Место второго рождения : журналисты «Вечерней Москвы» первыми побывали в уникальной нейрореанимации
Этой осенью исполнится семь лет с момента, как Федеральный научно-клинический центр реаниматологии и реабилитологии Министерства науки и высшего образования Российской Федерации (ФНКЦ РР) принял первых пациентов — людей с травмами головного мозга, самых тяжелых пациентов из всех возможных. Находится он в деревеньке Лыткино под Москвой. Не слышали? Значит, как минимум одна из бед обошла ваш дом.
Современного человека удивить трудно, и в этом его беда: так ощущения теряют остроту. Но нам с фотокорреспондентом Алексеем Орловым повезло: во время этого репортажа удивление не оставляло нас, сменяясь восхищением и гордостью за то, что все увиденное происходит у нас в стране. За годы работы это уникальное научное и практическое медучреждение вернуло к жизни огромное количество человек, считавшихся безнадежными. Теперь, услышав, что ничего у нас в медицине и науке хорошего не происходит, я просто рассмеюсь. Потому что есть НИИ реабилитологии им. профессора И. В. Пряникова ФНКЦ РР в Лыткине.
По навигатору до нужной нам точки «Б» — центра в Лыткине — всего ничего. Мелькают за окнами дачи, затканные золотарником поля. Красота — сердце поет. Жизнь! Это слово для центра в Лыткине — главное. Здесь все делается ради него, поскольку сюда со всей страны везут пациентов, не способных самостоятельно дышать и вообще жить без помощи врачей. Заступив на другой берег Леты, эти люди почти не имеют шансов на спасение. Имеют один шанс. И он — тут. За каждого здесь будут биться до последнего. И в 95 случаев из 100 вернут к жизни.
Три корпуса, отделанные плиткой, возникают как из ниоткуда. Какие свеженькие, не скажешь, что им семь лет! До встречи с руководством центра пробежались по одному из корпусов, где расположены конференц-зал и… гостиница. В этом суть центра в Лыткине: тут все было продумано до мелочей изначально. Вот вывели из комы тяжелейшего пациента. Он нуждается в реабилитации и помощи близких, они должны быть рядом. А где, как? Из Москвы не наездишься. Для них и запланировали гостиницу. Там же и общежитие для медиков. А вот понятия «день» и «ночь» тут существуют условно: поток тяжелых пациентов с последствиями черепно-мозговых травм, инсультов и нейроонкологии круглосуточен и круглогодичен.
Из окон корпуса виден совсем еще летний лес. За деревьями — вертолетная площадка. Чуть правее планируется создание детского центра на 210 коек: как только добро дадут… Логично: на создании центра для взрослых все «обкатано». Более того: тут, вопреки русской традиции сначала резать, а потом мерить, реально умудрились все продумать загодя. Это не фигура речи: даже плитка на полу в корпусах лежит не абы как, а снабжена метками и служит навигацией для пациентов, которые реально родились второй раз и делают первые самостоятельные шаги. Шаги эти — куда труднее тех, что были сделаны после первого рождения.
Директор ФНКЦ РР Андрей Гречко в свою работу влюблен. За плечами у него три высших образования и огромный руководящий опыт. Про центр он все знает до деталей и впервые оказался в Лыткине, когда тут было поле с бурьяном. Поэтому и экскурсию для нас Андрей Вячеславович проводит сам. Мы слушаем, открыв рты.
Хорошо, под масками не видно, как широко: нам разрешат войти в реанимационное отделение, самое тяжелое из всех существующих в стране! Идем туда, а Гречко рассказывает: — Перемещение пациента, не способного самостоятельно дышать, чье кровообращение полностью зависит от медиков, — особая история.
У нас есть санавиация и парк фантастически оборудованных реанимобилей. Первая задача реаниматологов — вининг: надо научить человека дышать самостоятельно, без дыхательной трубки и аппаратов. Если он сможет начать дышать самостоятельно, мы, скорее всего, сможем его социализировать, ресоциализировать или реадаптировать — вернуть к жизни. Мы теряем пять процентов пациентов, пять человек из ста. Да, эти пятеро — трагедия и для их близких, и для нас. Но речь идет о людях, которые поступают к нам в крайне тяжелом состоянии, в коме. Так что эти цифры — фантастика.
