«Когда у тебя отбирают лопату — ставят под сомнение твой профессионализм»

Юлия Федосова 15 лет в археологии

О мечтах детства

Всё банально — я мечтала стать следователем по особо важным делам, идти в юриспруденцию и заниматься расследованиями. Полиция, прокуратура — куда-то туда. Еще учась в школе, я прошла практику в отделении милиции: посмотрела всё изнутри и поняла, что я себе это не так представляла, я не хочу туда. А один хороший учитель в девятом классе мне сказал, что есть такая профессия — археолог: «Иди на исторический факультет, а потом можно работать — памятников куча, и это интересно».

Археология — это всё-таки такая же работа детективом, только по интерпретации древних вещей, которые ты достаешь из земли.

Об обычном рабочем дне

Раскопки бывают разные: короткие экспедиции, которые могут занимать две недели, и длительные, которые занимают год или даже больше. И всё это время ты живешь вне дома, чаще всего прямо на месте раскопа. Типичных дней у археолога может быть несколько. День можно провести непосредственно на раскопе. В этом случае очень многое зависит от того, кто ты: начальник экспедиции, помощник начальника или просто рабочий, который «стоит на лопате». Кстати, последние не обязательно должны быть археологами по образованию. После работы на раскопе мы пишем научный отчет по проведенным археологическим работам. Мы отчитываемся перед Институтом археологии РАН. Это очень подробный отчет, в который мы вкладываем чертежи объектов, фотографии, рисунки найденных предметов и так далее — нужно их обработать в графических программах, скомпоновать это всё, проанализировать, найти аналогии. Еще археолог может клеить горшки, описывать керамику, фотографировать. Очень много задач, их можно распределять между людьми, необязательно это выполнять в одиночку — но ты должен уметь делать это всё, чтобы проконтролировать работу.

Я не могу сказать, когда заканчивается рабочий день: он обычно ненормированный, может длиться 10, 12 часов — как археолог сам определит. Он может отпустить всех и остаться на раскопе, контролировать технику, намечать работу на следующий день или сидеть в палатке или гостинице и обрабатывать полученную информацию. Задачи археолога такие: контролировать рабочих, чтобы они соблюдали методику проведения археологических работ; фиксировать находки; фотографировать; нивелировать, то есть измерять глубину залегания находок; если он умеет чертить, он может еще стоять на чертежке.

О том, кто платит за раскопки

Небольшой процент приходится на сугубо научные, или «академические», экспедиции, когда деньги выделяются из федерального бюджета, берутся гранты на проведение работ, — это, как правило, какие-то очень крупные памятники, как Фанагория в Краснодарском крае или Костёнки в Воронежской области. Они копаются ежегодно, просто маленькими масштабами. Их изучают досконально. Тогда это средства из федерального бюджета или крупных благотворительных фондов. В основном мы работаем на заказчиков — юридических или физических лиц, которые заинтересованы в освобождении земли от памятника, чтобы потом получить разрешение на застройку на этом участке. Если на участке стоит объект культурного наследия — человек или фирма не может там строить, они не могут его использовать. Если проведены археологические раскопки, то есть материал изучен, отчет сдан, с памятника получена информация и мы его убрали, — человек может использовать этот участок по назначению.

По федеральному закону любое строительство должно получить разрешение от органа государственной власти региона, уполномоченного в области охраны объектов культурного наследия, среди которых памятники археологии составляют абсолютное большинство.

Археологическая работа включает в себя не только раскопки: у нас есть такие услуги, как археологические разведки. Это востребовано во всей России: когда недостаточно информации по памятникам, на земельном участке, подлежащем хозяйственному освоению, необходимо провести шурфовочные работы. Грубо говоря, копают яму и смотрят, есть ли на этом участке какие-либо древние артефакты, погребения или остатки сооружений.

О женщинах в археологии

Девушек в археологии очень много. Не все они занимаются полевой деятельностью, многие занимаются кабинетной археологией: пишут статьи, обрабатывают и изучают коллекции, полученные при раскопках, и раз в год выезжают в научные экспедиции. В поле тоже ездят девушки, даже не все с археологическим образованием, но это очень тяжело. Хотя бы из-за того, что экспедиция чаще всего не может предоставить элементарные условия для женщин, потому что большей частью коллектив мужской. Тебе не всегда могут обеспечить элементарные бытовые удобства, например душ.

Если ты одна девушка, а с тобой 20 мужчин — невыгодно селить тебя в отдельный номер или снимать жилье. Естественно, отсюда же происходит определенный сексизм.

Я начинала с того, что работала лопатой, как обычный рабочий-археолог, который фотографирует, чистит бровки и зачищает. И всегда сталкивалась с тем, что лица мужского пола говорили мне: «Так, Юль, ну ты же девочка — давай мы сами бровку почистим. Иди нивелировками позанимайся» или «Юль, ну ты же девочка — возьми фотоаппарат, иди погребение отфотографируй. А покопаем мы». Тогда такое отношение мне было обидным. Когда ты на стадии становления в профессии, тебе хочется, чтобы тебя воспринимали как профессионала, относились к тебе на равных. А чтобы к тебе относились на равных, ты должен выполнять ту же работу, что и люди вокруг тебя — в данном случае мужчины.

Когда у тебя отбирают лопату — они не только лопату отбирают, они ставят под сомнение твой профессионализм как археолога, то, что ты правильно выбрал свою профессию.

