Кто подорвал нашу веру в прогресс и как это исправить

Альберт О. Хиршман. Риторика реакции: извращение, тщетность, опасность. 2-е издание. М: Изд. дом Высшей школы экономики, 2021

Критикуя капитализм как систему отчуждения, Маркс начинал с повседневных лишений: невозможности самому обеспечить себе пропитание, неравенства в богатстве, оторванности от знаний, выхолащивания досуга, обесценивания искусства и т. д. Рядовой рабочий XIX века был оторван от благ цивилизации, которую создавал. Казалось бы, борьба за права, демократизация и экономический рост помогли преодолеть эти проблемы (хотя многие люди внизу социальной пирамиды с этим не согласятся).

Однако центральным для Маркса было отчуждение труда — в широком смысле, как способности человека творить и изменять окружающие условия. Сегодня, когда наш изобильный мир потерял видение будущего, именно эта проблема выходит на первый план. Мы верим в рынок, Систему, максимум — в экспертов или национального лидера. Но и они не рискуют экспериментировать: проблемы государства всеобщего благосостояния и социалистической системы якобы показали, что человеку не стоит надеяться изменить мир к лучшему, полагаясь на волю и разум. Остаётся лишь смазывать колёса существующей капиталистической системы и бороться за лучшее место в раз и навсегда выстроенном доме. Человеческая смелость ведёт к «тоталитаризму» или «анархии», наказывается «невидимой рукой рынка». На революциях поставлен крест, а прогресс свёлся к накоплению денег и ограниченной «толерантности».

Левые мыслители считали неолиберальную идеологию, оформившую поворот в этот дивный новый мир, реакционной. И на то есть все основания. Да, иллюзии саморегулирующегося свободного рынка быстро рассеялись, а глобальный «конец истории» разразился национализмом, фундаментализмом и войнами. Однако более общие аргументы против социального творчества и революций засели в общественном сознании. Исследованию таких идей, утверждающих, что изменить мир к лучшему невозможно, посвятил свою книгу «Риторика реакции: извращение, тщетность, опасность» немецкий экономист Альберт Хиршман. Автор показывает, что современные сомнения в возможности достичь большей свободы, равенства и братства не новы и строятся на тех же допущениях, что и во времена Великой французской революции.

Хиршман выделяет три основные аргумента, раз за разом выдвигаемые противниками общественного прогресса («реакционерами»): извращение (попытки благих изменений приведут к результату, противоположному задуманному), тщетность (неравенство невозможно устранить, изменения окажутся лишь косметическими) и опасность (реформы приведут к утрате имеющихся завоеваний и ценностей). Характерно, что эти доводы не атакуют напрямую прогресс, свободу, равенство или братство. Реакционеры как бы желают достичь тех же благ, только иным, проверенным путём, не подрывая «статус-кво». Аргументы прекрасно совместимы с капитализмом, и потому их легко переняли неолибералы: не мешайте Системе (рынку) работать, не посягайте на создаваемое им неравенство, а не то всем будет хуже.

Важно заметить, что схожесть аргументации в разные эпохи и в различных обстоятельствах не делает её автоматически ложной. Следует признать, например, что капитализм претерпел значительные трансформации. Однако как во времена Маркса, так и сейчас он строится на эксплуатации, антагонизме классов и отчуждении. Собственно, из краткого обзора консервативных авторов в книге видно, что их критика подпитывалась этими антагонизмами: элитарной предвзятостью, желанием удержать и укрепить власть, естественной ограниченностью человека (даже мыслителя) в сложном раздробленном обществе.

Хиршман протестует против другого — упрощения, излишнего обобщения, механистичности, выхолащивания критики до дежурных фраз и удобных мифов. Как экономист он также выступал против применения в каждой стране универсальных, абстрактных рецептов (за что впоследствии будут обоснованно критиковать Всемирный банк). Потому в отдельной главе автор поворачивает свои обвинения в догматичности против прогрессистов, социалистов и коммунистов: их аргументы во многом строятся на замене «минуса» на «плюс», на аналогичной несколько наивной вере и одностороннем взгляде. Впрочем, Хиршман отмечает, что прогрессисты, по крайней мере, пытаются мотивировать людей на действия, а не заставить смиренно бездействовать.

Можно подумать, что на левом фланге вопрос сводится к эффективности реформ и приверженности устаревшим методам (ну, или вере в то, что революция случится сама собой). На деле автор рассчитывает, что, если устранить догматизм справа и слева, сторонам удастся выстроить диалог и найти компромисс. Именно в этом для Хиршмана суть демократии, до сих пор подменявшаяся грубой борьбой партий и классов. Но раз никто не смог одержать окончательную победу, дальнейший прогресс видится автору только на поле разумных договорённостей.

