Дмитрий Лихачев: Мне спасли жизнь "домушник" и бандит

Электронную копию журнала "Соловецкие острова" за январь 1930 года со статьей "Картежные игры уголовников" предоставила "Родине" Архангельская областная научная библиотека имени Добролюбова. Ее уникальный краеведческий фонд "Русский Север" создавался на основе коллекции, подаренной архангельским губернатором Александром Энгельгардтом еще в 1898 году - задолго до рождения Лихачева. Что подвигло будущего академика на статью о ненавистном занятии? Автор "Соловецких островов" - Да, у нас в семье карты были запрещены: ни играть, ни раскладывать пасьянсы. Даже сам вид картежной колоды вызывал у дедушки ярость, - вспоминает внучка Дмитрия Лихачева, журналист Зинаида Курбатова. - Карты для него имели страшную сущность. Его самого однажды проиграли в карты уголовники. Но дед так ловко "отшил" на лагерном "арго" своих мучителей, что они отстали. Статья была опубликована в официальном журнале Соловецкого лагеря особого назначения "Соловецкие острова" (СЛОН), узником которого Дмитрий Сергеевич был с 1928 по 1931 год. Он попал сюда за участие в студенческом кружке "Космическая академия наук", где выступил против реформы русской орфографии 1918 года. Вместе с Лихачевым отбывали срок и сотрудничали с "Соловецкими островами" представители творческого бомонда начала века - московский актер, прозаик, драматург Борис Глубоковский, литераторы Юрий Казарновский, Владимир Свешников, Макс Кюнерт, лингвист Александр Пешковский. Дмитрий Сергеевич писал, что Серебряный век продолжался и умирал на Соловках. Солженицын назвал журнал "интеллектуальным занавесом над Соловками", историк Дмитрий Дряхлицын - "лучшей рекламой концлагеря". "Соловецкие острова" выходили по подписке и в розницу по всей стране, тираж отдельных номеров достигал трех тысяч экземпляров, объем - 90 страниц: его занимали литературные произведения и научные работы заключенных. Для Дмитрия Сергеевича это был шанс сохранить себя. Взгляд из-под лагерных нар Академик считал, что Соловки дали ему новое знание жизни: "Прежде всего я понял, что каждый человек - человек. Мне спасли жизнь "домушник" (квартирный вор) и король всех урок на Соловках бандит Иван Яковлевич Комиссаров, с которым мы жили около года в одной камере". - Лихачев смотрел на Соловки глазами исследователя, летописца эпохи - и это его спасало, - сказал в интервью нашему корреспонденту известный российский ученый, писатель, ученик Лихачева Евгений Водолазкин. - Например, он замечал, что конвоиры, которые часто и грубо матерились, могли говорить между собой по-французски. Наблюдал, как в лагерных условиях развивался театр, поскольку там отбывали срок многие известные актеры. А тюремный фольклор студент Лихачев начал изучать в 13й карантинной роте... под нарами: места на них в переполненном бараке не было. Оттуда Лихачев наблюдал, как голодали 150 человек: сокамерники проиграли в карты свои обеды и ужины, некоторые - на три месяца вперед. "В конце концов по почину санчасти пришлось прибегнуть к принудительному кормлению в коридоре и обыскивать после еды, чтобы хлеб не "затыривали" (хлеб, например, прятали в пах)", - исследует будущий ученый правила и "понятия" картежной игры. Он пишет о "картежных дуэлях", во время которых сокамерники заставляют противника "влезть на рогатину" - то есть отдать самое дорогое: проиграть уши, золотые зубы, которые потом выдираются клещами или выбиваются молотком. Ученый описывает случаи, когда проигравшие, оказавшись не в состоянии выплатить долг, возвращали его собственными пальцами: "Один из "своих" рассказывал, как однажды старый вор проиграл "под ответ" 200 рублей "через 15 минут" (ему должен был принести отделенный). Когда деньги через 15 минут не появились, он пошел в переплетную, отрубил два пальца ножом для резки бумаги и вернул ими долг". "Продувают" и самих себя: "Такой, проигравший себя в карты, допускает в отношении себя различные, самые дикие, извращения. Проигранный таким образом попадает в положение полной отчужденности - он не имеет права ни с кем разговаривать, прикасаться к посуде и т. п.". В противовес существуют игры "для смеху": "Бывает, что проигравший кричит в окно или в трубу в течение 5 - 10 минут: "Я дурак, я дурак". Отсюда и выражение: "проиграться в