История одного падения
Там, где у женщины трудная доля, у мужчины, очевидно, судьба. Но если про бессонные ночи, слезы и разбитое сердце более или менее известно, то что такого мы знаем о мужчине, которого крепко прижала жизнь? Рубрику «Жизнь. Продолжение следует» ведет Сергей Мостовщиков. Дмитрий Тищенко начал ухаживать за Ниной, когда ей было 12 лет. Когда они наконец-то поженились и Нина родила Диме сына Захара, выяснилось, что у нее рак. После смерти жены Дмитрий стал растить ребенка один. В четыре года Захар играл с соседскими девчонками и упал со второго этажа. Кудрявый большеглазый мальчишка, так похож на мать. Что могло бы спасти его, сделать так, чтобы он остался в живых? Какие силы, слезы, ночи, какое сердце, какая судьба? Об этом мы разговариваем с Дмитрием Тищенко: — Насколько я помню, был такой соратник Ленина Иван Рахья. Он каких-то финских, что ли, кровей, и его зверски убили. Истории про него разные рассказывают, а моя такая, что я родился в Ленинградской области, в поселке Рахья. Живут там нормальные, обычные люди. Условия, конечно, получше, чем у нас в деревне Борисова Грива. В том плане, что есть отопление и водопровод. Семья у нас была большая. То есть не была, а сейчас есть: у мамы семь детей — три сына и четыре дочери. Так что детство мое прошло в воспитании подрастающего поколения, младших приходилось мне и мыть, и кормить. После школы учился на формовщика, это бетонное производство. Ну, а что было делать? У нас всех, кто в школе плохо учился, отправляли поблизости на предприятие. Потом все это дело закрыли, и нас разогнали. Взяли тогда меня ребята постолярничать, пошабашить по дачам. Так я узнал азы. А потом устроился на завод, который занимается деревяшками, лестницы делает всякие и все такое. Сначала мне не нравилось, а потом я это дело полюбил, у меня стало получаться. Деревяшка — она же греет. Железка — та холодная. А деревяшку возьмешь — от нее исходит тепло. Нину, жену, я знал лет с двенадцати. Я за ней периодически ухаживал. Ну, как ухаживал — по-детски, за косички там подергать. Оказывал знаки внимания. Потом учеба. Потом у нее какая-то личная жизнь, у меня какая-то, а потом судьба нас опять свела. В результате после четырех лет совместного, скажем так, проживания появился Захар. Поздний, но очень желанный. А умерла она, когда Захарику было полтора года. Полгодика ему было, ей поставили диагноз рак, причем на поздней стадии. Рак матки. Роды все усугубили. Стали мы жить одни. Мне его не с кем было оставлять, я брал его с собой, на дачах когда работал. А у меня была клиентка такая, бабулька. Ой, говорит, приводи Захарика. И вот я там ей чего-то колочу, а она с ним — и накормит, и чаем напоит, ей в радость. И вот как-то пришли мы от нее поздно, заканчивали объект. А тут в свое время в доме нашем жили две девчушки маленькие по-соседству, через площадку — Катя и Ксюша. Вот они чего-то бегают. Я говорю: Захар, давай-ка руки мыть, ужинать будем. А он отвечает: пап, сейчас я немножко с Ксюшей поиграю, ты пока разогревай. Ну я и пошел. Вожусь тут, слышу — поднимаются на второй этаж. Дом деревянный, все слышно. И вдруг сестра мне говорит (а она тут вот, по соседству тоже живет), что Захар на улице плачет. Я говорю: как на улице? Зашел к Ксюшке — никого нет, только окна открыты и занавески шевелятся. Спустился вниз — тоже никого нет. Вышел за дом, смотрю — лежит Захар. И все равно до последнего я не мог сообразить, что произошло. Только когда на руки его взял. Блин. У меня мозг только тогда включился, что он улетел. Он был в полубессознательном состоянии. А Ксюшка, оказывается, с перепугу закрылась в шкафу. Принес домой — и бегом вызывать скорую. Дай бог здоровья врачам и водителю: они примчались за двадцать минут, отвезли его во Всеволожск. Хирурга, правда, ждали мы долго, он был областной — пока добрался, пока что. Ну и операция была долгая. Открытая черепно-мозговая травма, удаляли все эти кровоподтеки, кусочки кости. Потом его ввели в медицинскую кому, потому что транспортировать было опасно. И когда была уже возможность, перевезли его в Питер через несколько дней. Мне ничего не сказали. А я как раз был в Питере, в храме Ксении Блаженной. И вот чудо. Отстоял на службе, вокруг часовни обошел. И вдруг звонят мне из больницы: приезжайте, Захар пришел в себя в реанимации, можно навестить. Я примчался туда. Пустили меня к нему. Он говорит мне: папа, возьми на ручки. У меня слезы крокодильи. Я за эти пять дней, что он там лежал, постарел лет на десять. Ну потом забрал его, стали ждать новой операции. План был какой? Ему должны были поставить на место его родную косточку, которую они удалили, чтобы провести первую операцию. Косточка большая, десять на пятнадцать сантиметров, практически четверть черепа. А тут мы вернулись, у него сначала ангина, потом бронхит, пошли осложнения. Сдаем анализы — повышены лейкоциты. Ну и пока мы бились с лейкоцитами, время шло, косточка его стала непригодной к установке. Не знаю почему. Может быть, там было нарушение правил хранения, может что, поэтому пришлось ставить имплант. Этот имплант — как объяснить — он как будто такой биоактивный костный цемент. Делают его индивидуально, а он потом частично врастает в костную ткань, становится как родной. Но на это нам понадобилось просить денег через Русфонд. С работой сейчас непросто. Чем я теперь занимаюсь? Пилю и колю людям дрова. Так что спасибо, помогли нам. Полтора месяца мы в больнице отлежали, все вроде хорошо. Должны были в прошлом месяце сделать МРТ, но в связи с тем, что у них аппарат сломан, ничего не получается. Звоню им туда, в больницу, они спрашивают: как вы себя чувствуете? Я говорю: нормально, вроде. Ну, говорят, и хорошо. Слава богу, мы отделались легким испугом. Я, конечно, пока боюсь его в школу отдавать — дети, сами знаете, за ними не уследишь. А до полного приживления импланта должен пройти год. Так что думаю поводить его пока на подготовительные курсы. Услуга, правда, платная. Спросил директора: насколько платная? Обещала выяснить и перезвонить, но вот что-то не звонит. Я его пока сам, значит, буду учить. Правда, имел неосторожность купить ему планшет. Чтение сразу стало на втором плане. Но ничего. Планшет он вот недавно шандарахнул, сломал, так что снова займемся книгами. А там поглядим. Пока хочет быть строителем, как папа. А сам — вылитая мама, сто процентов. Мимика, все нюансики — все в нем от нее, все читается. А глаза бабушкины, зеленого цвета. Очень его люблю... Если вы захотите присоединиться к тем, кто им помогает, сделайте это на сайте Русфонда или воспользуйтесь кнопкой ПОМОЧЬ.