— Не пять, Андрей Вячеславович, а 4,8! — с полуулыбкой замечает Алексей Яковлев, заместитель директора, руководитель НИИ реабилитологии имени проф. И. Пряникова.
Гречко посмеивается: «Алексей Александрович всегда меня поправляет». Но это понятно: снижение такого показателя и на доли процентов — успех. В других реанимациях эта цифра приближена к двадцати...Фраза «не расстается с телефоном» — это про Яковлева. Но для него это способ круглосуточного мониторинга состояния каждого пациента. К тому же в любой момент может поступить запрос на госпитализацию. Это — крик о помощи. Отложить рассмотрение вопроса нельзя: счет идет на минуты. Вот и на наших глазах развивалась история. Мужчина поехал на самокате («Даже не на электрическом!» — замечает Гречко) в булочную и… пропал. Через два дня его нашли в реанимации. После падения травма такая, что… Выехавшая бригада сообщает: у пациента еще и тромб. Не нашли бы, погиб бы от тромбоэмболии. Сейчас поставят на тромб «ловушку» и привезут пациента. Есть шанс!..
Новые халаты накидываются на халаты, новые бахилы — на бахилы, на руки обрушивается поток антисептика. Входим в реанимацию.
Почему-то казалось, что тут будет безлюдно и… скорбно, что ли. А это не так. Все кипит: с каждым пациентом работает мультидисциплинарная бригада. Работа идет даже с тем, кто пока еще «там», за чертой. Вот спецаппараты крутят-вертят ноги человека, возвращая им мышечную память. А у одной пациентки лицо почти закрыто какими-то космическими «очками».
— Мы используем VR-технологии, дополненную реальность, — объясняет завотделением анестезиологии и реанимации № 3 Дмитрий Колесов, — пациентка смотрит фильм, снятый ее родными — там ее комната, подъезд дома, любимые места… Это поможет ей вернуться.
Реанимационные залы оборудованы центральной разводкой кислорода, сжатого газа и вакуума, вентиляцией воздуха, особая система которой обеспечивает высочайшую степень чистоты воздуха. Стены — двойные, с воздушной прослойкой для создания микроклимата. Оборудование — «космическое». Тут применяют для лечения и восстановления пациентов инертные газы, используют криотерапию: научились охлаждать головной мозг до 34–35 градусов, что дает потрясающий эффект в плане его восстановления.
Заглядываем и в одноместную реанимационную палату. Находящийся в ней человек пока далеко-далеко… Но они возвращаются из этого черного небытия, эти сложные пациенты. Иногда — полностью, восстанавливаясь так, что выходят на работу. Другие возвращаются, но нуждаются в уходе и повторной реабилитации. В одном из наших «путешествий» по корпусам мы столкнулись с женщиной, смущенно юркнувшей в сторону от толпы в белых халатах. «Месяц назад в коме была…» — тихо поясняет Алексей Яковлев, провожая глазами быструю фигурку, и улыбается. Счастье же — когда так…
Идем в нейрооперационную. По пути знакомимся с чудом. В камере за стеклом шуршит 3D-принтер. На столе рядом — фрагменты моделей… черепов.
— Мы не конкурируем по объему и номенклатуре нейрохирургических операций с Национальным медицинским исследовательским Институтом нейрохирургии имени Бурденко, но успешно выполняем операции по восстановлению черепной коробки, — рассказывает профессор Гречко.
Детали технологии объясняет нам заведующий отделением нейрохирургии Алексей Воробьев:
— Аппарат МРТ сопряжен с 3D-принтером, и изготовление нужных фрагментов осуществляется на основе полученной 3D-модели, — рассказывает он и, предвосхищая вопрос, добавляет:
— Подобные дефекты возникают не только при травмах, но и при некоторых нейрохирургических операциях. Например, нам иногда приходится удалять часть черепа, чтобы снизить внутричерепное давление. В остром периоде эта операция приносит хороший результат, но затем дефект начинает вызывать проблемы — те же головные боли. И мы эти дефекты закрываем. «Дефекты» — слово абстрактное. Скажем как есть: дыры в черепах они закрывают, иногда — в полчерепа! Как в этом случае: Воробьев кладет мне в ладонь лепешку, похожую на тесто.
Она и встает на место дыры в модели.
