Кровь, Почва и Ложь: где приземлиться патриоту в новом десятилетии

Б. Латур. Где приземлиться? Опыт политической ориентации — Спб: Изд. Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2019

Столетиями Запад был носителем двух великих идей: всеобщности и прогресса. Капиталисты верили, что их система эксплуатации — лучшая из возможных, способная на крови рабочих построить новый мир достатка и широкого выбора. Империалисты — что они несут «бремя белых» по включению всего земного шара в благую европейскую цивилизацию, чуть позже — в обладающую особой исторической судьбой нацию. Коммунисты желали уничтожить господство и эксплуатацию, чтобы всё человечество вступило в новую эру свободы и творчества…

Но одновременно группы, возглавлявшие эти движения, ощущали, что лично для них во всеобщности и прогрессе таится опасность. Сегодня твоя метрополия доминирует над другими странами и пожинает все плоды прогресса, а завтра слишком развитая и цивилизованная колония восстанет, отнимет у тебя первенство и, глядишь, ты окажешься не господином, а рабом. Сегодня ты приносишь в жертву тельцу Капитала миллионы мужчин, женщин и детей, но завтра, как утверждает Маркс, эти миллионы станут образованными, сильными и организованными и отнимут твои заводы и яхты (а тебя, глядишь, посадят или линчуют).

В фашизме этот страх получил разрушительное воплощение. Аристократия, крупный капитал, проигравшие от развития мелкие бюргеры, загнанные в угол массы объединились против прогресса и всеобщности. Вместо единого человечества — высшие и низшие расы, вечные господа и рабы. Вместо одной нации — истинные арийцы и дегенераты (люди не с тем черепом, не с той кровью или просто не обладающие достаточным богатством). Вместо заводов с профсоюзами — концлагеря. Впрочем, даже фашисты не решались открыто отбросить модернизацию, развитие промышленности (хотя бы в интересах войны), свести всё к совсем узкой политической и экономической элите (формально речь шла про арийцев, да ещё японцев, да ещё итальянцев… хотя в части для «посвящённых» идеологи высказывались гораздо радикальнее). Армии нужны были солдаты; фашизму ещё нужен был популизм.

Фашисты были уничтожены, но противоречие осталось. Какие-никакие перспективы СССР, западных государств всеобщего благосостояния, даже либеральной глобализации — всё, что ещё несколько лет преподносилось как великая цель Истории, сегодня выброшено на свалку. Мир охвачен стремлением групп забрать «своё» и отпихнуть «других» — не только на международном уровне, но и внутри государств. Даже честолюбивые США занимаются тем, что бьют по голове мигрантов (которых ввозит и эксплуатирует американский бизнес), ограничивают китайский капитал (который сами туда вывозили), поют оду нации (питаясь с мировой финансовой системы), сталкивают рабочих и живущих на пособия нищих (чтобы перенаправить деньги в пользу финансовых спекулянтов, множащих неравенство и нищету)…

Всё это — не минутный кризис, не передышка перед очередным историческим проектом, а принципиально новое направление мировой (или, по крайней мере, западной) политики. Так утверждает французский социолог Бруно Латур в книге «Где приземлиться? Опыт политической ориентации». Автор полагает, что в ХХ веке элиты осознали, что построить капиталистический мир, способный вместить более 7 млрд человек и обеспечить каждому более-менее «европейский» уровень жизни, — попросту невозможно. Более того, экологи показали, что расточительный капиталистический путь модернизации приведёт большую часть человечества к гибели. По мнению Латура, в этой ситуации элиты приняли логичное решение: защитить максимум своих привилегий, а все издержки столкнуть на остальное общество (другие страны и классы).

Эта «программа», как считает автор, объясняет главные переломы конца ХХ века: отказ верхов от солидарности и обязательств (сворачивание социального государства, подавление профсоюзов, освобождение и финансирование крупного капитала), взлёт неравенства и новую сегрегацию (элиты стали «строить крепости» — не столько для своих наций, сколько для власть имущих групп), активнее публичное отрицание угрозы экологических и иных катастроф (чтобы люди не осознали реальную аморальную мотивацию «реформ»).

