В рамках данного цикла мы уже анализировали психопатологию ненависти. В связи с нагнетанием озлобленного патриотизма («Политический нарциссизм в
России: победа и агрессия») затрагивались аффекты «нарциссического гнева» и «нарциссической ярости». В развитие этой темы остаётся, как минимум, ещё одно сильное направление: регулярная активность государственной идеологии и пропаганды в такого рода «работе над страстями». В стране целенаправленно и методично формируется атмосфера, которая агрессией напитана и в которой политическая ненависть конденсируется в «точках росы», задаваемых властью в нужных координатах и по мере надобности. Но сейчас общество подходит к опасной черте. Не вполне инертная масса и сами «технологии воинственности» все чаще переходят в режим автозавода, в то время как уже близки уровни агрессии, опасные в том числе и для самой власти. Институты расстройства Техники «управления гневом» и «регулирования ярости» парадоксальны, что не лишает их эффективности. Это как если бы пациент постоянно барражировал между кабинетами успокаивающего психотерапевта и психопатолога, разжигающего патологию сознательно и профессионально. Выбор правильной «суммарной дозы» позволяет постоянно удерживать человека на грани срыва. Что осмотрительно: неконтролируемая агрессия имеет свойство разворачиваться самым неожиданным образом и в любую сторону. Однако многое здесь может оказаться трагически необратимым: в нелегкие времена власти часто приходится вспоминать, как легко переходит от любви до ненависти перевозбужденный обыватель. Государство круглосуточно «лечит» население в прямом и переносном смысле: через СМИ все это наблюдается невооружённым глазом. Однако реакция на саму идею такого рода анализа часто сопровождается упрёками в подмене субъекта – в некорректном расширении психопатологии личности на психологию коллективов и масс, тем более институций. Похожая критика недавно прозвучала от одного из «вольных историков» в адрес
Александра Эткинда, работающего с посттравматическими переживаниями опыта политических репрессий. Такова судьба психологии: она сама нарциссична, но и других часто делает нарциссами. В работе сознания и тонкостях психики на экспертном уровне разбираются все желающие, тем более учёные – любого профиля. Классика психоанализа, начиная с Фрейда и Фромма, неоднократно легализует перенос своих представлений на коллективы и социальные процессы. Вместе с тем в науке вообще часто приходится сталкиваться с нарциссическим культом собственной профессии, в данном случае истории. Вмешательство иных дисциплин в возлюбленную область знания порождает ответную не вполне осмысленную реакцию «методологического гнева», искажающего восприятие. В данном случае читатель схватывает знакомое ему слово «травма», тогда как книга Эткинда «Кривое горе» как раз и различает травму, которая вытесняется, и горе, которое, наоборот, постоянно воспроизводится в активной зоне сознания и в публичном пространстве. В том, что связано с аффектами «нарциссического гнева» и «нарциссической ярости» в политике, происходит нечто подобное. Выше не случайно использована метафора «точки росы», хотя в обычной жизни гнев и ярость чаще сравнивают с кипением. Трудно сказать, как в массовых реакциях сочетаются «холодная ярость» и подлинное «кипение гнева», но с куда большей определённостью можно увидеть методичную, расчетливую «работу над аффектами» в системе власти. Именно этим занимаются генераторы массовой агрессии, политически мотивированные и оснащённые новейшими средствами воздействия на сознание. Здесь приходится иметь дело с целой системой переходов в виде объёмной, трёхмерной матрицы. Ось «Х» фиксирует переход от индивидуальной психологии к психологии групп и общностей, проще говоря, «от индивида к массе». Ось «Y» строится на переходе от относительно пассивной, страдательной массы к средоточию средств манипуляции коллективным сознанием – «от человека к системе». И наконец, ось «Z» отражает движение от полюса живой эмоции (там, где вскипает ярость благородная) к полюсу рациональной имитации гнева и симуляции ярости, где ничто не вскипает, но все обозначено предельно ясно, с холодным надрывом. Данное пространство в целом весьма неоднородно и его переходы не линейны, тем не менее каждый конкретный аффект может быть локализован в нем на пересечении осей, как в системе координат. Одно дело, ярость нетрезвого бытового спора о политике, в котором обыватели тычут друг другу пальцами в рот, и совсем другое – расчётливый гнев публициста или телеведущего, тем более идеолога. Отдельное явление – заочно сплочённая масса, вскипающая в том числе под воздействием виртуального «чувства локтя». Симулякры исступления и неадекватности В более общем виде надо признать, что применительно к институциям чаще приходится говорить о сильных и сверхсильных аффектах, вовсе не имея в виду переживания и психические отклонения в буквальном, гипостазированном виде. Скорее разного рода