"Его называли - Вечный". Памяти Владимира Чурова
Сегодня девятый день со дня смерти экс-главы Центризбиркома России Владимира Чурова. Он скончался в Москве 22 марта на 71-м году жизни, всего через несколько дней после юбилея. Коллеги вспоминают его как человека с большой эрудицией, чуткого, внимательного, увлеченного своим делом. Сегодня с читателями "РГ" делится своими воспоминаниями о Владимире Чурове литератор, переводчик, член Союза писателей России Борис Подопригора.
У Владимира Евгеньевича Чурова было много прозвищ. Иногда ироничных, но не злых. В Смольном его называли Дедом Морозом и вообще его борода привлекала отдельное внимание. В Центральной избирательной комиссии (ЦИК) он был - ВЕЧ (позднее - Вечный). Своих прозвищ он не только не стеснялся, но даже их обыгрывал: свои не менее знаменитые очки "пририсовывал" легендарному в 2015 году приморскому козлу по кличке Тимур… На открытках, которые дарил.
Мы познакомились в середине 90-х. Петербург не реже раза в неделю принимал высокие иностранные делегации. Владимир Евгеньевич обратил на меня внимание потому, что я переводил с английского и китайского языков. Чуров, по должности принимавший зарубежных гостей, стал меня расспрашивать о настрое переводчика при работе со столь непохожими языками. Расспрашивал подробно и по существу. Поначалу мне показалось, что он сам филолог.
Я благодарен Владимиру Евгеньевичу за профессиональную поддержку в те времена. Дело в том, что к участию в серьезных переговорах, например в сфере судостроения, переводчику надо готовиться заранее, вникать в существо дела и только после этого уточнять филологию. Но высокие судостроительные начальники иногда этого не учитывали: "В прошлый раз справился. И завтра получится". Без помощи Чурова было не обойтись. Понятно, через кого директор, например, Адмиралтейских верфей, получал сигнал: "Примите переводчика и работайте с ним, пока он во всем не разберется". Предварительная работа на тех самых верфях однажды затянулась до полуночи.
Вообще, к переводчикам Владимир Евгеньевич питал слабость. Интересовался историей родного мне Военного института иностранных языков. Выступал (непременно в форме посла) перед курсантами. Кстати, одно из последних его публичных появлений было связано с открытием мемориальной доски "родоначальнику" института - генералу Алексею Игнатьеву. Уже будучи председателем ЦИК, он перед выездом за рубеж обращался за консультациями именно к переводчикам, с азов знающим страну, в которую предстоял выезд. Хотя мог обратиться в любой академический институт. Конечно же, это нас сблизило.
Второй особенностью нашего общения стало "военное дело". Мне кажется, он, сын многоопытного военного моряка-гидрографа, жалел, что не стал профессиональным военным. В этом меня убеждало его особое увлечение военной геральдикой, особенно имеющей историческую привязку. Ну а его близкие отношения с генералом Александром Валентиновичем Кирилиным, признанным коллекционером и знатоком военной атрибутики бесспорно "приблизили" его к авторскому жанру - "отечествоведению", во-первых, через "отчествоведение" (судьбы родственников), во-вторых, через историческую символику.
И еще важная особенность. Такой домашней библиотеки, как в питерской квартире Чурова на улице Тухачевского я не видел, пожалуй, нигде. За прогнувшимися от книг полками стен не было видно.
Сугубо личное: Владимир Евгеньевич одним из первых навестил меня после онкологической операции, сделанной мне в 2005 году. Принес домашние котлеты и книгу по истории Ирана 1930 годов.
Поэтому не только интересность общения с человеком, решительно не ограничившим себя рабочей текучкой, тем более далекого от чванства, нас подвела к обмену и обсуждению книг, нами порознь изданных. Я написал рецензии на пять его книг. Жаль, не успел с шестой. Лишь одну из моих рецензий он принял на все сто.
Пусть литературоведы и историки оценят значение им написанного. О генералах царской разведки и о своем деде - генерале-артиллеристе Великой Отечественной. О командировке отца в Марокко - в проекции на визиты в эту страну государственных деятелей СССР Анастаса Микояна и Леонида Брежнева. Об истории российского флота - с массой иллюстрирующих документов. Его перу (клавиатуре) принадлежат еще и записки посла по особым поручениям (дипломатическая хроника, главным образом, XIX века) и очерки истории времен императора Александра I. Даже театральные увлечения ленинградца-семидесятника, проиллюстрированные сотнями (!) программок, стали основой целого сборника. Сколько собственных ассоциаций они вызвали!
Чем еще интересны книги Владимира Евгеньевича? Дело в том, что академические фолианты вряд ли заинтересуют рядового читателя. Но того же читателя наверняка привлечет имя автора, которое на слуху уже несколько десятилетий: с подачи публичного лица читатель скорее расширит представления о прошлом страны. Ибо истории в обыденном смысле - в отличие от Истории как науки - более доходчивы.
Заметим еще одну грань Чурова-летописца: его творческий замах, энциклопедичность знаний, эмоциональная неутомимость служат (увы, служили…) весьма востребованной и своевременной оценкой интеллектуального (да и культурного) потенциала нынешнего политического класса, часто воспринимаемого как безликое (если не хуже) чиновничество. Кем-кем, а классическим кабинетным чиновником он не был. В отличие от своих книг, точнее запечатленных в них эпизодах "лихих" 90-х, был подчеркнуто откровенен. Для меня он до конца оставался ленинградцем-питерцем, совмещающим в себе интеллигентность со скромностью: известностью не козырял. На провокационное известие об освобождении с поста председателя ЦИК (задолго до его настоящей замены) отреагировал внешне спокойно. А провоцировали его часто и на все пресловутые "146 процентов".
Он многое успел. Имел прямое отношение к возвращению из Украины в Петербург памятника Александру II - на Суворовском проспекте. Как частность, сделал многое для присвоения Петрозаводску звания Город воинской славы - формально потому, что в Карелии служил его дед. О его политической деятельности, для многих не оставившей неприятного послевкусия, лучше скажут другие. Не случайные петербургский и карельский нюансы: на его рабочем столе я почти всегда видел газеты "Санкт-Петербургские ведомости" и "Смену" - пока она выходила. Что касается Карелии, то, возможно, он хотел о ней написать отдельно. В частности, интересовался историей Свирской операции, спрашивал телефоны местных краеведов.
17 марта этого года я поздравил его с 70-летием. Он уже лежал в больнице. Но оптимистичным голосом заверил: "Худшего, кажется, избежал…"
Не удалось…