— Это полиметилметакрилат, материал содержит полимер и пропитан антибиотиком, — поясняет Алексей Воробьев.
Н-да, никаких шансов повторить название материала у меня нет… Выясняю, что же за травма такая. Отвечают кратко: голову «обработали» молотком. Но и этого бедолагу починили! Тормозим в коридоре у огромного короба: это прибыла в центр новая система нейрохирургической прооперационной навигации, сделанная, кстати, по программе импортозамещения.
— Создан аппарат в Самаре, по качеству не уступает зарубежным аналогам, а по ряду показателей их превышает, — рассказывает Алексей Воробьев. — Он нужен, чтобы направлять действия хирурга при проведении операции.
Практика и наука тут ходят, взявшись за руки. Вот, это тянет на сенсацию, в ФНКЦ РР активно занимаются разработкой новых технологий по борьбе с нозокомиальными (внутрибольничными) инфекциями. Это самая частая причина осложнений и гибели пациентов в реанимациях, где большинство пациентов — на ИВЛ.
— Эта проблема так важна, что ее даже обсуждали на Совете Безопасности России, — рассказывает Андрей Гречко. — И мы разработали и впервые в мире зарегистрировали первую фармакологическую субстанцию на основе индивидуальных фагов для борьбы с клебсиеллой.
Это важно, ведь ее «не берут» даже антибиотики. В октябре планируем доложить об этом на международной конференции.
Не могу сдержать гримасу: ну какая ныне международная конференция? Директор поясняет:
— Мы занимаемся большой классической наукой и реализуем много госзаданий. И у нас не возникло ни одной проблемы с публикациями за рубежом! Да, мы перестали ездить на конференции, но изучаем передовой опыт и делимся опытом своим, участвуя в конференциях дистанционно. Мы не можем не поделиться нашими результатами по бактериофагам, ведь это спасет тысячи жизней!
А еще тут научились имплантировать временные и постоянные электроды в спинной мозг на уровне шейного отдела, рассказывает Гречко. И на международной конференции ученые мира признали, что россияне — пионеры в таких операциях.
Да, и это — фантастика. Электрод (на снимке он выглядит как пунктир) сначала вживляется временно, на 72 часа. Если все хорошо и он работает, его снимают и ставят электрод постоянный. Его внедрение позволяет купировать тотальную спастику и бороться с прежде непереносимым болевым синдромом, повысить уровень сознания и вернуть человека из тьмы.
Операционных тут две, о них рассказывают Алексей Воробьев и Евгений Алтухов, завотделением хирургии. Перебрасываются шутками, подтрунивают друг над другом — сегодня это можно, операций нет. Но на одной из фотографий увижу их рядом у операционного стола. Глаза… Трудно описать. У людей, понимающих цену ошибку и цену успеха, особый взгляд…
В коридоре, что ведет в это святилище, не найти ни шва на отделочных материалах, ни одна бактерия не «зацепится», и все пропитано антибиотиком. И после нашего ухода помещение будет обработано до полной стерильности. И все это потрясающе! Но в голову лезут тревожные мысли: а что будет, если выключат свет, а хватает ли в санкционные времена препаратов, а нет ли трудностей с оборудованием.
— У нас три независимых источника энергоснабжения, — поясняет Гречко, — а оперативные действия, которые были реализованы на правительственном уровне, позволяют нам лечить пациентов самыми лучшими препаратами. И сейчас мы дооснащаемся, приобретаем лучшее оборудование, причем в последние два года появилось много оборудования отечественного производства. Честное слово: сейчас возможности оказывать помощь у ФНКЦ РР значительно выше, чем у западных коллег. Были у нас представители клиники Шарите и Дрезденской больницы. Ушли — подавленными…
Выписывающихся из центра пациентов близкие встречают шариками, цветами, иногда — с оркестром. А как отметить второе рождение? Именно поэтому обстановка тут лишена и намека на скорбь и, скорее, царит атмосфера роддома. Да, эти стены видели чудовищные трагедии. Но двадцать лет назад шанса выжить после таких травм не было ни у кого. Секрет нынешних успехов, считает Андрей Гречко, в том, что в 2000–2010-х годах было осуществлено огромное госкапвложение в такие высокотехнологичные медицинские направления, как анестезиология, реаниматология, нейрохирургия и неврология. Итог — налицо.