иннервации присутствуют здесь исключительно как форма, как «пустая» конструкция. Режим может идеально воспроизводить смысл, структуру и симптоматику психического расстройства с зашкаливающей, злокачественной патологией, но при этом не исключать вполне здравой рациональности и даже осмысленной рефлексии условного «политического субъекта», объединяющего заказчиков, организаторов и исполнителей. В предельных случаях режим может вполне расчётливо симулировать помешательство в крайних формах. Остаётся вечерами подсчитывать политические дивиденды от этого пугающего спектакля под девизом «всех порву!». Психоанализ в таких постановках практически полностью сдвигается в область обычной театральной критики с её эстетически мотивированным «верю – не верю». Но как раз с проницательностью такой критики сейчас главные проблемы, в стране и мире. Достойный фильм Stage Beauty посвящён переломному моменту, когда указом Карла II все женские роли шекспировского театра были переданы от мужчин женщинам. В первом же спектакле Отелло так натурально душит Дездемону, а Дездемона так натурально отбивается и вопит о помощи, что до последнего момента весь театр, включая зрителей в зале и труппу за кулисами, уверен, что наблюдает реальное убийство. Кинозритель тоже. Чем страшнее аффект, тем сильнее катарсис и выше доходность постановки. Хороший пример заразителен. Неподражаемая сила режиссуры и игры бывает присуща, в частности, спектаклю, который называется «Россия в глобальной политике». Примерно об этом Маркс писал ещё в 1854 г. в работе «О Крымской войне». Фрагмент начинается со слов: «Верная своей азиатской системе наглых жульнических приемчиков...», а заканчивается сетованием на «тоскливую одинаковость принципов», которая «есть показатель внутреннего варварства России». Западу свойственны свои представления о доверии и солидарности. Политические ток-шоу: «война всех против всех» в одной, отдельно взятой студии Долгое время на телевидении жёстко работали «чёрные списки» и «стоп-листы» – перечни лиц, которых к эфиру не допускали. Затем возникла иллюзия оттепели: условных «либералов» стали приглашать даже на центральные каналы в прайм-тайм. Однако со временем выяснилось, что цель таких приглашений не столь гуманная. Типичный способ подставить человека: выпустить его против орущих идиотов с ведущим в амплуа одновременно играющего тренера и вратаря-гонялы. А потом вырезать все сколько-нибудь осмысленное, что не удалось задушить в дружеской беседе. Теперь на провокации наиболее одиозных ток-шоу мало кто поддается. У редакторов уже давно большие проблемы с приглашением реальных (не подставных) «жертв»: приходится орать друг на друга, исходя ядом в тесном кругу. Есть и более замысловатая позиция, исключающая хождение на эти «советы нечестивых». Недавно такие доводы представил в сети социолог
Григорий Юдин, объяснивший, почему он раз за разом разворачивает редакторов «ток-шоу» на Первом канале, НТВ и т.д. Он не советует этим людям рассказывать, будто им «интересны разные точки зрения» – на самом деле им не интересна ни одна, включая провластную и «правильную». Их задача – «дискредитировать саму идею публичного спора и показать, что любая дискуссия неизбежно превратится в гавканье». Их миссия – «поднять на смех принцип свободы слова и демократического обсуждения общих проблем. Чтобы зритель поверил, что все проблемы должен решать главный и решать приказным порядком». «И теперь вы просто ищете людей, которых можно стравить друг с другом – поэтому вы уже даже не сообщаете своим «гостям» тему (какая разница, из-за чего будет драка?). Вам просто нужно мясо, и побольше». В словах этого пассажа («гавканье», «стравить», «драка») проступает и ещё одна задача таких побоищ. Не хочется проводить параллели с затертыми «двухминутками ненависти», в том числе из-за неточности таких отсылок. У Оруэлла все начинается с образа конкретного врага и лишь потом абстрагируется – в нашем случае с самого начала важнее образ всесокрушающей братоубийственной «войны всех против всех», которая якобы неизбежна без диктатуры верховного лица, будь то BB как Би-Би или просто ВВП. Если искать глубинные смыслы, то в наших уроках ненависти важна не победа в дискуссии, но победа над дискуссией, не победа в войне, но поражение мира. Люди должны пугаться взрывов неконтролируемых эмоций, в том числе своих. Далее все строго по Гоббсу: ток-шоу как Bellum omnium contra omnes в миниатюре, иллюстрирующей истину Homo homini lupus est. Ведущий – маленький Левиафан, прямо отсылающий к идее всесильного государства как «смертного Бога». Альтернатива – неминуемое самоистребление нации, как в «лихие девяностые». Никто всерьез не боится ни либералов, ни пятой колонны, ни «цветной революции», но люди бессознательно начинают страшиться собственной ненависти, бессмысленной и беспощадной. Те из ведущих, кто этого ещё не понял, продолжают «рвать гармонь», что уже контрпродуктивно даже в целях самосохранения режима.