Неслучайно и то, что все эти переломы были максимально двусмысленны. Отказ от социальных обязательств перед народом и от «государственного вмешательства» в пользу слабых прекрасно сочетался у «либералов» с обширными гарантиями государства финансовому сектору, спасением крупных компаний за счёт налогов, госзаказами и лоббизмом (в конце концов, профсоюзам не оказывали такую же поддержку). Глобализация, призванная раздвинуть местечковые горизонты и привнести всюду новые возможности и точки зрения, стала инструментом для навязывания всему разнообразному миру одной «провинциальной» западной линии: либерализация, рынки, сокращение расходов на социалку, западная демократия.

Несмотря на реальное неравенство и «одностороннюю классовую борьбу», политики твердят про солидарность, национальное единство, необходимость «затянуть пояса» для защиты от внешних врагов и т.п. Массы перенимают элитную идею «спасения себя за счёт других» на уровне нации: собираем и не отдаём всё «своё», боремся с мигрантами и другими народами, даже если живём за их счёт. Некоторые просто пытаются сбежать — мигрируют, строят бункер в лесу, уходят в мир фантазий…

Бросается в глаза, что для Латура главной проблемой, включившей у элиты «инстинкт хищника», является экология. Но разве далёкие предсказания учёных-экологов обладают таким влиянием? Почему вслед за многими левыми авторами не связать «неолиберальный» перелом с чисто капиталистическим стремлением власть имущих к прибыли (за счёт населения) и к стремлению удержать господство, на которое посягал организованный рабочий класс? Момент, когда рост производства достиг определённых пределов, а рабочая сила потекла в неохваченную самоорганизацией сферу услуг (плюс развитие коммуникаций, позволившее вывозить капитал за рубеж, и иные факторы), оказался идеальным для «контрреволюции». Тем более что дальнейший рост социалки совсем бы уничтожил прибыли капиталистов и поставил бы вопрос об иных целях экономики.

Тут надо заметить, что Латур совершенно иначе определяет «экологию» (и в итоге вообще отказывается от него в пользу «политики»): он говорит о чём-то вроде «очеловеченной природы» по Марксу, о системе, связывающей между собой людей и важные для их деятельности неодушевлённые объекты. Например, переход от угля к нефти рассматривается автором не только с точки зрения его воздействия на «природу» (которое, впрочем, зависит от желаний людей: как и для чего они теперь будут использовать нефть?), но и как фактор, разрушивший старые методы борьбы шахтёров за свои права и позволивший капиталистам навязывать обществу (и «природе») свои эгоистичные цели, эксплуатировать как рабочих, так и ресурсы планеты. С другой стороны, важно, что классы здесь не исчезли и не изменились: решающим стал именно «вещественный» фактор, одновременно и определявшийся системой отношений (нефть важна, поскольку затрудняет рабочий контроль), и трансформировавший её (раз рабочий контроль рухнул, эксплуатация повысилась, условия жизни изменились).

Для Латура центром картины мира является человек. Однако человек реализует себя в деятельности — на которую влияют как другие люди, так и объекты (природные ресурсы, территория, здания, планировка городов и пр.) и общественные институты. Экология нужна Латуру, чтобы подчеркнуть, что вещи обладают своей логикой, накладывают свои ограничения, реагируют на совершаемые с ними людьми действия и потому не менее важны для адекватного понимания современных проблем человека.

Социолог утверждает, что современная политика слишком оторвана от изменившейся действительности; она адресуется к тому миру модерна, к тому состояния человечества вещей, которые были налицо ещё в начале ХХ века, но которых теперь нет. Это справедливо для левых, когда-то занимавшихся серьёзными конкретными исследованиями ситуации в разных странах (и логики капитализма вообще), но с течением времени всё больше опиравшихся на общие, абстрактные суждения — про «эксплуатацию», «пролетариат», «способ производства», игнорировавшие конкретные, «преходящие», но крайне важные для реальных людей связи. Это ещё более справедливо для правых и центристов, всегда стремившихся затушевать противоречия и опереться на объединяющий «миф».

Читайте также: Деньги не зарабатывают — их берут: как властолюбие в XXI веке убило труд

Стоит ли удивляться, что народ утратил доверие и к политикам, и к СМИ, и даже к учёным? Для Латура это не вопрос интеллекта, рациональности или образованности масс; проблема в том, что вся политика, пропаганда и подчинённая им наука на практике оторвались от реальной жизни и в результате обесценили понятия «правды», «факта», «рациональности», «представительства интересов» и т.п.

