай Акопяна сделаем министром финансов… в Югославии! Вот это будет чудо!" И вот представление закончилось. Отец переодевается в гримерке, мы с мамой рядом с ним. Тут открывается дверь, и входит Леонид Ильич в прекрасном расположении духа. Они с папой сели на диванчик, начали беседовать. Брежнев попросил отца рассказать секрет фокуса, увиденного в своем детстве, когда к ним в город приехали артисты, в том числе иллюзионист.

Папа спрашивает: "Леонид Ильич, а что за трюк был?" — "Да понимаете, он снял с меня кепку, насыпал в нее опилок, налил два стакана воды, разбил яйцо, все это размешал, снизу поджег, накрыл платком, поколдовал, снял платок, а там, представляете, бараночки, и он всех стал ими угощать!" — "О, это старинный трюк. Я могу приехать к вам с реквизитом и показать, как он делается". "Приезжайте!" — обрадовался Брежнев. И папа на следующий же день на своей черной "Волге" приехал прямо на Старую площадь. И его пропустили к Леониду Ильичу. Тот подарил отцу свою большую красивую фотографию, на которой генеральный секретарь был изображен в белоснежном кителе у штурвала корабля. И подпись: "Величайшему артисту современности Арутюну Акопяну. Л.И. Брежнев".

— Наверное, баранки удались.

— Да. Потом, кстати, многие злые языки говорили — вот попал Акопян в кабинет к генсеку и сразу получил звание народного артиста СССР. Но это было неправдой: визит к Брежневу состоялся в 1975 году, а папе присвоили это звание в 1982 году. Кстати, отец — единственный из иллюзионистов, ставший народным артистом. Я помню, как папа плакал у телефона, когда ему из ЦК сообщили о присвоении звания. Отец даже не так ценил все другие лауреатские медали и призы, в том числе, например, титул "Король международной магии". А к званию народного артиста он шел как через тернии к звездам. Тогда, в 1982-м, мы на следующий день всей нашей семьей выступали в Москве в Колонном зале Дома Союзов. И когда конферансье объявил, что вчера Арутюну Акопяну было присвоено звание народного артиста СССР, зал встал и разразился долгой-долгой овацией. Папа подошел к авансцене, присел на одно колено и поклонился публике.

— Арутюн Амаякович, гастролируя за рубежом, фактически был, что называется, народным дипломатом, представлявшим интересы Советского Союза?

— Совершенно верно, так оно и было. Папа побывал более чем в сотне стран. Он был настоящим, до мозга костей, патриотом нашей страны. И он очень хорошо понимал свою ответственность — куда и зачем он едет. Знаете, я, будучи мальчишкой, один раз удивленно спросил его: "Папа, почему ты сдаешь все заработанные там деньги?" А их были чемоданы! Он ответил так: "Сынок, наша страна нуждается в валюте. И я могу ей в этом смысле помочь". Все, второй раз я об этом не спрашивал.

— Давайте вспомним работу Арутюна Амаяковича в кино. Многим памятна его роль в фильме про разведчиков "Тегеран-43" — там он сыграл Мустафу, хозяина фотоателье, который должен был незаметно передать пистолет немецкому террористу, готовившемуся стрелять в Сталина, Рузвельта и Черчилля во время встречи лидеров "Большой тройки" в Тегеране.

— Многие режиссеры очень любили отца и хотели видеть его в своих картинах. Правда, папа зачастую не мог сниматься из-за сильной занятности. Вот и Александр Алов и Владимир Наумов пригласили папу сняться в "Тегеране-43". Причем им нужен был не кто-нибудь, а именно Арутюн Акопян. Это было стопроцентное попадание в персонаж. А у папы как раз появилась возможность приехать на съемки, и он дал согласие. И мне потом рассказывал, царствие ему небесное, Альберт Филозов, сыгравший там главаря немецких диверсантов Шернера, что в сцене с пистолетом отец не повторился ни в одном дубле. Пистолет он каждый раз извлекал по-разному. И все уже забывали о том, что надо делать по роли, а только и делали, что следили за тем, что на этот раз придумает Акопян.

