«Я пишу эти строки в Вашингтоне»

«Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения — дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), можно надеяться на постигновение законов истории». Лев Николаевич Толстой «Война и Мир». «Забайкальский рабочий» заканчивает публикацию материалов, рассказывающих о судьбе семьи Молчановых и главе семейства — враче Василии Осиповиче, стоявшем у истоков образования железнодорожной медицины региона в начале двадцатого века. Фактуру для материала предоставила проживающая в США внучка Василия Молчанова Татьяна. Окончание. Результаты научной деятельности публиковались в основном в советских научных журналах, небольшой процент — в зарубежных. Но благодаря представительству маститых ученых и функционеров от науки на международных симпозиумах и конференциях, запад был хорошо осведомлен о развитии науки в России. Советская наука росла и крепла в недрах перекошенной государственности не благодаря её заботе, а как бы вопреки, сама по себе. Ведь те отчеты, которые мы представляли, например, в дирекцию Гематологического центра, где продолжали официально трудиться, почти никто не понимал и не представлял их научной значимости. Но поскольку мы много работали, делали диагностику редких заболеваний крови и активно участвовали в научных дискуссиях, то нам как бы доверяли и поддерживали скудное финансирование, к тому же управленцам было указано, что науку надо поддерживать. В этих условиях тем, кто был увлечен и понимал, что участвует в мировом процессе развития современной биологической науки, можно было выжить, и мы выживали. В научных семьях дети вырастали почти предоставленные сами себе, если оба родителя были учеными. Так и нашему Алеше доставались редкие свободные вечера и выходные. Официальные отпуска, почти месяц в летнее время, лишь частично использовались для совместного отпуска. Да и денег поехать семьей отдохнуть на море не было, поэтому ездили к родственникам на дачу, а иногда в Ялту в Крым, благо, что там жила семья Юриной тети Людмилы Никитичны Постниковой. Такое положение вещей в семье, на которое я обращаю внимание, было вынужденным. Знания, реактивы, оборудование, которые были необходимы, чтобы работать в большой науке, проходилось добывать тяжким трудом и изобретательностью. В 1981 году я стала кандидатом биологических наук, предварительно сдав пять, а не три экзамена по специальности, т. к. защита была не по химии, а по биологии. Один из моих оппонентов — директор Института паразитологии и тропической медицины профессор Федор Федорович Сопрунов — убеждал меня, что содержание и объем моей диссертации соответствуют докторской и что он поставит вопрос о присуждении мне степени доктора наук. Я его поблагодарила за высокую оценку, но просила не поднимать этого вопроса на Ученом совете. Причина была в том, что диссертацию я выполняла под руководством кандидата химических наук Леонида Васильевича Абатурова, высококлассного специалиста в области исследования конформационной динамики белков, работающего в институте молекулярной биологии АН. Леонид Абатуров не собирался тогда защищать докторскую диссертацию (так он никогда её не защитил, впрочем, как и я). И я полагала, что с моей стороны будет крайне нетактично получить более высокую ученую степень, чем степень моего руководителя. Мой муж Юрий Постников с 1984 года работал в лаборатории структуры хроматина академика Андрея Дарьевича Мирзабекова, который в то время уже был и директором института. Коллектив лаборатории Андрея Мирзабекова уже тогда работал, как мы говорили, в западном стиле. Лаборатория Мирзабекова была направлена в будущее, работала на пике современных достижений, публиковала научные работы главным образом в западных журналах. Для самого Андрея Мирзабекова характерны высокий профессионализм, организованность, требовательность к себе и сотрудникам. Он старался привлечь в свою лабораторию научных сотрудников разных дисциплин: биология, химия, физика, медицина, математика, компьютерные технологии — с тем, чтобы внести в фундаментальные исследования новые подходы и технологии. В результате такой организации возникали коллективы с высокой творческой активностью и конкурентоспособностью. В конце 1980-х годов по инициативе академика Мирзабекова