Хиршман неявно предполагает, что в мире нет противоречий, а есть некая единая истина, доступ к которой затрудняется из-за оторванности индивидов и целых социальных групп «не просто от мнений, но от всего жизненного опыта большого числа собственных современников». Если отбросить мифы и догматы, перейти к серьёзным исследованиям, вытеснить случайные предвзятости объективными данными — то все люди придут к консенсусу по поводу единственно правильного курса действий.

Учитывая, что в книге регулярно указывается на «материалистические» и (по факту) классовые истоки воззрений тех или иных реакционеров, подобная идиллия выглядит неправдоподобно. Возможно, с автором сыграло злую шутку отвращение к крайностям: раз догматика так часто говорит про фундаментальные противоречия, то, наверное, их на самом деле нет или они не так значительны. Значит ли это, что, стремление элит удержать власть и богатых сохранить богатство, т. е. их интересы, — просто инерция и невежество в головах индивидов? Тот факт, что человек разумен, не делает его автоматически свободным от всех материальных привязанностей йогином. Конечно, эмпатия и просвещение смягчают некоторые конфликты, но даже создатель социодрамы Якоб Морено (по слухам, пытавшийся помирить США и СССР через психотерапию) не отрицал, что структуры и обстоятельства могут генерировать противоречия и несправедливость.

Тем не менее в книге подмечены распространённые у правых и левых логические ошибки (упрощения), и даже прослеживается их происхождение из более примитивных представлений. Так, аргумент про извращение связывается Хиршманом с развитием религиозной критики прогресса, секуляризированной в шотландском Просвещении и у Адама Смита: человек не должен пытаться перехитрить божественное Провидение; его гордыня будет наказана. Можно вспомнить предположение Вебера, что капитализм как обезличенная, не просчитываемая человеческим разумом система вышел из непостижимого протестантского Бога. Психологически правые интеллектуалы таким образом противопоставляют свою проницательность глупости масс (неспособных увидеть последствия своих действий).

Логически же проблема в том, что концепция непреднамеренных следствий по определению предполагает неопределённость и неокончательность человеческих решений, а не тиранию элитных критиков-Ванг. Побочные эффекты чаще всего представляют собой смесь отрицательного, положительного и просто «другого», проявляющегося то в короткой, то в длинной перспективе. Разумней ожидать, что люди будут проявлять гибкость и реагировать на возникающие проблемы, а не отказываться от изменений на основании того, что, возможно, что-то пойдёт не так. Соответственно, вера в то, что «всё пойдёт так», немногим продуктивнее.

Тщетность опирается не детерминизм, характерный для социальных наук XIX века, пытавшихся открыть в обществе такие же фундаментальные «законы», как в физике. К концу ХХ столетия занимавшийся исследованиями науки и техники социолог Бруно Латур всё ещё отстаивал особую нечёткость социальных наук, но уже разоблачал ложную определённость теорий в естественных науках. Хиршман отмечает, что тщетность у правых мыслителей парадоксальным образом сочеталась с аргументом извращения: попытка пойти против естественных законов (вроде необходимости элит и неизменного распределения прибылей у Парето) приведет к беде. В первую очередь — разрушению совокупного богатства (рост которого — единственная возможность повысить уровень жизни бедняков при рыночном капитализме), чем нам по сей день угрожают неолибералы. Логически тщетность не учитывает возможность рефлексии, самооценки и корректировки курса. По иронии, мыслители забывают про собственное воздействие на события: в виде самоисполняющихся или самоотменяющихся пророчеств. Временами искренняя вера в покорность народа и вечность элит также играла с реакционерами злую шутку.

Наконец, аргумент опасности обычно держится на неявном предположении игры с нулевой суммой: новое убьёт старое (даже если старое хорошо). Хиршман отмечает, что подобная аргументация особенно примитивна: многочисленные примеры более сложных взаимодействий, сосуществования или взаимного изменения старого и нового игнорируются. Автор отмечает также определённую логику в том, как эти аргументы комбинируются, в какой последовательности и в каких обстоятельствах возникают и т. д.

Стоит отметить идею, что ценности, бывшие на одном этапе прогрессивными и справедливо считавшиеся большими завоеваниями, могут внезапно осложнить жизнь обществу на следующем этапе. Так, в рамках аргумента про опасность демократия противопоставлялась индивидуальным свободам, социальное государство — свободам и демократии. Если после кризиса наступила спасительная стабильность, ей также будут «бить» по предложениям новых изменений. Впрочем, разочарование в старых ценностях и тщетность нового порождают радикальный контртезис об «отчаянии»: текущие порядки настолько блокируют всякое движение вперёд, создают «болото» и отчаяние, что нужно разрушить их любой ценой, дабы обрести хоть какую-то надежду на будущее. Возможно, на этом играют и современные нигилистические протесты («мы хотим перемен»).

Конечно, даже учёт отмеченных Хиршманом типичных ошибок не приведёт к всеобщему миру и согласию. Однако в надежде, что это поможет развязать руки идеологии и силам прогресса, с автором хочется согласиться.