О том, что делается тут для реабилитации пациентов, можно написать трактат. Не так давно ввели в рутинную практику специфическую методику исследований — диффузно-тензорную трактографию. Метод позволяет визуализировать проводящие пути головного мозга. — Один наш пациент не мог открыть глаза. Считали, что он в коме. А метод позволил определить, что у него нарушен путь, отвечающий за открывание глаз, — рассказывает Яковлев.
Мы вновь идем по коридорам.
— Увы, мест не хватает. Поэтому в корпусе, где гостиница, мы недавно развернули два отделения, — рассказывает профессор Гречко.
А если никак не довезти человека? Что тогда?
— Мы осуществляем порядка 3000 телемедицинских консультаций в год. Если нет возможности доставить человека к нам — вместе с коллегами вырабатываем алгоритм действий.Консультации — круглосуточные...
В центре работают 1440 человек. 650 из них — ученые, врачи, средний медицинский и вспомогательный персонал. Помимо фундаментальной науки, тут есть и общеобразовательная платформа, Институт высшего и дополнительного профессионального образования.
— В июле этого года мы получили редкую лицензию на подготовку врачей физической реабилитационной медицины (ФРМ). Эта специальность введена недавно, специалистов пока недостаточно, — рассказывает Андрей Вячеславович. — Получить такую лицензию сложно, что правильно: реабилитация — мультидисциплинарна, она объединяет знания со всех медицинских направлений.
Средний возраст работающих тут врачей — 39 лет. Это не значит, что отбирают лишь молодых. Опытных коллег в годах берегут.
А чудеса не кончаются. Завотделением рентгенологии Маргарита Радутная объясняет: к магнитно-резонансному томографу подведены газы, благодаря чему можно проводить обследование пациентов в любом состоянии, в том числе и тем, кто находится на ИВЛ. А заведующая неврологическим отделением нейрореабилитации Марина Штерн с гордостью показывает нам глубинный каньонный бассейн.
— Тут можно заниматься даже с теми пациентами, кто уже не на ИВЛ, но в бессознательном состоянии. Дно у бассейна движется, позволяя менять глубину, заниматься массажем и ЛФК в комфортных условиях, чтобы мягче отрабатывалась спастика.
Чуть дальше, в другом бассейне, с тренером занимаются несколько женщин. Даже не верится, что все они недавно были в коме…
Да, понимаю немцев и их подавленность: увиденному вряд ли можно что-то противопоставить. А еще тут есть… балкон. 1200 квадратных метров — широкий, с козырьком. Его тоже задумали заранее. Он позволяет вывозить даже самых тяжелых пациентов на воздух — на прогулку. И когда ты вернулся оттуда, где была только тьма, и над тобой плещет лазурью небо и играет лучами солнце, а воздух напоен ароматами хвои, ты хочешь жить — больше, чем когда-либо. А если так, будешь жить. Это точно.
ДОСЬЕ
Андрей Вячеславович Гречко — ученый, доктор медицинских наук, профессор, член-корреспондент РАН, почетный работник науки и высоких технологий Российской Федерации, с 2016 года — директор Федерального научно-клинического центра реаниматологии и реабилитологии. Работал главврачом Центральной клинической больницы МВД России, начальником Управления медобеспечения МВД России. Имеет три высших образования: медицинское, юридическое и психологическое. Автор и соавтор 10 книг и монографий, имеет 16 патентов на изобретения, более 300 научных публикаций.
КСТАТИ
ФНКЦ РР — «дитя» Министерства науки и высшего образования РФ. Мало где медики могут так активно сочетать занятия фундаментальной наукой и клинической практикой. Вскоре после открытия центра к нему были присоединены НИИ общей реаниматологии им. В. А. Неговского и санаторий «Узкое» РАН. В составе ФНКЦ РР Институт высшего и дополнительного профессионального образования, Дом ученых в Мозжинке, Инклюзивный реабилитационный комплекс «Поречье». Основоположником концепции создания центра был хирург, академик Александр Коновалов, ныне почетный президент НМИЦ им. Н. Н. Бурденко Минздрава России и «Министерства науки и высшего образования Российской Федерации». В ФНКЦ РР издают три журнала, два из которых входят в перечень ВАК.
