Черные одежды: как создаются антинаучные фальсификации
Российские ученые придумали метод ранней диагностики болезни Альцгеймера, для которой нужен только анализ крова. Но для исцеления необходима не только диагностика и метод лечения, но и знание мишени, по которой надо прицельно ими бить. Недавно выяснилось, что результаты того прорывного исследования оказались фальсификацией. В итоге ситуация с поиском лечения была отброшена на годы назад. И это далеко не единственный фейк в науке.
Одно из ключевых исследований, посвященных болезни Альцгеймера, обнаружившее те самые мишени, было опубликовано в журнале Nature. Ученые утверждали, что смогли искусственно вызвать симптомы болезни у мышей, введя им особую форму пептида бета-амилоид Aß*56. Это был настоящий прорыв, давший мощный толчок поиску лекарств и, как следствие, перенаправлению финансовых потоков. Например, почти половина всего финансирования, выделенного в этом году в США на исследования болезни Альцгеймера, касалась проектов, связанных с этим самым пептидом. И это несмотря на то, что к 2022 году у научного сообщества накопились вопросы к той самой работе — от непонимания, как можно было выделить описанную форму белка, который отличается крайней нестабильностью, до невозможности повторить эксперименты в других лабораториях. В общем, долго ли, коротко ли, но в прошлом году выяснилось, что с фотодоказательствами торжества научной мысли, которые сопровождали статью, кто-то активно поработал в редакторе. Более того, десятки других работ тех же авторов по теме также содержали признаки цифрового редактирования. О чем и поведал не так давно журнал Science.
Диккенс и Достоевский
Примечательно, что расследование Science не было воспринято научным сообществом как потрясение основ. К фейкам и подлогам тут привыкли. Например, в 2014 году сотрудница Гарварда Харуко Обоката поведала Nature, как превращает обычные клетки в стволовые без всякого вмешательства в генетический код. Просто поливает их спецкислотой — и вуаля. Это было очень круто, так как открывало перспективу создания искусственных органов и тканей практически без риска отторжения. Но когда другие ученые так и не смогли получить тех же результатов, а потом обнаружили несовпадения текста статьи с иллюстрациями, Обокату усадили в лаборатории под круглосуточным наблюдением видеокамер и попросили проделать все на бис.
Истратив 48 попыток, та сдалась и призналась в подлоге. Женщину уволили из института, статью отозвали из Nature, и лишь руководитель лаборатории, где она работала, поступил по-самурайски — покончил с собой от стыда.
Биохимик Золтан Лукас из Университета Джонса Хопкинса активно строчил отчеты об иммунологических исследованиях в области трансплантации почки, которые довольно широко цитировались и на которые опирались другие ученые. Никаких экспериментов он и не думал проводить. Все статьи в солидных журналах — пшик.
Немецкий физик Хендрик Шен, специалист по микроэлектронике, описал столько выдуманных экспериментов, что чуть не удостоился Нобелевки. Потом, правда, подлог вскрылся, физик был уволен и лишен докторской степени.
Британец Арнольд Харви, подвизавшийся в литературоведении, 35 лет писал под разными псевдонимами и авторитетно ссылался сам на себя, выдумывая всевозможные литературно-исторические факты. Апофеозом его выдумок стало описание встречи Диккенса и Достоевского, где первый жаловался второму, что в нем уживаются две личности. На что русский классик подмигнул и спросил: «Только две?» Интересно, что, по Харви, первое упоминание этой встречи было в никогда не существовавших «Ведомостях Академии наук Казахской ССР».
Подобные примеры можно множить и множить. По данным Nature, примерно треть ученых не брезгуют плагиатом и подтасовкой данных. Из опрошенных им 7000 исследователей 33 процента признались в нарушении научной этики. Причем чем старше был ученый, тем чаще и спокойнее он шел на подлог. И ладно бы речь шла о какой-нибудь философии или психологии — последнюю многие вообще считают лженаукой, но когда речь идет об исследованиях в области прикладной биологии и медицины, где на кону стоят человеческие жизни… А ведь именно эти области знаний и возглавляют во всем мире антирейтинги фейков. Россия, кстати, не исключение. Если ориентироваться на число отозванных научных статей, то биология и у нас на первом месте. Далее идут медицина, естественные, социальные и гуманитарные науки.