Не обходилось и без розыгрышей. Филозов поведал такую историю. Когда съемки закончились, французский актер Жорж Жере — он, кстати, играл того террориста — уезжал в аэропорт, простился, обнявшись, со всеми, в том числе с папой, сел в машину. И тут папа перегораживает машине дорогу, машет рукой и достает из кармана дорогущие часы самого Жере и вдобавок — его подтяжки. Жере выскочил из машины, под общий хохот распахнул пальто — подтяжек и впрямь нет!

— Классно! Такое мастерство, кстати, вполне может быть и в реальности востребовано спецслужбами. Обращались ли к отцу из КГБ с какой-либо просьбой помочь в овладении таким мастерством? Не только с условными подтяжками, но и с чем-то другим?

— Ни о чем подобном отец не рассказывал. Но был один интересный случай, мне о нем рассказали другие люди уже в девяностых годах. Однажды на пленэре у Хрущева папа демонстрировал каскад своих коронных трюков для иностранных гостей. В том числе он втихаря снимал с их рук часы, брал портмоне, документы, после чего в финале торжественно, под бурные аплодисменты возвращал вещи их ничего не подозревавшим владельцам. А на часах одного из гостей он задержал свое внимание и внимание окружающих. Папа покрутил хронометр в руках и так иронично говорит: "Ух ты, какие у вас непростые часики: толстенное стекло, массивный корпус, какие-то гнезда…" И шутливо резюмирует: "Наверное, тут у вас спрятаны фотоаппарат и диктофон". И тут иностранцу на глазах, что называется, натурально поплохело, он аж побагровел. Потому что там в часах действительно, как потом выяснилось, были вмонтированы и диктофон, и фотоаппарат. Спалился шпион. Оказалось, что наши чекисты давно за ним следили, а тут Арутюн Акопян помог им еще раз убедиться в том, что они правы.

— Есть одна категория лиц, которая уж точно интересуется возможностями иллюзионистов, правда, в целях, прямо скажем, далеких от закона. Было ли, что они приезжали к отцу: Арутюн Амаякович, озолотим, только скажите, как вот сделать то-то и то-то?

— Да, с их стороны интерес к нашей фамилии был очень нездоровый. Со мной такое было неоднократно после того, как я снялся в фильмах "Воры в законе", "Взбесившийся автобус", "Клещ". Меня тогда полюбил воровской мир. Ко мне приходили шулеры, наперсточники, карманники.

Что только не просили! Предлагали полтора года поработать с людьми, которых я лично отберу, а потом отдыхать всю оставшуюся жизнь.

Ага, говорил я, отдыхать на Соловках. И разговоры на этом кончались. Что касается отца, то ходили легенды, что якобы Арутюн Акопян в 1970 году в поезде давал уроки какому-то шулеру и тот благодаря этому выиграл сто тысяч рублей. С годами эта сумма росла — в какое-то время якобы выигрыш составил сто тысяч долларов. А к концу восьмидесятых годов речь шла уже о миллионе долларов.

— Очень своеобразная инфляция.

— Эти легенды, видимо, были на руку самим шулерам, чтобы повысить свое реноме. Но отец, и это абсолютно точно, никогда никому из них не давал мастер-класса! Он никогда не пошел бы на такое. К тому же папу в том мире настолько уважали и почитали, что не могли к нему просто так вот подойти с такими просьбами.

— У Арутюна Амаяковича было очень много друзей. Каким он был в отношениях с ними?

— Сейчас я расскажу историю, которая, на мой взгляд, очень хорошо ответит на этот вопрос. Конец 60-х годов. Место действия — наша дача в подмосковной Баковке, недалеко от Переделкино. Рядом с нами охраняемый солдатами государственный особняк маршала Ивана Христофоровича Баграмяна. Они с папой просто обожали друг друга. А дело было в августе месяце. Нудный дождь. Мы сидим на террасе, завтракаем. Вдруг по лестнице к нам поднимается Ванечка Баграмян — внук маршала. Поздоровался со всеми и обращается к отцу: "Арутюн Амаякович, извините, пожалуйста, я знаю, что у вас сегодня вечерний концерт. Но не могли бы вы помочь Ивану Христофоровичу?" — "А что такое?" — "Да понимаете, его спешно вызвали в Москву, в Министерство обороны, а он не может связаться с водителем, тот где-то затерялся". — "Ну конечно, Ванечка, о чем разговор! А где Иван Христофорович?" — "Да здесь, за калиткой стоит". Отец вскакивает из-за стола, бежит к калитке — за ней промокший маршал Советского Союза, великий Баграмян. Папа спрашивает: "Ну что же вы стоите тут, Иван Христофорович?" — "Да мне неловко просить, думал, ты занят". Отец в чем был — в футболке, шортах, кепке, тут же выгоняет машину, сажает в нее Баграмяна, сам прыгает за руль, по газам — и в Москву в Минобороны. А та футболка была как раз куплена отцом на гастролях в США. И на ней была изображена статуя Свободы с аршинными буквами USA. И на кепке тоже крупно — USA. Довершали ту папину экипировку черные очки. Ну а поскольку он был еще и загорелый, то сходство с иностранцем было полное. Приезжают к министерству.

