Почему Белоруссия — не Россия
Годовщина начала полномасштабных акций протеста в Белоруссии после президентских выборов заставляет задуматься и осмыслить многое из произошедшего, благо уже можно судить с порядочной временной дистанции. Среди прочего нельзя обойти такой вопрос: почему тихая республика, в перестройку отметившаяся своей пассивностью и прозванная «Вандеей» (тогда это слово было ругательством), при этом с авторитарным режимом, на фоне которого российский кажется образцом терпимости, вдруг отметилась таким накалом публичных страстей, растянувшихся на несколько месяцев?
Чтобы ответить на этот вопрос, давайте вернёмся на 30 лет назад, в момент распада СССР. Из всех республик, его составлявших, Белоруссия меньше всего хотела независимости. Никто всерьёз в 1991 году ни в Минске, ни в каком-либо белорусском селении не думал и не мечтал об этом. Неслучайно то, что там даже не проводили референдум, в отличие от Украины, чтобы придать легитимность отделению. И неслучайно спустя два с половиной года Александр Лукашенко победил на выборах с 80% голосов под лозунгами поворота к России.
При Батьке, который вполне сохранил менталитет директора совхоза, республика создала с РФ Союзное государство. Казалось бы — вот исключение из правил, все от России бегут, а здесь, напротив, готовы интегрироваться. Однако воссоединения не произошло, и все 27 лет правления Лукашенко ловко отбивался от попыток заставить его сблизиться с Россией сильнее, чем он сам для себя определил.
Как следствие, в республике выросло вполне уже зрелое поколение, которое не помнит советских времён, для которого независимость Белоруссии (её они упорно называют с официальной подачи Беларусью) — норма. То есть человек, которому сегодня 30 лет, — вполне себе взрослый — всю жизнь уже прожил в отдельном государстве и не представляет себе иного существования. Советские времена для него — нечто вроде неолита.
Причём подобное мироощущение касается и людей, к примеру, 1985 года рождения, которым в 1991-м было всего шесть лет и которые начали читать газеты и слушать новости никак не раньше 15–17 лет. И даже те, кто родился в 1980 году, тоже попадают в их число. Напомню, что Светлана Тихановская 1982 года рождения.
Следовательно, самая активная часть белорусского населения, доминирующая на рынке труда, в бизнесе, в СМИ и соцсетях, принадлежит к постсоветскому поколению. И эта же часть наиболее политически активна. Однако само по себе их восприятие родной Белоруссии как отдельного от России государства ещё не предопределяет уличной протестной активности. Нет же, например, волнений в Казахстане — стране, находящейся на схожем уровне развития.
И тут выступает второй фактор — евроинтеграция. Перед Узбекистаном или Азербайджаном нет такой перспективы. А Белоруссия с трёх сторон окружена странами — членами ЕС — Польшей, Литвой и Латвией, а с другой соседствует со стремящейся в него войти Украиной. Соответственно, в сознании постсоветского поколения тенденция на сближение с Европой как бы безальтернативна. Оно видит, что уровень жизни в ЕС куда выше, чем в РФ, с которой связывают язык и иногда родственные связи, но где многие из них и не бывали.
Ностальгические воспоминания о прошлой совместной жизни мало кого тревожат. Культурно для молодёжи Запад также привлекательнее и интереснее по всем параметрам. Это тот феномен, который украинский политолог Алексей Попов называет торжеством глобализма. Он рассматривает его на примере Украины, где русскоязычные жители выбирают украинский национализм как способ интеграции в западные структуры.
Жизнь в РФ им не кажется чудом, тогда как в Германии или Великобритании — именно чудо, — отмечает Попов.
При этом на первом этапе власть сама способствует негативному (как отрицание связи с РФ) строительству нации, а дальше она уже не может удержать ею же развязанные силы. Раз получив независимость, от неё уже не отказываются. Лукашенко никогда не пойдёт на сдачу власти в чью-то пользу, и он, защищая свой суверенитет, вынужден работать на формирование «особости» белорусской нации и тем самым в конечном счёте против себя. Это то, на чём прокололся Виктор Янукович, ибо он не смел противиться евроустремлениям и слетел за попытку всего лишь приостановить подписание соглашения об ассоциации с ЕС. Поэтому, каков бы суров ни был режим в Минске, подспудно в Белоруссии всегда будет мощное стремление на Запад.
То есть последовательность весьма стандартна — сперва создание нового государства и новой нации под недекларируемым лозунгом «Белоруссия — не Россия», а после уже устремление в Европу как логическое следствие отделения от России. При этом идут рука в руку глобализация массового сознания и строительство нации (со всеми инструментами наподобие сплачивающих народ мифов, возрождения и насаждения белорусского языка, переписывания истории). Всё это тянет людей прочь от России. При этом слабость национального чувства у белорусов — в отличие от тех же казахов — играет в пользу евроинтеграции.
И тут уже нынешняя власть начинает восприниматься как антиглобалистская и пророссийская, опасно манипулирующая национальным суверенитетом и мешающая слиянию с Западом. Не действуют никакие предупреждения о негативном опыте Украины, ухудшении отношений с Россией, разорении поддерживаемых государством промышленности и сельского хозяйства. Образ близкого счастья застилает глаза (от Минска до Вильнюса — 170 километров по прямой, и граница отнюдь не на замке), ведь если у литовцев, поляков (и далее по списку) получилось, то почему не получится у нас?
Нахождением страны в Европе объясняется и одновременное давление на режим Лукашенко извне. Китаю или Вьетнаму, политическая система которых характеризуется полным отсутствием конкуренции и монополией коммунистической партии, Запад не предъявляет таких претензий и не вводит против них санкций, да и к Казахстану тоже. Лукашенко не несёт никакой угрозы Литве или Польше, не имеет к ним территориальных претензий, однако они давят Белоруссию с максимально возможной силой — исключительно из-за идеологических соображений. И к ним — пусть и во вред себе — присоединяется Украина.
Всего вышеперечисленного в России не имеется. Нет европейской перспективы, нет необходимости переписывать историю и поддерживать национальный язык. Напротив, если 1991 год для 14 республик — официальный повод для праздника «освобождения», то для РФ — наследницы исторической России, Российской империи — это, скорее, повод для печальных воспоминаний о геополитической катастрофе. Нет и такой силы внешнего давления с требованием политических перемен. На самом деле степень единения элит и низов в РФ оказывается куда больше, чем в Белоруссии, как бы это парадоксально ни звучало.
Разумеется, всё вышеописанное не означает, что режим в Минске просуществует недолго. Это объяснение того, почему в августе 2020 года события пошли по силовому сценарию. А также того, почему России похожий сценарий в обозримом будущем не угрожает.
