ко дню рождения писателя
«Эдуард Лимонов не был фантазёром и абстрактным мыслителем. Он, как тот же Александр Зиновьев, отлично понимал, что рано или поздно Россия вернётся к себе настоящей. Что пелена морока спадёт с её глаз. Что произойдёт та самая её социальная регенерация и восстановление. Что общая цивилизационная её логика будет продолжена, что, как бы ни роняли ваньку-встаньку, он всегда поднимается. Что начнёт собирать вокруг себя разорённое и разбросанное, что стремление к единению в ней сильнее любого раскола».
Эдуард Лимонов предельно чётко чувствовал Россию, прекрасно её понимал. Есть такое уникальное свойство нераздельности с ней, неразрывности. Как бы жизнь ни била, ни кидала, не возникало позы ожесточения и мстительного отчаяния, но, наоборот, ещё большего врастания и вчувствования. От этого и возникает особый пророческий дар, что крест. Предвидения. А писатель именно что всё знал наперёд. Знал, что будет именно так или вообще ничего не будет — только сквозняк и разрастающаяся пустота.
Всё это совершенно уникальные человеческие качества. Они, например, в полной мере проявились у отечественного мыслителя Александра Зиновьева, путь которого во многом перекликается с лимоновским.
Несмотря на то что Лимонов был литературным одиночкой — тем самым вождём, идущим впереди, у него есть определённое сродство и с литераторами-почвенниками. К примеру, Валентин Распутин в самый канун горбачёвской перестройки пишет свою повесть «Пожар» — о пламени, которое «занялось в таком месте, чтобы, загоревшись, сгореть без остатка», с указанием на «злой случай» или умысел. О разобщённости людей, занятых на тушении, многим из которых и дела нет до разрушительного пламени, они сами по себе и о себе лишь пекутся. Распутин называл время перестройки «угарным», когда у людей происходит невиданное помрачение умов и они лишаются здравого смысла.
Так же и Эдуард Лимонов, приезжая в перестроечную Москву, с ходу даёт точный диагноз всему происходящему: слышит завывание зверя распада, выпущенного на свободу. Он вылезает из дремучих снегов и вот-вот «страну истопчет и опустошит». Чудище это пробудили в народе обольщающие бесы, обещающие «колбасы и колготки в обмен на души». Или предлагающие ту самую пресловутую банку баварского пива...
В эпилоге книги «Иностранец в Смутное время» лимоновский герой рассказывает своей женщине сказку «о сильном и могущественном народе», который в ситуации отсутствия «реального мускулистого врага» заскучал и стал прислушиваться к альтернативным голосам, рассказывающим всю «правду» о его житье-бытье и истории. Прислушался настолько, что пришёл к выводу о своей порочности. Свою историю этот народ стал воспринимать как несправедливое насилие и цепь преступлений. Помимо внешних сил, в деле этого переосмысления или выверта проявляли немыслимое усердие и старание образованные люди, интеллигенция. В результате этого кризиса «менталитетной сферы» народ «перестал быть Великим». Потому как поверил в ложь и стал жить ею, а также начал «стремиться к абстрактной стерильной справедливости». Беды будут и дальше выпадать на его долю, а сам он будет мельчать, пока не поймёт, что «сила и есть высшая справедливость...».
Он наблюдал и описывал, как у всех на глазах сама история страны превращалась в синоним преступления. Производился небывалый и разрушительный эксперимент по внушению исторического нигилизма, через который возникало отторжение людей от своей страны. Происходило внушение им ложных идей, чужих мыслей, и под эту сурдинку ураганили вирусы разрушения.
Лимонов не просто выявлял и констатировал их, но и преследовал, стремился поразить, что ратоборец. Неслучайны его поездки по горячим точкам: от Приднестровья, бывшей Югославии до пылающего Донбасса. Это не поиск острых ощущений, а своего рода преследование того самого зверя распада и раскола.
Всё потому, что Лимонов был генетически и неразрывно связан с большим стилем, с большой страной — выходец из великой эпохи послевоенных титанов. Опять же это не формула преувеличения: что-то было в том времени особенное, что-то совершенно уникальное в людях, которые через победу преобразились, поднялись над своей человеческой природой. И Лимонов всё это наблюдал, впитал и ни в какой ситуации не мог предать. Уже тогда он писал, что «ревизионисты всего мира» будут «пытаться вытолкнуть русский народ из войны», из победы. Оболгать его.
Он наблюдал и за тем, как постепенно разрушенная большая страна превращается в образ нашего «Древнего Рима».
Но дело тут не в ностальгическом. Не в том, что перевёрнута страница истории, а что сама Россия становится вялой, «задремавшей в прохладе». Что заснула она «без сновидений», пребывает без какого-либо понимания своих перспектив, целей и задач, образа будущего. Поэтому и взывал он к ней: «Иди! Вмешайся! Озверей!» Как сейчас Александр Проханов призывает: «Россия, матушка, душа моя ненаглядная, ощетинься!»
Эдуарда Лимонова во многом можно назвать «проклятым героем». Это формула из романа Захара Прилепина «Санькя», применимая к последователю писателя-политика. Этот самый «проклятый герой» готов на любую форму самопожертвования, он мыслит не столько категориями индивидуального, сколько общего, той самой почвы. Он идёт всегда первым, видит на много порядков вперёд. Уже в смутные девяностые призывает к возвращению Крыма, к защите соотечественников, выступает против националистической заразы и пожирающего всё вокруг культа бабла. Отчего и воспринимался как не от мира сего. Чудак.
Но история, в отличие от её интерпретаторов, предельно объективный судья. Прошло совсем немного времени, и многое, о чём говорил и писал Лимонов, начинает реализовываться. И что особенно символично, с его днём рождения сочеталась дата признания республик Донбасса. Именно за это он сражался. В истории ничего просто так не происходит и любые рифмы крайне важны и значимы.
Эдуард Лимонов не был фантазёром и абстрактным мыслителем. Он, как тот же Александр Зиновьев, отлично понимал, что рано или поздно Россия вернётся к себе настоящей. Что пелена морока спадёт с её глаз. Что произойдёт та самая её социальная регенерация. Что общая цивилизационная её логика будет продолжена, что, как бы ни роняли ваньку-встаньку, он всегда поднимается. Что начнёт собирать вокруг себя разорённое и разбросанное, что стремление к единению в ней сильнее любого раскола.
Давно и многократно замечено, что литература в России прямым образом влияет на ход истории. Ещё Шаламов ставил в вину титанам XIX века беды и горести, выпавшие России в XX веке. Можно говорить и о том, что, например, Александр Солженицын дважды повлиял на ход отечественной истории. Первый раз «Архипелагом ГУЛАГ», а второй — «Россией в обвале». Жизнь и творчество Эдуарда Лимонова — это та же книга. Она длящаяся, раскрывающаяся, в ней пульс отечественной цивилизации. И та же великая эпоха, и «наш Древний Рим». Но главное — деятельная вера в восстановление исторической России, в то, что она вновь станет магнитом, организующим вокруг себя интеграционные процессы, что будет не оставлять и отступать, а признавать и оберегать. Что её сердце вновь станет работать на расширение, что черты той самой великой эпохи проявятся в настоящем, а героическое начнёт отсвечивать в самых простых людях, как это и происходит в Донбассе.
Россия возвращается. Лимонов, ушедший в вечность, идёт параллельно с ней. И на освобождённом Донбассе непременно должна появиться улица его имени.
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.