Сейчас я доросла до такого уровня, что мне не надо ничего этого делать. Мне надо проследить, чтобы люди качественно сделали работу: отфиксировали, нарисовали, зачистили. Я уже руководитель, который контролирует процесс. Я и сама подбираю людей. Например, сейчас мы копаем курган и практически весь мой состав — это мужчины. Очень понимающее и комфортное отношение. Когда надо — они пошли, сделали. Тебе никто не противоречит потому, что ты женщина, — все воспринимают тебя как начальника экспедиции, который всё контролирует.

О сожалениях

Были у меня мысли: «Блин, я же девочка. Я тоже хочу на каблучках, платьице надеть, я тоже хочу дресс-код». Они и до сих пор бывают, когда приходишь усталый, весь грязный, в пыли, смотришь на красивых девушек, возвращающихся из офиса, и думаешь: «Елки-палки, на кого я похожа? А на кого похожи эти красивые девушки…» Естественно, об этом задумываешься. Но мне кажется, надо искать золотую середину: есть поле, а есть город. И если ты находишься в городе, в офисе — надо из этого выжимать максимум, оставаться девушкой, носить платьице, каблучки.

О романтизации профессии

Раньше люди приходили за романтикой, побывав однажды в какой-нибудь экспедиции, где был костер и гитара. Как правило, это «академические» экспедиции, в которых никуда не спешат, в которых не надо делать нормы кубов в день. Туда приходили именно за ощущением романтики, поиска. Наверное, «академическая» экспедиция может такое дать и сейчас, потому что объем маленький. А когда у тебя экспедиция «новостроечная» — ты понимаешь, что здесь не до романтики, на нее нет времени. Это очень тяжелый физический труд. Сейчас в большинстве случаев я сталкиваюсь с тем, что люди приходят за быстрыми деньгами. Например, человек — просто копач, просто рабочий. У него кубы — на кубах он поднимает очень много денег. С одной стороны, он в археологии, с другой стороны... Эти люди не заморачиваются. Им не надо сидеть в офисе от звонка до звонка, они знают, что месяц «покубатурят», получат хорошие деньги — и им хватит этого до следующей экспедиции. Они не хотят ничего менять в своей жизни, не хотят получать профессию: пришли, потрудились и получили за это деньги. Вот так сейчас приходят в археологию. Побывав в экспедиции, покопав памятники, человек думает: «Блин, а в археологии есть возможность заработать. Пойду-ка я получу образование, чтобы брать открытые листы (разрешение на проведение археологических работ, которое выдается археологу Министерством культуры РФ. — Прим. ред.) и получать за это денежку».

Сейчас я не вижу людей, которые приходят за романтикой, — археология становится коммерциализированной. Там всё больше людей, у которых не горят глаза от того, что они что-то находят и представляют себе, что с этого можно написать монографию, изучить вопрос, что-то подправить в истории, — нет такого. Но это сугубо мое субъективное мнение.

О черных копателях

Лично я с черными копателями ни разу не сталкивалась, только с результатами их деятельности. Когда они выкапывали курган варварским способом, копали маленькие ямки, проходя с металлоискателем по территории памятника... Портят информацию, потому что вытаскивают археологический предмет, нарушают культурный слой. Информация теряет свою ценность. Но это чисто с археологической точки зрения.

Люди, которые поднимают монеты, оценивают их по принципу «кто сколько даст на рынке». А я это рассматриваю с точки зрения того, что они повредили слой, вытащили этот предмет из «контекста», таким образом обесценив и саму вещь, и памятник археологии. И если исследователь придет на этот памятник — он получит минимум информации. А курган так вообще — если его варварски снесли, мы вообще не узнаем, что там было, всё переворошат, то есть для науки он будет потерян безвозвратно. Но судя по раскопкам, которые мы проводили, этим занимались еще с древних времен. И в XIX веке находились закопу́шки. И в Египте то же — известно, что они чуть ли не сразу залезали в гробницы и вытаскивали оттуда ценности. Это постоянная проблема.

В археологическом сообществе Индиана Джонс и Лара Крофт — не образец: это черные копатели, которые варварски уничтожают культурное наследие человечества.

О самой интересной находке

Для нас ценно получить информацию, которой раньше не было. Найти какой-то редкий предмет, например которому нет аналогов на данной территории, — и ты пытаешься понять, как он вообще туда попал. Люди же подразумевают под ценностью золото или драгметаллы. Самая интересная находка у нас была, когда мы копали курган в Краснодаре: там было очень интересное захоронение среднего бронзового века (4500 лет назад). Видимо, лежал какой-то жрец. Если реконструировать его могилу, то по дну плотно друг к другу стояли факелы. У него было две золотых височных серьги, рог оленя, бронзовый нож, который отлили специально, чтобы положить в эту могилу, потому что нож еще не использовался, — это показывает знатность человека, его важность для общества. Погребение было очень интересное. Мы нашли там три слоя подстилок, циновку с сохранившимся узором, переплетением прутьев. Узоры охрой в районе головы.

Скелет практически не сохранился, потому что, скорее всего, он по ритуалу простоял открытым какое-то время, а потом его уже засыпали. Погребение сопровождалось пышным огненным ритуалом, так как сверху скелет был покрыт слоем обожженной глины. Он в ней как в слоеном пироге. Это было очень интересно. Про золотые сережки мы вспомнили только потом. Два разных височных кольца, золотых. Для нас был важен сам ритуал… «Запеченный пирог», факелы, подстилки. Классно. Красота.

Корректор/литредактор: Варвара Свешникова Иллюстрации: личные фотографии Юлии Федосовой