Нобелевские лауреаты: Роже Гиймен

Как дружба может перерасти во вражду, как соперничество может привести к Нобелевской премии и как изучение стресса может привести к пониманию того, что мозг – это тоже железа, рассказывает наш очередной выпуск рубрики «Как получить Нобелевку».

История нейронаук знает много, очень много различных научных споров. В некоторых из них были задействовано большинство «топовых» исследователей того времени, в результате чего два таких спора получили название «первая нейронаучная война» и «вторая нейронаучная война». Это были мировые войны, в которых решались споры – есть ли нейроны как отдельные клетки, или существует общая сеть, а также какого типа контакты есть между нейронами – электрические или химические. Первая война в итоге завершилась одновременной «Нобелевкой» 1906 года двум главам враждебных лагерей – Саньяго Рамон-и-Кахалю и Камилло Гольджи, что привело к продолжению боевых действий прямо на страницах нобелевских лекций.

Сегодня мы начнем рассказ о двух лидерах третьей, чуть более локальной войны. Здесь не было научного спора, но было сотрудничество, который превратился в соперничество и вражду. Зато эта вражда привела к созданию целой новой науки – нейроэндокринологии, а также к Нобелевской премии двум врагам. Кстати, оба этих врага до сих пор живы – несмотря на то, что им давно за 90. Может быть, именно соперничество держит их на этой Земле? Но давайте обо всем по порядку – и начнем с француза. Итак…

Роже Гиймен

Родился 11 января 1924 года, Дижон, Франция

Нобелевская премия по физиологии или медицине 1977 года (1/4 премии, разделил половину награды с Эндрю Шалли. Вторую половину премии получила Розалин Ялоу с формулировкой «за развитие радиоиммунологических методов определения пептидных гормонов»). Формулировка Нобелевского комитета: «За открытия, связанные с секрецией пептидных гормонов мозга (for their discoveries concerning the peptide hormone production of the brain)».

Сын Раймонда и Бланш Гиймен так описывает свое начальное медицинское образование: «Я поступил в медицинскую школу в Дижоне в 1943 году и получил степень доктора медицины на медицинском факультете Лиона в 1949 году, – эти две школы были тогда административно связаны, причем более крупная школа Лиона предоставляла эти степени. Все мои медицинские исследования и обучение были полностью клинически ориентированы, с тремя годами того, что мы могли бы назвать ротационной стажировкой. В Дижоне не было ни одной лаборатории, за исключением грубой анатомии. Это были мрачные годы невеселой юности: Франция пала перед немцами в 1940 году, с тех пор Дижон был оккупирован немецкой армией вплоть до Дня освобождения в 1944 году». Правда, Гиймен скромно умалчивает даже в нобелевской автобиографии, что помимо обучения медицинскому ремеслу, он еще и поучаствовал в движении Сопротивления.

Впрочем, Гиймен всегда был не таким, как все. Он сам писал об этом: «Я всегда надеялся, что когда-нибудь смогу работать в лаборатории. Во Франции вы заканчивали свое медицинское образование уже после 5 лет обучения; затем вы могли бы затем практиковать медицину – что я и делал в течение некоторого времени. Чтобы получить степень доктора медицины, нужно было написать и защитить диссертацию, диссертацию, что обычно и делалось для проформы. Я решил, однако, написать диссертацию на степень доктора медицины, которая мне понравится, надеюсь, на какую-нибудь работу, которую я мог бы выполнить в лаборатории».

И в итоге Гиймену повезло. Однажды в 1948 году он узнал, что великий канадский патолог Ганс Гуго Бруно Селье (автор концепции стресса и человек, введший это слово в медицинский оборот) будет читать в Париже лекцию об открытой им тревожной реакции и эндокринологии общего адаптационного синдрома. В результате магнетизм Селье околдовал Гиймена и - через несколько месяцев он уже работал в недавно созданном Институте экспериментальной медицины и хирургии при Монреальском университете, получив скромную стипендию из фондов Селье. Так началась жизнь Гиймена на американском континенте . Правда, в 1949 году он вернулся в Лион – защитить диссертацию, а затем обратно – в Канаду, поскольку «был не очень заинтересован в академизме и формализме исследовательской карьеры в рамках той части французской медицинской системы, которая тогда была открыта для него».

В 1953 году Гиймену предложили должность ассистента профессора физиологии в Бейлорской медицинской школе Хьюстонского университета в Техасе – и он принял это предложение. Поскольку там можно было заниматься проблемой, которая заинтересовала его у Селье.

Ключевой железой в ответе организма на стресс (которым занимался Селье), был гипофиз. Но что управляет гипофизом и как?

Еще в 1930-х годах было установлено, что гипоталамус связан с гипофизом портальной системой кровообращения и при пересечении этой системы гипофиз начинает хуже секретировать. Появилась идея: гипоталамус выделяет некие гормоны, которые с кровью попадают в гипофиз и управляют им. Однако это означало, что мозг – тоже железа. Если бы удалось найти эти гормоны, появилась бы новая область медицинской науки – нейроэндокринология.

Начав свои исследования в 1953 году, уже через два года Гиймен был не один: его соавтором и коллегой по поискам нейрогормонов стал Эндрю Шалли, который выделил первый подобный гормон – кортикотропин-релизинг-гормон (КТГ). Однако его структуру удалось установить уже после Нобелевской премии, которую получили исследователи.

Так началась гонка за нейрогормонами. Сначала коллеги были вместе, но потом успехи привели к соперничеству и вражде. Как потом отметит один из них, эти годы были «многими годами агрессии и жестокой мести». Тем не менее, тысячи и тысячи изведенных мозгов крупного рогатого скота и огромное количество потраченных нервов привели к тому, что в 1971 году был расшифрована структура первого нейропептида – и дело пошло. В конце концов, нет лучшего стимула для научного поиска, чем конкурент, дышащий в спину – и нет лучшего подтверждения твое правоты, чем тот же результат, полученный в работе врага. Хотя интересно, что чувствует человек, когда он, с одной стороны получает высшую награду сам, но с другой – получает его соперник.

Однако выступая на Нобелевском банкете, Гиймен, выступая от своего имени, а также от имени своих коллег по премии в области физиологии или медицины, сказал красиво: «Несколько дней назад, обдумывая заранее, что я скажу по этому довольно уникальному случаю, я слушал голос Альбера Камю в нобелевской лекции, которую он читал 20 лет назад. Камю дал трогательное описание того, что он считал миссией художника, писателя, каким он был, а также своего понимания роли художника в его ответственности перед обществом. Я был так же удивлен, как и взволнован, поняв, что то, что описывал Камю, было моими собственными взглядами на ученого в его этике науки и его роли в обществе. Да, обязательства для ученого те же, что и для художника, когда оба они достойны этого имени. Это, должно быть, уже было в уме Альфреда Нобеля, который решил связать литературу и науку в своем наследии. Пожалуйста, посмотрите на нас здесь сегодня вечером, как на представителей современной медицины, либо как на искусство, либо как на науку, а еще лучше-как на искусство и науку».