Войти в почту

о шансах Европы вернуть себе статус самостоятельного субъекта мировой политики

«Сейчас, вероятно, впервые у нас начинают возникать «обоснованные сомнения» в том, что проевропейская линия правильная и что Европа в принципе может быть надёжным партнёром. Но на вопрос, может ли Европа стать самостоятельным субъектом, стоит всё же ответить утвердительно. Но для этого нужно соблюсти четыре с половиной условия».

После прослушивания многочисленных заявлений европейских политиков, из которых наиболее выдающимся стал рассказ Ж. Борреля о том, что Европейский союз — сад, куда не следует пускать чумазых туземцев, которых специально обученные садовники для начала должны «причесать» на европейский манер, у многих из нас в голове вертится один и тот же вопрос: есть ли шанс для Европы вернуть себе статус самостоятельного субъекта мировой политики, вырвавшись из-под контроля Вашингтона, становящегося всё более циничным и откровенным?

Ведь значительная часть российской политической и экономической элиты, экспертного сообщества, выросла с надеждой на российско-европейское, а если разобраться — российско-германское партнёрство. И теперь, наблюдая за карнавалом безумия в Европе, а особенно за его германским вариантом, который кажется ещё более безумным от неожиданно быстрой и политической, и нравственной деградации германской элиты, мы впадаем в некий ступор.

Для начала отметим, что подобные иллюзии для России были характерны всегда: и перед Первой мировой войной (напомним Бьёркское соглашение 1905 года), и перед Февральской революцией (когда казалось, вот-вот — и наступит сепаратный мир), и в начале 1930-х, когда Гитлер уже маячил на горизонте, а договора Молотова — Риббентропа ещё и в помине не было. И Горбачёв надеялся на твёрдую немецкую «руку помощи», и Ельцин, грезивший великой «европейской тройкой». Сейчас, вероятно, впервые у нас начинают возникать «обоснованные сомнения» в том, что проевропейская линия правильная и что Европа в принципе может быть надёжным партнёром.

Но на вопрос, может ли Европа стать самостоятельным субъектом, стоит всё же ответить утвердительно.

Но для этого нужно соблюсти четыре с половиной условия.

Первое. Европа должна преодолеть управленческую многосубъектность. Не должно быть ситуации, где источник суверенитета неясен, а поэтому он пока побудет в Вашингтоне, чтобы не потерялся. Не только России, но и всему миру необходимо чётко понимать, с кем мы в Европе будем иметь дело, договариваться и т. п. Нет, конечно, мы можем допустить, что Евросоюз превратится в некое подобие конфедеративной империи, в полноценный суверенный субъект. Хотя представить это в условиях почти полного контроля над общеевропейскими структурами со стороны США сложно. Но в современном мире ничего исключать нельзя.

Второе. Пространство того, что будет рассматриваться как Европа (и оно почти наверняка будет очень отличаться от актуальной ныне Европы), должно иметь высокий уровень военно-силовой защищённости, чтобы прецеденты, подобные взрыву ниток СП, не повторялись. Это значит, надо создать не просто игрушечную «европейскую армию» для полицейских по сути своей операций против мигрантов в Средиземноморье. Европе или её стране — ядру этой геоэкономической системы — нужна полноценная армия, способная вести активные боевые действия как минимум на одном ТВД и осуществлять полицейские операции в зоне постоянной нестабильности — в Средиземноморье. Но защищённость потребует и создания масштабных сил внутренней безопасности, которые бы купировали внутренний взрывной потенциал, которого за последние годы накопилось изрядно и, думается, ещё накопится в ближайшее время.

Третье. Относительная финансовая защищённость. Похоже, этот фактор приобретает для современной Европы абсолютно критический характер. Проблемы в финансах есть у всех, в том числе у таких стран, как Китай, Индия. Россия этого избегает пока только потому, что её выключили санкциями из глобальных финансов. Но настолько тяжёлых проблем с финансовой системой, как в странах Европы, ещё вчера считавшихся эталоном финансовой стабильности, нет практически нигде в мире. Фактически мы видим полную финансово-инвестиционную несуверенность современной Европы. И здесь вероятность успеха пока сильно ниже 50%.