Латур не призывает отказаться от марксистских категорий и «подняться над» делением на правых и левых. Эксплуатация никуда не делась; классовая борьба только усиливается. Но в современном сложном, обросшем новыми связями мире эти понятия необходимо наполнить конкретикой. Нужно признать, что человек связан с определённой территорией и коллективом, с традициями и особенностями, которые придают ему силу, уверенность, организованность, защищённость. Но тот же человек сегодня связан и с «глобальным уровнем»: через транснациональные корпорации и банки, через проблему экологии (общую для всех), через СМИ и культуру, через миграцию и т.д. Ни узкий национализм, ни «ура-глобализм» не описывают его ситуацию. Человеку может быть чужда абстрактная проблема «эксплуатации», но его заботит, что работа не стабильна, на «удалёнке» он почти не знает коллег, государство сокращает соцпакет, рядом строят мусоросжигательный завод, его зарплату «демпингуют», ссылаясь на мигрантов. Нужно собрать все эти связи и проблемы в картину «эксплуатации», понятной и близкой человеку. А по ходу дела окажется, что недостаточно просто ликвидировать частную собственность на средства производства; необходимо организовать рабочее место, обеспечить занятость, утилизировать отходы производства и т.п. Дьявол скрывается в деталях.

Мы сталкиваемся с узлом проблем, объединяющим и социализм, и экологию, и национальный вопрос, и много чего ещё реально единого в живой человеческой деятельности. Самое глупое, что можно сделать в такой ситуации — разделиться на социалистическое движение, занимающееся только «эксплуатацией» (как будто она не реализуется через экологию или неравенство полов), экологов, занимающихся только «природой» (вне политики, будто взаимоотношения с природой можно отделить от общественных отношений), феминисток, занимающихся только «дискриминацией» (как будто она не порождается экономической системой) и т.д.

Однако собрать это разнообразие воедино на основе абстрактных концептов невозможно именно в силу их абстрактности. Потому Латур и упирает на исследование конкретной реальности, данной страны и данных групп людей, расписывании их связей и проблем, не ограничивая себя формальными государственными границами или стратами. Здесь становится ясна взаимосвязь разных абстрактных проблем и то, что их невозможно решить по отдельности, не занимаясь всеми остальными. Наконец, адресация к конкретным условиям и конкретным проблемам поможет преодолеть современную отчуждённость граждан от политики (тем более что даже проблемы природы окажутся политическими), а политиков и идеологов — от граждан. Так компиляция наказов и «тетрадей жалоб» из разных областей и от разных сословий стала важным шагом к Великой Французской революции.

Латур предполагает, что полученная картина, скорее всего, разобьёт наши мечты о достижении всеобщей гармонии, отбрасывании «устаревших предрассудков» и создании идеального нового мира, но позволит наконец начать реальную работу по обеспечению достойной жизни масс в условиях современной взаимозависимости.

Итого, доводя до логического завершения свою «акторно-сетевую теорию», Латур приходит к проблеме, поставленной ещё первым поколением марксистов. Если капиталистические элиты могут обращаться со всем разнообразием общества как повар с картошкой (тем более, когда им нужно скорее сдерживать массы, чем что-то с ними строить), то для левых народ является единственной опорой, главным источником сил. Левым необходимо быть с людьми на одной волне, служить их интересам, воспринимать их проблемы. Коммунисты — не элитные архитекторы, зачищающие территорию и строящие на ней свою утопию. Они — голос жителей этой «территории» (пусть, по замечанию Латура, «местные» и дорожат не третьим Интернационалом, а какими-то специфическими связями и традициями).

Читайте также: Факты против мнений: смогут ли экономика и экология заменить демократию?

Как бы ни стояли современные левые на страже «слова» Маркса и заветов Ленина, они упускают дух коммунистического движения: интерес, сочувствие, познание не абстрактных марксистских принципов, а жизни и бед конкретных живых людей. Неслучайно место компартий сегодня занимают анархисты и различные общественные движения, не имеющие развитой теории, но выросшие снизу. Жизнь усложняется, общество теряет гомогенность и распадается на многие части; уследить за всем этим действительно сложно. Гораздо проще работать на «глобальном» уровне, особенно когда «в целом-то» ты прав. Однако такой отрыв — смерть политики, и левой политики — в первую очередь. Хотя преодолеть его сложно, вероятно, только это может вернуть жизнь массовой политике, низовым движениям и коммунистической идее. Латур, соединяя социологию, политику и философию, красиво подводит читателя к этому тезису. К сожалению, здесь путь только начинается. Латур рисует вызов, но кто на него ответит?