Федор Лукьянов: В условиях боевых действий "финляндский" вариант должен был бы привлечь более пристальное внимание Украины
Высказывания Давида Арахамии, который полтора года назад участвовал в российско-украинских переговорах с целью прекратить вооруженный конфликт, вызвали широкий резонанс. Украинский функционер сказал то, о чем говорили и раньше, но без официального подтверждения со стороны Киева. Во-первых, главной темой тогда была военно-политическая безопасность - закрепленный нейтральный статус Украины. Как мы знаем со слов российского президента (встреча с африканской делегацией в июне), речь шла и о конкретных параметрах ограничения украинского военного потенциала. Во-вторых, Арахамия сообщил о позиции тогдашнего британского премьера Бориса Джонсона, который то ли от себя, то ли от лица "коллективного Запада" высказался за продолжение войны до победного конца.
Воздержимся от политических оценок решений, принятых украинским руководством. Интереснее содержательная сторона переговоров, о которой мы теперь можем судить более полно.
Через полтора-два месяца после начала боевых действий Украине предлагали то, о чем еще в 2014 году, после начала острого кризиса вокруг Донбасса, упоминали наиболее умеренные из западных комментаторов, - "финляндизацию". Иными словами - гарантию безопасности и независимости страны в обмен на документально закрепленные ограничения ее военно-политического статуса. Примером служили договоренности между СССР и Финляндией после Второй мировой, когда Хельсинки сохранил суверенитет и почти полную самостоятельность (да еще и обрел торгово-экономические преференции), добровольно согласившись оставаться в стороне от западных объединений. Во второй половине 1940-х годов эта схема считалась большим достижением Финляндии, поскольку альтернативой полагалось включение страны в советскую сферу влияния со всеми вытекающими последствиями - установлением "народной демократии" и жестким следованиям внешнеполитическому курсу СССР.
Применительно к Украине обсуждать такую модель в прошлом десятилетии были готовы очень немногие - приверженцы школы реализма в международных отношениях (ее олицетворением считается Киссинджер), да и то не все. Часть тех, кто, в принципе, верит в баланс сил, в данном случае не считали необходимым применять этот подход. Россия ведь слишком уступает совокупному силовому потенциалу Запада, чтобы всерьез претендовать на учет ее военно-стратегических интересов. Большинство же западных политиков и стратегов придерживались вообще иной идеологии: баланс сил и геополитические компромиссы - достояние прошлого, сегодня актуальны только идеологические категории: "свободный мир" берет верх над "несвободным", и точка. Так что общая линия Запада, взятая на вооружение после холодной войны, не менялась - расширение собственных военно-политических институтов вне зависимости возражений кого бы то ни было.
"Финляндизация" была для многих неприемлемой, поскольку служила бы тормозом отдаления Украины от России и сближения с Западом
Тут следует заметить, что эти дискуссии о схемах обеспечения безопасности велись преимущественно на Западе, прежде всего в США. Собственно, в украинском политическом и общественном поле, где находились те, кто более всего должен был быть заинтересован в надежном результате, отдельных обсуждений почти не было. Существовала четкая и не менявшаяся с самого начала независимости линия на максимальное отмежевание от России, она и получала прямое одобрение и поддержку с Запада. Альтернативой ей служила гораздо более гибкая и аморфная концепция (ее почему-то принято было считать пророссийской), суть которой (реальная, а не декларированная) сводилась к постоянному маневрированию и уклонению от каких-либо обязательств - предлагаемых или даже уже принятых.
Для представителей первой точки зрения "финляндизация" оставалась неприемлемой, поскольку служила бы тормозом отдаления от России и сближения с Западом. А приверженцы второй, на самом деле, не годились в качестве договорных партнеров, поскольку данная модель все-таки предусматривает жесткое выполнение согласованных параметров. Задачей же "гибких" сил было не допустить никакой жесткости обязательств либо вывернуться из-под них при первой возможности. Вообще, особенность украинской политической культуры, которая рассматривает любые сделки в качестве не окончательных, а промежуточных, наложила заметный отпечаток на всю историю Украины после конца СССР. И, как минимум, внесла вклад в неутешительное состояние, которое приходится констатировать сегодня.
Большинство западных политиков считали баланс сил и геополитические компромиссы достоянием прошлого
Казалось бы, в условиях уже ведущихся боевых действий, урон в которых несли обе стороны, но в большей степени украинская, "финляндский" вариант должен был бы привлечь более пристальное и практическое внимание. Однако тут вступили во взаимодействие два описанных феномена. С западной стороны - недопустимость пересмотра итогов холодной войны, то есть учета особого мнения Москвы. С украинской - неприятие каких бы то ни было обязывающих договоренностей. Результат оказался предрешен. Сейчас, когда на Западе начинает витать призрак неких переговоров о перемирии, возвращение на полтора года назад невозможно. В некотором смысле ситуация упростилась - вопрос решается на поле боя и результат определится традиционным способом. Тем не менее рано или поздно вопрос о политическом урегулировании встанет вновь. И зависеть его решение будет от способности извлекать уроки из случившегося. Или неспособности.
