Необыкновенная лёгкость конституционного бытия

Обсуждение поправок в Конституцию РФ подходит к завершению. После внесения президентом последних предложений в Государственную думу (которые вряд ли будут отвергнуты) стала окончательно понятна цель всей конституционной кампании.

Но прежде рассмотрим последние новации из Кремля. Есть известная мудрость о том, что в содержательном тексте словам должно быть тесно, а мыслям — просторно. После нынешних дополнений Основной закон страны всё сильнее отходит от этого афоризма, становясь всё более декларативным и многословным, и, как следствие, бессодержательным документом.

Так, очень много в поправках совсем не нужных в тексте основного закона, который должен быть лаконичным, декларативных уточнений — «сохранение уникального природного и биологического разнообразия страны, формирование в обществе ответственного отношения к животным», «меры по поддержке институтов гражданского общества», «реализация принципов социального партнерства», «условия для развития системы экологического образования граждан» и т.п.

Бросается в глаза навязчивое повторение слов про запрещение «открывать счета и иметь счета (вклады), хранить наличные денежные средства и ценности в иностранных банках, расположенных за пределами территории Российской Федерации», введённое для высших чиновников. Зачем упоминать об этом в тексте высшего закона — не очень понятно, если только не помнить про пропагандистскую составляющую всей кампании. Но даже и в таком контексте, не оставляет ощущение ловкой недоговоренности. Допустим, открывать счетах в швейцарских банках нельзя. А хранить деньги наличкой в тамошних сейфах? А, главное, можно ли иметь в условной Швейцарии недвижимость? Автомобили? А акции тамошних компаний? И почему можно обладать домом и землей за границей, но нельзя — вкладом в банке? А если иностранный банк располагает филиалом в РФ — в нём можно открывать счет? А разрешено ли упомянутым лицам посылать детей учиться за рубеж?

Да и, вообще, в эпоху Интернет-переводов, виртуализации денежных расчетов, говорить о возможности жёсткой привязки финансов к той или иной стране не приходится. Таким образом, грозно звучащие слова из поправок о «запрещении», на деле выходят каким-то обманом. Требованиями о цензе осёдлости и об отсутствии вкладов, думается, отсекаются «ненужные» участники избирательных кампаний, в первую очередь, из числа бизнеса и эмигрантов. Иного смысла, кроме, конечно, пропагандистского, в этом не усматривается.

Вводится возрастной ценз — тридцать лет, для желающих стать министрами, губернаторами и сенаторами (теперь появляется официально и этот термин). Обычно, возрастных ограничений для не избираемых чиновников не устанавливают, почему потребовалась оговорка насчёт членов федерального правительства — не понятно. Какая может быть трагедия, если, допустим, министра по делам молодежи назначат в возрасте 28 лет?

Также неясно, отчего в Думу отныне можно избираться с 21 года, а становиться сенатором (чуть не написал по привычке «членом Совета Федерации») только с 30? Это, видимо, скопировано, с американской практики, где есть разница — 25 лет для конгрессменов и 30 для сенаторов. Но авторы не учли, что в российских реалиях у депутатов Думы гораздо больше значения, чем у совсем безвластных сенаторов. Декларативная поправка про парламентский контроль и вовсе забавна. В исходном тексте конституции существовала Счётная палата, которая наполовину формировалась Думой, наполовину — Советом Федерации, безо всякого участия исполнительной власти. Депутаты несколько лет учились договариваться, искать компромисс, предлагая кандидатуры председателя и его заместителя, а также аудиторов Счётной палаты. Это была реальная школа демократии. После прихода Владимира Путина к власти, у и без того почти лишённых реальных полномочий депутатов отобрали и это куцее право, и отныне всё руководство контрольного парламентского органа назначается президентом — от парламентариев требуется лишь «согласие».

А вот насчёт того — будет ли парламент иметь право проводить расследования, создавать соответствующие комиссии, на которые ни один чиновник не будет иметь права не прийти, и не давать ответа на вопросы парламентариев — совершенно не ясно.

Что касается пресловутых и многократно обсмеянных в СМИ упоминаний бога, «брака как союза мужчины и женщины», «защиты исторической правды» и т.д., то здесь, напротив, всё понятно и ясно — к концу своего пребывания у власти Владимир Путин может позволить себе открыто продекларировать «консервативный триумфализм», благо таковой вполне совпадает с ожиданиями большинства населения.

Вот этот «консервативный триумфализм» и должен, видимо, лечь в основу идеологии перехода власти, о котором сегодня все заботы Кремля. Введение социальных гарантий и декларативных обещаний в конституцию — из серии «всем сестрам по серьгам» — призваны обеспечить наиболее плавный «транзит», создавая атмосферу всенародного участия и одобрения на первом этапе подготовки операции «Наследник». А уже содержательные поправки (о Госсовете, например) должны решить вопрос — как создать систему гарантий для уходящего президента, чтобы, в случае неожиданностей, «поправить» преемника?

Во всей этой кампании огорчает одно — конституция, по-хорошему, должна быть документом на века, и ни в коем случае не служить сиюминутным политическим целям. Вспомним Основной закон США — он принят ещё в конце XVIII века, и с тех пор в него внесено менее тридцати поправок, причём первые десять («Билль о правах») — через несколько лет после принятия. При этом надо учитывать, что все поправки не меняли ранее написанного, а только дополняли и уточняли его. У нас же с самого начала конституция служила оружием политической борьбы и решения текущих задач, начиная с утверждения единовластия Бориса Ельцина. Оттого и отношение к ней по принципу «бумага всё стерпит», и лёгкость в мыслях необыкновенная при переписывании основного закона.