Свобода хороша только по сходной цене
Я никоим образом не радуюсь испытаниям, выпавшим на долю людей, которые в результате протестных прогулок оказались в автозаках и спецприемниках. И глубоко сочувствую тем, кто подвернулся под горячую руку на ровном месте: на их месте мог бы оказаться каждый. Настоящим героем мне кажется человек, который не дал разлучить влюбленную пару, предложив забрать «ради палки» себя. Однако эмоциональные истории человеческого благородства и полицейского беспредела не имеют отношения к рациональному обсуждению протестной активности.
У нас ведь принято «не рефлексировать, а распространять»; попытки сомнений делают инакомыслящих париями в «прогрессивной» среде — вспомнить хоть давешний кейс с бывшим любимцем протестующей публики: «Слепаков написал стихотворение о том, как либеральная оппозиция толпой накидывается на тех, кто с ней не согласен. Поэтому либеральная оппозиция толпой накинулась на Слепакова, чтобы показать ему, как он неправ», — емко описывает ситуацию Александр Пелевин.
«Какое же это все-таки страшное явление - либеральный террор! Бьют жестоко, дубинками, электрошокерами! Устраивают обыски у неугодных! Барда Слепакова, я слышал, бросили в Матросскую тишину, а золотое горло России - Олега Газманова, говорят, пытались отравить «Новичком»!» — иронизирует Олег Лекманов. Разумеется, между статусом (в том числе, уголовном-процессуальным) у протестующих и охранителей — большая разница. Однако, не для рефлексии. Тем более, исторический опыт напоминает о ситуациях, когда они менялись местами.
«Мы, неформалы, нонконформисты и либералы, едва не отдавшие жизнь, точно по Вольтеру, за право наших противников высказать свое мнение, с волнением и нетерпением поджидали «Альфу», танки, элитные спецчасти, ОМОН — весь этот арсенал усмирения, когда-то направленный против нас. Мы уже ничего не имеем против штыков власти, ограждавших нас от ярости тех самых 20%, а ведь когда-то, еще два года назад, мы презирали Гершензона и бранили «Вехи». Мы хотим, чтобы митинги наших врагов разгонялись мощными водометами, и, несомненно, выделим бюджетные средства для закупки резиновых и пластиковых пуль», — писала Валерия Новодворская в январе 1994-го, после расстрела Белого дома.
Валерия Ильинична была последовательна и в готтентотской морали: в отличие от прекраснодушных интеллигентов с белыми ершиками, она знала, чем приходится платить за свою свободу. Ее интеллигентские иллюзии развеялись в октябре 1993-го: вслед за Владимиром Ильичом она убедилась, что «всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться». Нынешние протестующие с удовольствием «качают режим», но без удовольствия воспринимают ответную реакцию. Примером нам они выставляют «свободный мир», жестокие разгоны демонстраций в котором их почему-то не возмущают.
Всем нужно моральное обоснование своей правоты — в том числе, и для эмоциональных манипуляций. Фундаментальная основа либеральной идеологии — Декларация независимости США, в которой говорится: «когда длинный ряд злоупотреблений и насилий, неизменно подчиненных одной и той же цели, свидетельствует о коварном замысле вынудить народ смириться с неограниченным деспотизмом, свержение такого правительства и создание новых гарантий безопасности на будущее становится правом и обязанностью народа».
Критерием этой обязанности, таким образом, становится свидетельство о коварном замысле. Но какая часть народа должна верифицировать это свидетельство, и каким путем? Либералы видят коварный замысел патриотов, патриоты — предательские козни либералов. Понятное дело, что большевики в октябре 1917-го таких вопросов никому не задавали: кто смел, тот и съел. И заикаться об этом они уже никогда никому не давали. При их неограниченном деспотизме либеральная интеллигенция сидела в библиотеках и президиумах ровно, — даже если втайне сочувствовала смельчакам, которые готовы были выйти на Красную площадь и заплатить за это сполна.
Но именно русская интеллигенция добилась свободы в августе 1991-го — по иронии судьбы, защищая законно избранную власть. Советский режим прогнил насквозь, и гкчписты, которые пытались его реанимировать, своими руками забили последний гвоздь в крышку его гроба. Настало время не бороться с властью, а ее защищать. О жертвах октября 1993-го Новодворская честно написала: «они погибли от нашей руки, от руки интеллигентов, сознательно и навсегда вышедших за флажки обреченного пацифизма и бессильного гуманизма. Не следует винить в том, что произошло, мальчишек-танкистов и наших коммандос — омоновцев. Они исполнили приказ. Но этот приказ был сформулирован не Грачевым, а нами».
Но кто назначил «совесть нации» теми, кто должен определять судьбы народа? С одной стороны, мы понимаем необходимость формирования элит, — желательно, интеллектуальных. Эпоху нагрянувшего хама мы уже пережили. С другой, — каким образом сформировать по этому поводу консенсус? В принципе, для этого и существуют выборы. В 1989 году они впервые были проведены честно, и большинство умнейших людей того времени, которые умели красиво говорить и завоевали скоропостижный авторитет, стали народными депутатами. Они и начали формировать новые, демократические элиты, в которых смешались с коррупционерами, силовиками и карьеристами.
С этими — историческим образом трансформированными — элитами мы теперь и живем; они представляют и нашу власть, которую судят по делам, и нашу оппозицию, которая отыгрывается преимущественно на словах. Эмоций за тридцать лет было пережито много, и осмыслять эмоциональный опыт рано или поздно приходится рационально. Это совсем не про «кто в молодости не был революционером, — нет сердца, а у того, кто в зрелости не стал консерватором, — нет мозгов». Это про то, чему прожитые годы научили. Меня научили додумывать мысли до конца. Хотите качать режим? Что хотите получить на выходе? Чем готовы за это заплатить? Своей и/или чужой кровью? Хотите гражданского общества? Что сделали для диалога?
В день вынесения приговора Навальному президент Украины Зеленский закрыл сразу три оппозиционных телеканала. Революция достоинства достойно затыкает рты.
Профессор Зубов патетически пишет: «Не все смогут завтра выйти на площадь. Я, давно находясь в изоляции из-за пандемии, поостерегусь толпы. Но все, и те, кто выйдут, и те, кто останутся дома, пусть сознают, что борьба за право быть человеком в России вступает в самый решительный фазис. Будущее зависит от нас». Халявщики протеста готовы провожать в тюрьмы других, но ничем не жертвовать самим: не барское это дело.
Единственное, чего они не забывают, — подзуживать других кричать «Караул!» в надежде, что Аннушка уже разлила подсолнечное масло. Свобода хороша только по сходной цене.