Ровно 30 лет назад, 23 февраля 1992 года, в Москве прошел первый после распада СССР массовый митинг. Люди вышли на Тверскую, чтобы выразить протест против экономических реформ ельцинского правительства. При этом часть демонстрантов в День Советской армии собиралась возложить венки к могиле Неизвестного солдата. Но к Кремлю их не подпустили, и демонстранты, в числе которых было много ветеранов Великой Отечественной, попытались прорвать оцепление. ОМОН ответил дубинками и водометами. Это был первый в новейшей истории России случай, когда власть применила силу против митингующих. Очевидцы событий рассказали «Ленте.ру» о непропорциональной жестокости ОМОНа и о том, к чему это привело.

***

23 февраля 1992 года в Москве было холодно. Колючие минус восемь, однако, ничуть не пугали любителей зимнего плавания, которые съехались со всего СНГ. Моржи спускались в воду на набережной Парка Горького и совершали заплывы на 200 метров. Некоторые из них чуть позже решили присоединиться к митингу с шествием к Александровскому саду.

Каждым из них двигали свои мотивы, но все были возмущены тем, что происходило в стране. Собрались приверженцы самых разных политических сил: над шествием были знамена советских воинских частей, отличившихся в Великой Отечественной войне, чуть поодаль — черно-желто-белый флаг Российской империи, развевался на ветру Андреевский военно-морской стяг.

Народ стягивался к площади Маяковского (ныне Триумфальная площадь) со стороны Пушкинской и от Белорусского вокзала. Возле «Макдоналдса» — развалы самого разнообразного товара: здесь можно было разжиться и водкой, и закуской. Но митингующих интересовали только газеты. Люди приобретали пятничные выпуски и собирали бесплатные агитматериалы политических партий. Чтобы развлечь публику, кто-то принес баян. Народ угадывал знакомые мотивы и охотно подпевал. По Тверской разносились старые советские песни, десятки голосов спели «Вставай, страна огромная…»

Бок о бок с молодыми демократами шагали отставные военные, полковники и генералы. Было много фронтовиков, желавших в праздничный день возложить цветы к могиле Неизвестного солдата. Однако на площади Маяковского путь им преградили «КамАЗы», заранее пригнанные в центр Москвы.

Народ попытался прорвать оцепление. В ответ на спины митингующих посыпались удары дубинок.

Шоковая терапия

Начало 1992 года стало беспрецедентно тяжелым периодом в жизни многих российских семей. 2 января началось «освобождение цен», и стоимость товаров моментально устремилась вверх. Многим людям до сих пор страшно вспоминать, как они ходили в магазин 30 лет назад: днем макароны стоили в три раза дороже, чем утром, а вечером — в десять раз дороже, чем днем. Как следствие, многие россияне оказались на грани нищеты. Озлобление в обществе росло с каждым днем. Одновременно многие испытали разочарование от преобразований, затеянных новой властью. Люди, еще недавно выходившие на митинги в поддержку Бориса Ельцина, признавались друг другу, что их надежды не оправдались, на горизонте маячила полная неопределенность.

Газета «Известия» сообщала в номере за 4 февраля: «В последние дни ленты информационных агентств полны сообщениями о консолидации различных политических сил, заявляющих о неприятии экономической реформы и требующих отбуксовки назад».

Вместе с повышением градуса в прессе нарастала и уличная активность. Так, на демонстрацию 9 февраля 1992-го собралось, по разным оценкам, до 100 тысяч человек. Процессия прошла по Крымскому Валу и собиралась повернуть к Белому дому, но ее остановил милицейский кордон. Тогда все кончилось мирно. Люди ругали правительство, но относительно спокойно разбрелись. В тот же день произошла попытка собрать альтернативный митинг сторонников Бориса Ельцина. По данным МВД, впрочем, в поддержку президента России вышли лишь четыре тысячи человек.

«1992-й — начало гайдаровского освобождения цен и чубайсовской приватизации, — говорит Савельев. — В начале января рухнуло все. Это называли шоковой терапией, для меня же это государственная измена и попытка уничтожения страны и ее народа. В то время еще была привычка ходить на митинги: москвичи ходили все время, начиная с 1989 года. Без интернета собирались сотни тысяч человек. Работало сарафанное радио. Резкое ухудшение условий жизни, распад производства, увольнения — все это подталкивало людей к протесту. Изменники же стремились к обострению, хотели столкнуть граждан с силовыми структурами. Они рассчитывали воспользоваться ситуацией и перевести конфликт в фазу гражданской войны, которая, можно сказать, вспыхнула в 1993 году (имеется в виду конфликт Ельцина с Верховным Советом, который закончился стрельбой из танков по Белому дому — прим. «Ленты.ру»)».