Четвёртое.

В Европе должны появиться политики, опирающиеся на значимые общественные группы в своей стране. А не политики — продукты глобальных тусовок вроде А. Бербок, Туска или фон дер Ляйен.

Но это как раз представляется реальным: хотя глобалистам и удалось выхолостить европейскую политику до состояния, когда Макрон смотрится политическим гигантом, как раз эта пустота и разбалансированность европейской политики могут позволить даже относительно слабому, но харизматичному популисту, вокруг которого концентрируется небольшая, но упёртая политически и мотивированная идеологически группа «активистов», например прошедших войну на Украине в стане бандеровцев, стать политическим лидером. С которым будут стремиться договариваться и те, кто представляет «мир демократий», и те, кто ему оппонирует. Ну а дальше — дело техники и его коммуникационных способностей. Кстати, ничего не напоминает?

Итак, что мы получаем на выходе? Как должна выглядеть та самая «Европа мечты», которая сможет играть на равных с грандами глобальной политики? А получаем мы следующее.

Относительно высоко милитаризированную империю с собственной, выделенной из глобальных финансов финансово-инвестиционной системой и вертикалью власти с населением не менее 350 млн человек в зависимости от того, где будет центр этой империи, ведомой политиком-харизматиком. Да, пожалуй, такая «большая система» сможет претендовать на автономность от Вашингтона.

Но есть, как говорится, нюанс.

Нам правда хочется, чтобы на наших границах возникло именно такое образование, особенно учитывая критическую потребность этой потенциальной империи в как можно более дешёвых ресурсах, которые взять можно только в России? А ещё и европейскую русофобию, которая точно никуда не денется.

Посему напомним о забытой нами «половинке», которая и сделает возможным партнёрство России и Европы.

Эта половинка, кажется, самая простая, но на деле практически невыполнимая: Европа должна осознать, что сейчас не XIX и даже не начало XX века. И что собственные ценности не стоит навязывать окружающим народам в духе так любимого европейцами колониализма, проявлением которого, очевидно, был «словесный эксцесс» когда-то борца с франкистской диктатурой Жозепа Борреля.

В этом возникают большие сомнения при взгляде на то, как быстро и легко европейские элиты усвоили и русофобию, и национализм, добившись — это стоит признать — в сравнительно быстрые сроки подавления оппозиции внутри европейских стран. Есть ли смысл европейским элитам отказываться от колониального тоталитаризма, ставшего основой политики Евросоюза? Особенно учитывая, как быстро привычный нам социокультурный и политический колониализм Запада в отношении России дополняется в Европе нескрываемым колониализмом экономическим — жизненной потребностью получить доступ к российским ресурсам, желательно даром.

Сможет ли будущая Европа быть геополитически уважительной по отношению к России? Это очень большой вопрос. Из которого вытекает следующий: стоит ли нам так уж подталкивать Европу к геополитической самостоятельности? Может, лучше, прагматичнее и безопаснее попытаться принудить США, где нет-нет да и зазвучат голоса разума, к партнёрству и возвращению нынешней «тёплой войны», к нормальному состоянию взаимного сдерживания и нормальной для наших стран холодной войне?

Коллективный Запад, как честно говорил Збигнев Бжезинский, стремился строить постглобальный мир против России, но предполагается, что построен он будет за счёт России и на обломках России. Давайте подумаем, как предложить хотя бы части западных элит (не говоря уже про элиты условного Востока) вариант построения постглобального мира за счёт Европы и на обломках Европы. Чем не вариант?

В конечном счёте «Запад», если отбросить все сантименты про толерантность и мультикультурность, — мир капитала, который пойдёт на любое преступление, продавая нам верёвочку, на которой мы планируем его повесить. Или что-то в этом духе…

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.