— Собственно, еще до нас было сказано, что наука постепенно становится производительной силой, а где производительные силы, там и деньги, которые используются для ее поддержания и которые она может дать на выходе, — объясняет историк науки Сергей Александров. — Когда ученому для работы хватало того, что умещалось на столе или в большой комнате, — это был один уровень затрат, который можно было покрывать за счет меценатов, хождения с шапкой по кругу или подписки. Но когда научные экспериментальные установки стали разрастаться до размера среднего городского района, и включать их приходилось ночью, чтобы не только Московская область, но и все окрестные не остались без электричества, вот тут стало понятно, что это очень большие деньги. А где большие деньги, там, естественно, и желание как-то к ним быть поближе. Причем даже не для того, чтобы что-то украсть, а для того, чтобы их дали именно тебе на ту тему, которую ты ведешь, а не коллеге, который думает иначе. Вот тут началась масса очень нехороших вещей. До такой степени, что еще в свое время Нильс Бор говорил: есть сообщество более опасное, чем преступное, — это сообщество ученых.
По мнению Алексея Дейкина, руководителя Центра коллективного пользования Института биологии гена РАН, приведенная выше история с болезнью Альцгеймера произошла тоже не без влияния области, накачанной деньгами.
— Ситуация действительно выглядит как вскрывшийся заговор ученых против здоровья человечества. Но на самом деле все и проще, и сложнее. Проще в том смысле, что автором этих картинок все-таки был не сам руководитель работ, а кто-то из его доверенных сотрудников. Поэтому, скорее всего, дело не в авторитете вот этого руководителя, а все-таки в его коллегах, которые, воспользовавшись его именем и репутацией, попытались какие-то, возможно, фальсифицированные или, возможно, не до конца чисто аргументированные результаты, представить. Статьи эти, насколько я понимаю, не отозваны, и подлогом их все-таки ведущие журналы не признали. Другой вопрос, что речь идет действительно об очень насыщенной с точки зрения финансирования отрасли — фармакологии, где задействованы очень крупные фармгиганты, которые продвигали на рынок какие-то препараты, то есть речь идет о чисто коммерческом очень мощном интересе и лоббировании. К сожалению, миллионные финансирования со стороны инвесторов, которые ожидают появления суперлекарства, и вообще коммерциализация рынка разработки лекарственных препаратов провоцируют гонку и подлоги. Усугубляет ситуацию отсутствие четкого госзаказа, во многом искусственное многоуровневое государственное регулирование, которое не может пройти обычный исследователь, так как для прохождения всех сертификационных испытаний нужны нереальные бюджеты, причем не в рублях, а в долларах… Это просто такая борьба капитала. К сожалению, ситуация действительно такая, что очень дорого стала стоить разработка лекарств, и очень мало новых молекул выходит на рынок. Есть статистические данные, что бюджеты на рекламу фармацевтических гигантов превышают бюджет на разработку новых лекарств.
Берегите кошку
Далеко не всегда причина обсуждаемой проблемы — жажда наживы. Иногда она в штучности ученого, считает Александров.
Краеугольный камень науки и вообще научного метода познания мира — это воспроизводимость эксперимента. Но есть много экспериментов, базовых для своих областей науки, воспроизвести которые либо крайне сложно, либо невозможно. Например, опыты Майкельсона по измерению «эфирного ветра». На горе, на высоте в несколько километров в ртутной ванне плавала платформа, вырезанная из камня, на которой был смонтирован интерферометр. И нужно было вокруг него ходить, снимать показания по мере поворота Земли, по мере поворота платформы в течение долгого времени…
— Есть еще проблема, которую академическая наука старательно игнорирует, — продолжает Александров. — Далеко не всегда все условия опыта известны. Вплоть до того, что, например, на крутильные весы может влиять то, что поел или выпил экспериментатор. Пары спирта могут влиять на жесткость нити, на которых эти самые крутильные весы висят.
Особенно тяжело биологам воспроизвести все условия эксперимента, ведь сам объект изучения сложнее. Биологии вообще не повезло.
— Если говорить о нашей биологии, то на нее очень плохо повлияла даже не так называемая лысенковщина, а ее разгром. В чем обвиняли Лысенко и его сторонников? В подделке результатов экспериментов, хотя это и спорно. А у людей, которые их громили, как раз того было много. Но самое главное, они не смогли предложить вменяемой альтернативы, потому что у Лысенко все-таки закладывалась возможность экспериментальной проверки результатов. То есть вот есть теория, вот в соответствии с ней эксперимент, если получается то, что мы предсказывали, то ура. Если нет, ну тогда вопрос, конечно, в эксперименте тоже, но, скорее всего, и к теории тоже вопрос. А противники Лысенко считали, что теория непогрешима, а эксперимент не так уж и важен. В общем, тут, к сожалению, гораздо больше политики, чем науки. А между тем на рубеже этого века западноевропейцы получили несколько Нобелевских премий по биологии за, в общем-то, подтверждение его теории по сути, — отмечает эксперт.