начали разрабатываться новые технологии — метод биологических микрочипов для определения последовательности генома и детектирования мутаций в генах. В становлении этого направления принимали участие все сотрудники лаборатории. Уже тогда Юрий Постников предложил применить микрочипы для диагностики мутаций в глобиновых генах. Пионерские работы по применению микрочипов для диагностики наследственных заболеваний человека были впоследствии выполнены лабораторией Мирзабекова именно на глобиновых генах. Юрий Постников и я принимали активное участие в этих разработках. Приоритетные работы лаборатории Андрея Дарьевича Мирзабекова по биологическим микрочипам более двадцати лет тому назад инициировали развитие этого направления во всем мире. В середине восьмидесятых годов в лаборатории Мирзабекова я познакомилась с группой научных сотрудников: Сергеем Грачевым (лаборатория Мирзабекова), Ольгой Миргородской (институт аналитического приборостроения АН СССР, Санкт-Петербург) и Юрием Кушнером (Лимнологический институт АН СССР, Иркутск). Юрий Кушнер в 1984 году был одним из разработчиков принципов масс- спектрометрического метода определения масс биологических молекул (метод — «экстракция ионов из растворов при атмосферном давлении», сокращенно — ЭРИ АД) и прибора, детектирующего массы биологических молекул. Ольга Миргородская — биохимик, и тогда начинала работать по применению этого принципиально нового метода в биохимии и молекулярной биологии. Наша совместная работа быстро увенчалась успехом. В 1987-1989 годах мы опубликовали три совместные работы по применению ЭРИ АД в диагностике аномальных гемоглобинов, которые были первыми в мире по применению этого микрометода в диагностике наследственных заболеваний крови. Спустя тринадцать лет, в 2002 году, Нобелевская премия в области химии была присуждена группе ученых из США, Японии и Германии за создание методов мягкой ионизации для масс-спектрометрических анализов биологических макромолекул (методы стали известны, как  Electrospray и MALDI). Ключом к применению масс-спектрометрии в биохимии являлось создание методов ионизации биоорганических соединений (Electrospray). Нобелевская премия была присуждена за разработку масс спектрометрического метода ионизации биоорганических молекул, т.е. того самого метода, который в 1984 году был впервые описан и опубликован русскими учеными как метод ЭРИ АД. Российские разработчики метода, хотя и имели приоритет на эту разработку, в 2002 году не оспаривали решение Нобелевского комитета. Они полагали, что премия учитывала также широкое применение этого метода в практике. Теперь, вспоминая, как мы работали тогда, в конце девяностых, становится понятно, что широкое применение блестяще разработанного русскими учеными метода тогда в России было очень сомнительно. Прибор в одном экземпляре находился в Институте аналитического приборостроения АН СССР в Санкт-Петербурге и занимал площадь в несколько квадратных метров. Регистрация сигналов происходила на мелованной бумаге, расчет масс осуществлялся вручную с использованием логарифмической линейки. И только большой опыт Ольги Миргородской и наш энтузиазм позволил нам успешно выполнить поставленные задачи. Дальнейшее финансирование проекта, который требовал огромных затрат, тогда в эпоху перестройки было под большим вопросом. Так, Нобелевская премия ушла из-под носа российских ученых. В настоящее время все лаборатории мира широко используют именно этот принцип в современных масс-спектрометрах. Иллюстрацией этого утверждения может служить наш другой совместный проект. В конце восьмидесятых практически на голом энтузиазме, привлекая к работе своих друзей и знакомых, мы отправились в экспедицию на озеро Байкал с целью коллекционирования крови байкальских рыб с последующим установлением аминокислотной структуры их гемоглобинов методом масс-спектрометрии и использования этих структур в качестве маркеров эволюции фауны (рыб) озера Байкал. Проект был поддержан Михаилом Александровичем Грачевым — директором Лимнологического института АН СССР в Иркутске. Для меня этот проект имел семейное значение. Наконец-то мне представилась возможность побывать в местах, где жили и работали мои бабушка и дед и где родился мой папа. Экспедиция прошла очень интересно: незабываемые виды Байкала и научной базы в лесу, наша лаборатория в палатке у «самого синего моря». Образцы крови уникальных рыб были собраны, и даже был сделан первичный скрининг гемоглобинов на месте. По возвращении в Москву мы ещё пытались сделать сравнительный анализ пептидов методом масс-спектрометрии — ЭРИ АД, но закончить проект и сделать выводы нам не удалось по объективным причинам практического прекращения финансирования науки в 1990 годах. Началась новая эпоха демократии и выживания в быстро меняющихся условиях. К эпохе перестройки в нашей семье было три поколения. Наши родители, родившиеся, выросшие и сделавшие карьеру в советское время, были на пенсии. Они уже не могли активно участвовать в политических событиях в стране. Их больше интересовали материальные вопросы обеспечения старости и судьбы их детей. Все они были членами коммунистической партии и трудно переживали крах привычных понятий о её руководящей роли в государстве. Среднее поколение — мой муж, я сама, моя сестра, ёё муж — мы никогда не принадлежали к советской элите, а были в рядах сопротивляющейся интеллигенции. В девяностых годах мы активно поддерживали перестройку, участвовали в митингах, демонстрациях, клеили листовки по ночам и спорили о правильности курса Михаила Горбачева. Лично мне уже тогда было ясно, что Михаил Сергеевич, при всей прогрессивности своих взглядов и популярности на западе, не имеет будущего, так как не имеет четкого плана, какие именно политические и экономические цели он преследует. Наше младшее поколение — сын Алексей и его жена Юлия — только что закончили МВТУ им. Баумана, им было по двадцать четыре года. Они не имели жизненного опыта, поскольку выросли в достаточно обеспеченных семьях, а высшее образование предполагало в ближайшем будущем работу по специальности. Но, к нашему глубокому сожалению, именно этого они и были лишены в сложившейся в 1990 годах политической и экономической ситуации. Очень быстро стало понятно, что в специалистах-инженерах наше государство не нуждается. Те закрытые предприятия, где они работали по так называемому распределению, судорожно искали новые способы финансирования, а не повышения качества выпускаемой продукции. Наши дети «отсиживали» свои рабочие часы и быстро набирали опыт разочарования и цинизма по отношению к выбранной специальности. По сути, специальности были очень нужными, а образование было действительно «высшее», по всем мировым меркам. Но… кого тогда это заботило? На устах и очень скоро на деле появилось новое привлекательное слово — бизнес. Мы с мужем в бизнес никак не вписывались и оставались непрактичными «мечтателями» от науки. В конце восьмидесятых — начале девяностых ученые-биологи стали активно выезжать за рубеж. В связи с развитием международного проекта «Геном человека» специальности биохимия, молекулярная биология, биология, генетика стали очень востребованы на западе. Россия тоже участвовала в этом проекте, но финансирование было настолько мизерным, что вся надежда была на участие посредством генерирования идей. Можно было попробовать получить приглашение на работу за границей, например, в Америке. Эта возможность казалась очень привлекательной. Но мы рассматривала её с не типичной для тех времен точки зрения. Нам хотелось испытать свои способности и свою научную состоятельность не только в России, которая долго пребывала за «железным занавесом», а на западе, где биологические науки развивались на самом высоком современном уровне. Такая возможность представилась, когда в 1990 году я получила приглашение для участия в советско-американском проекте по изучению уникального сибирского озера Байкал. Приглашение исходило от профессора геологии и морских наук Дугласа Вильямса из Университета в Южной Каролине, США. В настоящее время профессор Дуглас Вильямс не только преуспевающий американский ученый, он является академиком отделения естественных наук Российской Академии наук. Вильямс — третий иностранный академик в этой области во всей истории Российской АН. С Дагом Вильямсом я познакомилась в 1989 году на Байкале, когда он был главой советско-американского проекта «Бурение Байкала» вместе с Михаилом Кузьминым. Поэтому я была приглашена в Университет Южной Каролины для продолжения совместных работ в направлении изучения фауны озера Байкал. В том же году я получила приглашение на работу на факультет биохимии и Центр по диагностике гемоглобинопатий в Медицинский Университет штата Джорджия, США. Приглашение на работу поступило от профессора Тайтуса Хайсмана — главы обоих департаментов и всемирно известного специалиста в области гемоглобинопатий. С профессором Хайсманом я поддерживала переписку с 1988 года по профессиональным интересам. В те же годы запретные слова «родственники за границей» превратились в престижные. Настало время, когда можно было извлечь на свет письма папиного брата и фотографии родственников из Америки, что я и сделала в 1988 году. Однако поиски места нахождения родных в Америке оказались проблематичными. Мой папа умер в 1975 году, а дядя — Юрий Васильевич Молчанов, умер в 1974 году, и было только известно, что он похоронен в Сиэтле, штат Вашингтон, США. Моя двоюродная сестра Лидочка Молчанова была замужем, это мы знали, но в конце восьмидесятых точно не знали её новой фамилии. Мама и Михаил Васильевич Янчевецкий помнили, что якобы папа упоминал, что Лидочка замужем за Лермонтовым. И это всё. В семье мало кто верил, что по таким скудным данным мне удастся найти двоюродную сестру в Америке. Перечислю лишь направления моих поисков: телефонные книги в Америке — без результатов; письмо мэру Сиэтла — результат нашел меня в 1991 году, когда я уже была в Америке; письмо священнику Виктору Потапову, который возглавлял Русскую Церковь в столице США Вашингтоне — ответ с обещанием помочь пришел накануне моего вылета в США; музеи Лермонтова в Тарханах, в Москве. Помощь пришла, как часто случается, неожиданно. Летом 1988 года мы с приятельницей Ольгой Миргородской были в гостях у Сергея Павловича Залыгина, тогда главного редактора журнала «Новый Мир». В разговоре я случайно упомянула, что ищу родственников — Лермонтовых. На следующий день Оля привезла мне огромную книгу «Лермонтовская энциклопедия» — подарок Сергея Павловича. Эта книга стала для меня путеводителем в поисках родственников — Лермонтовых. Мне удалось найти Серафиму Алексеевну Панфилову — составительницу родословной рода Лермонтовых для энциклопедии, и она дала мне адрес Михаила Александровича Лермонтова, одного из многих Лермонтовых, проживавших в США. Как потом выяснилось, Михаил Александрович был почти соседом Лидочки, моей двоюродной сестры, и её мужа — Юрия Григорьевича Лермонтова, в штате Нью-Джерси, США. Он сам отвез письмо моим родным. Так, в силу ряда случайных обстоятельств, происшедших только потому, что поиск надо вести непрерывно и верить в конечную цель, в 1989 году мне позвонила моя сестра из Америки, а потом прислала частное приглашение. Таким образом, весной 1991 года я имела три приглашения в США: два на работу по специальности «биохимия и молекулярная биология» и одно частное — от близких родственников. С 26 апреля 1991 началась моя другая жизнь в незнакомой для меня стране с новым языком, законами, традициями и обычаями. В 1990 году Юрий Постников защитил диссертацию на звание кандидата биологических наук, а в 1992 году приехал в Америку, получив позицию в Национальных Институтах Здоровья, Бетезда, США. Научная карьера в Америке у меня и через год у моего мужа Юрия Постникова складывалась весьма успешно. Мы оба работали в престижных лабораториях, в Национальных Институтах Здоровья, сотрудничали с ведущими специалистами в нашей области, выступали на семинарах, международных симпозиумах, и каждый из нас опубликовал более пятидесяти научных статей в ведущих международных изданиях только за период работы в США, т. е. приблизительно за пятнадцать лет. В девяностых американские родные Лермонтовы (звучит странно, но Лермонтовская эмиграция из России — это совсем отдельная история) встретили меня тепло, по-родственному. Лермонтовы жили в роскошном доме с пятью спальнями, тремя гостиными и бассейном во дворе. Но не это оказалось решающим в наших отношениях. Нам было интересно друг с другом, было много общего в понимании ценностей жизни, нам всем было дорого наше прошлое и наши родные. Мы стали друзьями и очень близкими людьми. Тема «Лермонтовский род» стала моим увлечением в свободное время. Однако до 2004 года свободного времени почти не было, чтобы обобщить