трубу". Подсмотренные "под нарами" сцены из жизни помогли Лихачеву изучить психологию картежной зависимости, выяснить, почему игра занимает первейшее место в блатной действительности: "Карты дают жулику необходимое, чисто физиологическое ощущение риска, - пишет Дмитрий Сергеевич. - Многие сравнивают ощущение при игре с ощущениями при краже. По словам одного карманника, выигрывать все равно, что чувствовать, как скользит в руку под подкладкой фраера толстый бумажник". Исследователь подмечает: "Внутри камеры все общее, и играют камера с камерой. Сейчас в камере висит одежда, лежат передачи, а через час нет ничего. Кроме самого необходимого. Хорошим игрокам в камере почет. "Играющий" человек никогда не будет в тюрьме голоден". Психология шулерства Изучал Лихачев и тюремную лексику: - Он одно время тяготел к лингвистике, отсюда интерес к воровскому арго уголовников, - говорит внучка академика Зинаида Курбатова. - Дедушка в своей статье сравнивает, например, арго английских и русских воров и находит общие выражения, "гореть", например. Ведь до Соловков он учился одновременно на русском и английском отделениях... Именно на воровском арго в уважение за уникальный "картежный" труд юный филолог получил тюремное прозвище "медяковый штым". Так назвал соседа по камере уголовник Иван Комиссаров, игравший в тюремном театре Арбенина и научивший Лихачева, "как достоинства не терять, а всегда по своей форме ходить". В переводе с "фени" прозвище означает "сообразительный человек". Уважение воровского барака объяснимо: наблюдательный студент рассекретил в статье все шулерские приемы: "Играющий изучает психологию партнера и подтасовывает нужные карты на "низок" или вверх колоды в зависимости от того, как обычно снимает партнер. В свою очередь и партнер принимает оборонительные меры и, стараясь выбрать карту, предварительно гадает на своей колоде". Разумеется, автор журнальной статьи не мог обойти и подтасовки, процветающие в игре: "Устойчивый успех в картах немыслим без шулерства, а это предполагает умение подготовить колоду карт так, чтобы соперники ничего не заметили". При этом партнер имеет право остановить игру: "В этом случае он должен указать способ, каким его обыгрывают. Если он укажет его правильно, то выигрыш за ним и только". Уже здесь, в строчках заключенного СЛОН, написанных на лагерном жаргоне, - въедливость и стремление будущего академика в любом исследовании добраться до истины. Даже если речь идет об отличии "шпанской" игры от "фраерской". "Шпанская игра должна удовлетворять двум требованиям: во-первых, игра должна быть на интерес - "коммерческой" (в 13-й роте шпана умудряется даже в шашки и шахматы играть на деньги) и, во-вторых, никогда игра не должна быть "на случай". Все игры вообще делятся на "фраерские" и на шпанские - "свои". Жулик может играть в фраерские игры, но только с фраером же и "для понта", если он хочет сойти за фраера из каких-либо целей, между прочим и для того, чтобы его "наколоть" на приличную сумму". Спасенные "шпанята" А еще молодой ученый рассуждает о падении картежной этики на Соловках: "Разложение - это, несомненно, хорошо, ибо подготавливает почву для исправления, но если на смену шпанской морали ничего не будет дано, то это вызовет отрицательные последствия. Что может получиться из шпаненка, у которого не будет никакой связанности ни с кем, ни с какой средой, ни с какой этикой, хотя бы и в крайне уродливой форме, у которого не исчезло влечение к воровству, не забыты профессиональные навыки?" Что ему до малолетней шпаны? Не все знают, что на Соловках Лихачев стал сотрудником криминологического кабинета и одним из организаторов трудовой колонии для малолеток: разыскивал подростков по всему острову, вел записи их рассказов о себе. Это была одна из первых в Советском Союзе детских колоний, благодаря которой удалось спасти от смерти сотни "шпанят": "Были построены бараки (некоторые стоят на Соловках и до сих пор). Каждому подростку был дан топчан с бельем. Подросткам, жившим по общим ротам часто в одном белье, были выданы бушлаты, обувь, была придумана форма - шапки особого фасона - "линденеровки", - вспоминал Дмитрий Сергеевич. Эти шапки тоже войдут в экспозицию первого в России музея академика Лихачева, который решено создать в Соловецком музее-заповеднике.