«Начинается новая эпоха»

То, что митинговать на Манежной в Москве запрещено, но разрешено на площади Маяковского и в Парке Горького, передали по радио «Маяк». Поданная в мэрию заявка на проведение демонстрации стала настоящей головной болью для столичного градоначальника Гавриила Попова. Отказать оппозиции он не решился, но поставил условие: перегородить Тверскую. Вечером 23 февраля Попов заявил, что истинной целью митингующих был штурм Красной площади и Кремля. Сами же демонстранты и сегодня убеждены, что все это домыслы и плод больного воображения тогдашней власти.

Активный участник митинга Эдуард Лимонов писал, что на улицы вышло 300 тысяч человек. Савельев считает, что 100 тысяч. Известный политик, тогдашний народный депутат России и член Верховного Совета Илья Константинов назвал «Ленте.ру» еще более скромную цифру — 10-15 тысяч.

На взгляд Константинова, у демонстрации было несколько причин: либерализация цен и День Советской армии, который впервые проходил в другой стране — России.

«Вышли очень разные люди, со многими мне приходилось потом общаться, — говорит Константинов. — Были и ветераны армии, и политические активисты, которые протестовали против ельцинской политики. Это была первая столь массовая акция, обозначившая очень серьезный кризис, раскол в стране. Она показала, что нас ожидают драматические события. До 23 февраля 1992 года жестких разгонов массовых акций с использованием спецсредств в Москве не было. По крайней мере при Горбачеве».

Общее число задействованных силовиков превышало 15 тысяч человек. 12 тысяч из них составляли сотрудники милиции и ОМОНа. Все — в полной экипировке, в касках, со щитами и дубинками. Наготове стояли около четырех тысяч солдат дивизии Дзержинского. Начальник ГУВД Москвы Аркадий Мурашев выступил с угрозой применить силу, обещая, что «ни один красный не пройдет». Груженые самосвалы перекрывали улицы и переулки в пределах Садового кольца, превращая их в ловушки для демонстрантов. Поезда метро проезжали место будущего митинга без остановок.

После митинга у памятника Маяковскому люди решили двигаться в сторону Кремля и далее к Александровскому саду. Однако через кордоны на Тверской их не пропустили. Между армейскими ветеранами с букетами цветов и стоявшими в оцеплении силовиками начались словесные перепалки. По утверждению Лимонова, самые активные из митингующих сумели забраться на грузовики. Кто-то вскарабкался на строительные леса ремонтировавшегося дома на Тверской и оттуда пытался управлять толпой. Сцепившись под руки, часть демонстрантов все-таки прорвала заслон и вышла к Пушкинской площади, намереваясь двигаться дальше по Тверской к месту назначения.

В этот момент омоновцам пришел приказ разогнать митинг. Распоряжение ГУВД применить силу отдал премьер правительства Москвы Юрий Лужков, в кабинете которого действовал «антимитинговый штаб».

По словам начальника московской милиции Мурашева, он с самого начала был против того, чтобы мешать демонстрантам, поскольку народ привык к тому, что никто ничего не запрещает и можно митинговать, где придется. Уже в наше время он утверждал, что «красной чертой» стало решение участников митинга идти к Александровскому саду:

Он требовал, чтобы я их репрессировал, а я никого репрессировать не хотел. В тот же день я положил Попову на стол заявление об отставке. Мэр мою отставку не принял».

Кровавое воскресенье

Противоположный лагерь остается при своем мнении: насилие не было спровоцировано демонстрантами, значимых нарушений общественного порядка протестующими в тот день не наблюдалось. К примеру, Савельев не согласен с Лимоновым, который в своей книге «Убийство часового» подробно написал о драке демонстрантов с милицией.

«Ерунда. Лимонов — человек фантазирующий, как писатель он видит гораздо больше того, что происходило на самом деле. Конечно, люди выходили из себя, когда получали дубинкой по спине, и в толпе всегда есть неадекваты. Но самыми большими неадекватами в той истории были Попов и Лужков, которые все это устроили», — заключил Савельев.

Попов обвинял протестующих в том же самом. Он считал, что целью демонстрантов было «устроить потасовку, мордобой». «Антизаконные действия красно-коричневых были пресечены законным образом», — эти резкие слова мэра опубликовала газета «Куранты».