Солдаты, которые охраняли здание, никак не могут понять, что происходит — черная "Волга", а за рулем какой-то натуральный американец. Но рядом-то сам маршал Баграмян! Иван Христофорович не дал им времени на размышление, замахал руками, крикнул: "Пропустите, я опаздываю!" Шлагбаум открыли, "Волга" въехала внутрь. Баграмян вышел из машины, обнял этого "американца" и прошел в здание.

— Обратно отца выпустили?

— Выпустить выпустили, только к тому моменту вместо пяти солдатиков вокруг стоял десяток, и все с автоматами. А сам Баграмян рассказывал, что его в министерстве окружили генералы и маршалы: "Иван Христофорович, что это, кто это?" Тот небрежно махнул рукой: "Да водитель мой пропал неизвестно где, вот и пришлось какого-то американца просить подбросить". Народ вокруг обомлел: "Иван Христофорович, дорогой, да он же мог вас похитить!" Но Баграмян их успокоил, объяснил, кто это был на самом деле. Посмеялись, конечно. Друзья для папы — это было святое.

— Какие нравственные ценности, которые исповедовал Арутюн Амаякович, он вам преподносил?

— Будучи молодым человеком, я не очень обращал внимания на то, что папа говорил. Но его фразы, видимо, были насыщены очень правильной энергетикой, и потому они у меня остались в подкорке. И после смерти папы я стал возвращаться к сказанному им.

Я вспоминаю такой случай из самого детства. Дело было летом на даче в Подмосковье. Мне было лет семь. Помню, мама попросила меня позвать папу завтракать. А он вставал очень рано, готовил реквизит и репетировал. И вот я заглянул к нему и говорю: "Папа, мама уже пятый раз зовет, пойдем завтракать!" Он подошел ко мне, положил свою волшебную руку на мое плечо, посмотрел внимательно мне в глаза и сказал: "Сынок, а на завтрак себе нужно заработать".

Он никогда не принуждал нас к работе. Но своим примером показывал, что в жизни ничего просто так не дается. Папа постоянно работал над собой, причем будучи уже всемирно известным мастером. Он часто говорил: "Я не стараюсь работать лучше всех, я стараюсь работать лучше самого себя". И еще: "Я никогда не работаю для всех в зрительном зале, я работаю для каждого".

Я помню последние папины слова перед уходом, до того, как он совсем слег. Как-то раз мы сидели на кухне за столом. Он уже ни с кем практически не разговаривал. И я как-то вдруг сам себе начал говорить о своем: "Да что ж это такое у нас творится вокруг? Вот я был на телевидении, там вот такие люди, кто это, откуда они?" И вдруг отец, что называется, расшторивается и очень внятно проговаривает: "Сынок, жизнь — это не карточная игра и тем более не карточный фокус. Судьба очень часто подбрасывает плохие карты, но это не повод для того, чтобы шельмовать". И закрывается. Все. Это были последние слова, которые я от него слышал. После того как папу похоронили, у нас дома произошел пожар. Загорелась старая проводка. Многое выгорело. Но уцелел большой папин портрет в золотой раме на стене.

— Вот это настоящее чудо.

— А за портретом нашлись папины дневники. Там очень много пожеланий нашей семье. И там есть дневник, в котором папа раскрывает многие свои коронные трюки. Но в нем было условие — опубликовать эти секреты только после того, как папе исполнится сто лет. И вот этот срок наступил. Я бы, наверное, издал эти записи — если кому-то это будет интересно.