Кара подождет
Но все же. Если проблема фальсификации в науке существует, не проще ли придумать систему наказания для жуликов?
— С этим пока туго, — признается историк науки. — Считается, что научное сообщество самоуправляемо и самоорганизуемо и, соответственно, должно вот таких людей как-то выдавливать само. С другой стороны, если отобрать право на ошибку, то, к сожалению, наука быстро кончится. Если люди боятся совершить ошибку, соответственно, боятся делать и что-то необычное, новое, некорректное. Ну и потом, наука как социальная среда не способна избавиться от всех болезней. Если в социуме лидерами общественного мнения выступают финансовые дельцы, в науке будет то же самое. Немножко медленнее, немножко с особенностями, но рано или поздно будет.
Ну что ж, осталось выяснить, есть ли выход?
— Выход сложный и неоднозначный, и это не единовременное решение на все времена, это то, что нужно делать постоянно, — уверен Сергей Александров. — Во-первых, безусловно, должна действовать постоянная система обмена мнениями в научном сообществе. Причем она не должна быть похожа на многие наши конференции, которые, по сути, являются тетеревиным током. Выступающие выступают, а на то, чтобы это обсудить, времени не остается. Должны быть полноценные дискуссии, на которых люди будут отстаивать свое мнение и полученные результаты. Во-вторых, вопрос финансирования науки. Это совершенно отдельная песня, отдельный большой разговор, как минимизировать возможность для таких вот фокусов .
И эта проблема, которая нигде в мире пока не решена. Далее. Нужно повышать общий образовательный уровень людей. Для того чтобы они все-таки не воспринимали ученых как неких жрецов, изрекающих абсолютные истины. Ученые тоже люди, и с них тоже нужно спрашивать. Кстати, когда у нас началась перестройка, отовсюду стали вытаскивать ученых, которые пострадали в Советском Союзе от режима. А потом както с этим поутихло, потому что выяснилось, что большинство их пострадало не из-за своих научных работ, а по чисто экономическим причинам. Ну классика жанра. Если посмотреть, в чем обвиняли Королева, то основным пунктом там было то, что средства, выделяемые ГИРДу и РНИИ, ну очень своеобразно им использовались. Он бы и сейчас за эти фокусы сел. Или Вавилов Николай Иванович. Да, он великий биолог, путешественник, собрал уникальную коллекцию семян (которую, кстати, спас Лысенко). Но выяснилось, что он откровенно удовлетворял личное любопытство за госсчет. У него была конкретная задача — повышение урожайности пшеницы. А ему нравилось заниматься массой очень полезных, важных, ценных для науки вещей, кроме того, на что ему давали деньги. В конце концов с него и спросили: ну и где? И последнее, но далеко не последнее по значению. Надо заниматься идеологическим воспитанием научных кадров. Если человек служит науке, если двигает вперед человечество, он не будет заниматься фальсификацией.
КСТАТИ
Женщины-ученые оказались честнее мужчин. В Университете штата Вашингтон проанализировали нарушения, допущенные с 1994 года учеными-биологами и зафиксированные американским Агентством по проверке качества научных результатов. Это были случаи подтасовок, фальсификации данных и плагиата. Только за 40 процентов подделок оказались ответственны молодые исследователи, все остальные пришлись на долю профессоров, преподавателей и старших научных сотрудников. Кроме того, выяснилось, что мужчины более склонны нарушать правила: на их долю пришлось 65 процентов случаев жульничества. При этом чем выше статус ученого, тем выше была доля мужчин-нарушителей.
ЦЕНА ОБМАНА
В середине ХХ века в мировых СМИ ажиотаж вызвало открытое учеными племя тасадаи, которое жило в джунглях Филиппин в условиях каменного века. Они ничего не знали о существовании цивилизации, не знали каменного топора и охоты. Правительство гордилось тем, что в джунглях смогло выжить человеческое сообщество, совершенно не изменившееся со времен палеолита. А потом в стране произошел переворот, и двое журналистов ухитрились без ведома властей взять у дикарей интервью. Тут-то и выяснилось, что жили тасадаи не в пещерах, а в обычных хижинах, носили футболки и джинсы, курили фабричные сигареты. А весь мир они обманывали по просьбе помощника бывшего президента — за кока-колу и курево.
ОТ РЕДАКЦИИ
Это последний материал, который наш научный обозреватель Екатерина Головина успела написать и сдать на верстку. 13 ноября Кати не стало. Мы даем эту публикацию в память о нашей коллеге и добром товарище.