собранный материал о шотландских Лермонтах и российских Лермонтовых. Но в 2004 году я приняла осознанное решение оставить свою основную биологическую науку и приобщиться к рядам ученых, работающих в области истории семей и генеалогий, о чем нисколько не жалею. Новое научное направление обогатило мою жизнь и расширило рамки знаний естественных наук до возможности узнать мир и попытаться понять связь поколений. В 2008 году вышла в печать книга «Лермонты-Лермонтовы 1057-2007», написанная мною в соавторстве с представителем шотландских Лермонтов — Рексом Лермонтом. Наши российские родные — моя сестра с мужем и молодое поколение Молчановых: Ляховские и Виноградовы — живут и работают в Москве. Бизнес оказался тоже увлекательной профессией, с доходом, позволяющим жить благоустроенно и интересно. Моя сестра Марина Молчанова (в замужестве Виноградова) окончила Московский авиационный институт (МАИ). Её муж — Игорь Мартынов, имеет два диплома о высшем образовании: МАИ и механико-математический факультет МГУ. Оба работают в бизнесе, много путешествуют. Алеша со своей верной спутницей, второй женой Женей, в свободное от проблем бизнеса время путешествует. Его маршруты охватывают самые экзотические точки планеты, такие как Галапагосские острова, африканские сафари, водопад Виктория, подводное плавание у берегов Таиланда и в Красном море. Мы рады, что он не замыкается просто на целях обогащения, как это характерно для многих «новых русских». В их семье много читают, и мы часто дискуссируем на темы развития экономики, образования в России и за рубежом. Наша племянница Дарья Виноградова родилась в 1977 году в Москве, окончила географический факультет, кафедру географии мирового хозяйства по специальности «внешние долги стран мира», Московского государственного университета. Даша активно поддерживает мои семейные генеалогические исследования и увлекается развивающимся в России направлением «психогенетика» — раздел психологии, использующий данные генетики и генеалогический метод. И, наконец, наше самое младшее поколение — внучка Анечка Ляховская, которая родилась в 1994 году в Москве. Как большинство детей её поколения, она не очень представляет, кто такие Ленин и Сталин и почему шестьдесят пять лет тому назад была мировая война и Великая Отечественная война. Она растет, не заботясь о том, что за десять лет до её рождения Россия называлась СССР, и о том, что её дед и бабушка жили в Москве, а не в Америке, куда она прилетает отдыхать каждое лето, как мы когда-то ездили в Подмосковье, а на другие каникулы летает с родителями то в Египет, то в Турцию, то в Китай, то на Бали. Вот такое теперь счастливое детство у нашего младшего поколения. Но мы, как старшее и умудренное опытом поколение, конечно, озабочены её интеллектуальным воспитанием. Аня с ранних лет проявляла необычные черты характера и таланты. В полтора года уже обладала чувством юмора, даже по отношению к самой себе. В три с половиной года начала писать красками, да так уверенно, что её детские картины нас удивляли. ххх Оценивая историю и генеалогию нашей семьи с корнями из Смоленской губернии, можно с уверенностью утверждать, что стремление к знаниям крестьянского сына Василия Осиповича Молчанова, поддержанное его супругой Юлией Степановной Кудиновой, было не просто унаследовано, но значительно развито потомками. В нашей семье все имеют высшее образование, и многие — дипломированные кандидаты наук. Интересное наблюдение о том, что потомки в нашей семье и семье моего мужа не имели точной информации о своих предках, но тем не менее следовали проложенному ими курсу совершенствования интеллектуальных способностей, подтверждает идеи о генетической наследуемости интеллектуальной предрасположенности. Она проявляется в поколениях в большей или меньшей степени в зависимости от других черт характера и обстоятельств жизни. Хочется надеяться, что не почитаемое в настоящее время в России понятие «интеллигент» закрепится в поколениях наших потомков. Его истинное значение — разумный, понятливый, сообразительный, смышленый, способный, образованный, умственно развитый, живущий интересами политики, литературы, истории и искусств человек. Подготовил Анатолий КВАСОВ. предыдущий материал о семье Молчановых можно прочитать здесь.