«Без санкции Попова, даже больше того — без санкции Ельцина такие действия не могли быть предприняты, — говорит «Ленте.ру» экс-депутат Константинов. — Но Мурашев после этого не хлопнул дверью, а продолжал оставаться на посту. Значит, де-факто согласился с такими методами».

Дубинками встречали участников манифестации у военторга на Воздвиженке, у кинотеатра «Художественный», на перекрестке Нового Арбата и улицы Чайковского (ныне Новинский бульвар). Не обошлось и без жертв: умер ветеран войны, начальник войск Закавказского пограничного округа КГБ в 1967-1970 годах генерал-лейтенант Николай Песков. Журналистка Светлана Гладыш рассказала, что бойцы ОМОН до полусмерти избили отца ее знакомой, вырвав медаль за освобождение Будапешта.

На следующий день оппозиционные газеты вышли с заголовками «Кровавое воскресенье»: демократическая власть впервые в своей истории применила силу против мирной демонстрации. Особое возмущение вызвала жестокость по отношению к пожилым. Провластные издания, в свою очередь, рапортовали о предотвращении попытки «коммунистического реванша». Митингующих клеймили как сталинистов, ностальгирующих по твердой руке. В оборот прочно вошел термин «красно-коричневые».

«В подавляющей массе людей коммунистические воззрения к тому моменту уже отлетели в сторону, — подчеркнул Андрей Савельев. — Социология говорила о том, что популярность коммунистических мифов, особенно в Москве, свелась к нулю. Это был социальный протест, стихийная реакция на чудовищное положение дел. Ни о каком "коммунистическом реванше" речи не шло. Да, кто-то пытался внедриться с красными флагами и портретами Сталина, но погоды они не делали. А молотить начали всех с криками: "Сейчас они начнут штурмовать Кремль!"»

Писатель Андрей Воронцов, не пропустивший в тот период ни одного митинга в Москве, солидарен с другими собеседниками «Ленты.ру»:

Главных вожаков уличного протеста тех лет — председателя «Трудовой России» Виктора Анпилова, главы «Союза офицеров» Станислава Терехова — уже нет в живых. Но многие участники митинга 23 февраля 1992-го утверждают, что именно в тот день окончательно разочаровались в ельцинском курсе. Они считают, что, заклеймив тогда оппозицию как угрозу обществу, власть получила патент на насилие.

Однако милицейские дубинки не отвадили москвичей от митингов. 17 марта 1992-го они собрались на всенародное вече на Манежной площади, 1 мая прошли по маршруту Октябрьская площадь — Манежная площадь, а 9 мая митинговали в Сокольниках.

12 июня 1992 года у телецентра «Останкино» началась знаменитая акция под названием «Осада империи лжи» — протест против информационной политики новой власти. Дело вновь кончилось столкновениями: ОМОН разгромил палаточный лагерь активистов. Но страсти только накалялись. Размежевание достигло своего апогея в октябре 1993-го, вылившись в кризис у Белого дома, который едва не перерос в настоящую войну.

***

Руководители ряда депутатских фракций Верховного Совета России назвали избиение митингующих продуманным шагом властей. Они предположили, что это могло привести к установлению чрезвычайного режима в стране и подавлению политической оппозиции. В своем заявлении депутаты призвали к созданию специальной комиссии по расследованию случившегося. Впрочем, по словам Константинова, расследование было проведено чисто формально: «Московские правоохранители во главе со ставленником Попова его тогда фактически замотали. Действия милиции были признаны законными, ответственности за этот разгон никто не понес».

На депутатскую комиссию Верховного Совета по расследованию инцидента пригласили и Лужкова. Он заявил, что никакого желания извиняться перед ветеранами Вооруженных сил у него нет.

«Общество восприняло [силовой разгон] очень по-разному, — заключил Константинов. — Значительная часть была зомбирована средствами массовой информации, которые усиленно крутили версию о "реванше коммунистов, рвущихся к власти". Демократически настроенные круги принимали эту агитацию за чистую монету. Другая часть общества испытала шок. Иными словами, одни люди поддержали действия властей, другие сделали из этого разгона далеко идущие выводы. Сам я критически относился к действиям Ельцина, оппонировал им, но до митинга 23 февраля 1992-го не помышлял о жестком сопротивлении властям. Именно после этого митинга мы с группой депутатов решили создать Фронт национального спасения для сопротивления Ельцину. Так что политические последствия у этой акции были серьезные. Это был первый шаг по направлению к событиям 1993 года. Власть сознательно спровоцировала своих противников на жесткие ответные действия. Глубоко убежден, что это была продуманная тактика».