"Каждый день я буду пьяный!": революция вынесла на поверхность худших

Отречение императора Николая II, опустевший трон воспринимались весной 1917 года как исчезновение власти вообще. Полная свобода! Делай что хочешь! Еще в первую революцию родилась частушка, характеризующая настроения в деревне: Не прирежут нам землицы, Возьмем вилы в рукавицы. Отойдет земля крестьянам, Каждый день я буду пьяный. Вот уже целое столетие во всем происшедшем — революция разрушила империю и привела к Гражданской войне — винят политическую и интеллектуальную элиту, а она, не отрицая собственной вины, напоминает и об ответственности народа. Сколько горьких и даже злых слов сказано на сей счет выдающимися русскими мыслителями! Видный политик, депутат Государственной думы Василий Шульгин восклицал: «Пулеметов — вот чего мне хотелось! Ибо я чувствовал, что только язык пулеметов доступен уличной толпе и что только он, свинец, может загнать обратно в его берлогу вырвавшегося на свободу страшного зверя. Увы — этот зверь был его величество русский народ». И это слова пламенного русского националиста, глубоко преданного монархии, не любившего либералов и инородцев! Столь же резко выражались тогда и Максим Горький, и Иван Бунин... Что за этими словами? Только ли обида и разочарование? ДВЕ РОССИИ Когда речь идет о 1917-м, внимание историков сосредоточено на ключевых игроках, политиках и генералах. А судьбу страны решали народные массы. Возможно, впервые в истории судьба страны всецело зависела от воли народа. Мировая война и революция высвободили черты и качества, не заметные в обычной жизни. Революции, как правило, выносят на поверхность худших персонажей, которые не могут реализоваться в нормальной жизни. Толпа, освобожденная революцией от сдерживающих центров, приобрела звериный облик. Не боялась насилия, не боялась пролить кровь. Ожесточение и цинизм, хаос и всеобщее ослепление выпустили на волю самые мерзкие человеческие инстинкты. Если народ не получает того, что он желает, недавние кумиры моментально превращаются во врагов. Еще вчера император — бог на земле. Николай II ездит с иконой, армия бросается перед ним на колени. Те же самые солдаты в феврале 1917 года восторженно приветствуют падение монархии. Потому что Николай мгновенно превратился в лжецаря. Они же поверили в революцию, в то, что им говорит новая власть! Правящий класс, политический истеблишмент был доволен февральской революцией семнадцатого года. Добились чего хотели: императора нет, устаревшие атрибуты самодержавной власти отменены, вся власть наша. И вдруг неприятное открытие. Выяснилось, что они в России не одни. Тема существующих параллельно «двух Россий» — европеизированной, желавшей модернизации, и традиционной, опасливо относившейся к переменам и сопротивлявшейся обновлению, — часто возникает в рассуждениях о революции. Первая все получила в Феврале. И тут на авансцену вышла другая Россия. Крестьяне, составлявшие абсолютное большинство населения страны, вовсе не хотели свергать императора. Они просили другого: прекратить войну и раздать им землю. Но крестьяне быстро осознали все выгоды нового положения. Нет царя, нет полиции, нет помещика, значит, исчезли и прежние права на землю. Ее можно брать! Крестьяне ждали, что им раздадут помещичьи и церковные земли. А заодно мечтали избавиться от помещиков, от чиновников, от сборщиков налогов, вообще от любых начальников. И вот сбылось! В семнадцатом году крестьянин был главным избирателем. Политические партии обещанием поделить землю по справедливости и раздать ее — черный передел! — завлекали крестьянина на свою сторону. Экономическая реальность или плохо осознавалась, или не имела значения в горячке революционных дней. I съезд Советов крестьянских депутатов проходил с 4 по 28 мая 1917 года. Большевики составили меньше одного процента делегатов. Меньшевиков выбрали на съезд в восемь раз больше! А половина делегатов — эсеры, социалисты-революционеры. Вот главная партия, представлявшая крестьянские интересы. Эсеры ради крестьян шли на смерть. ЧЕТЫРЕ ПУЛИ В УПОР 16 января 1906 года в город Борисоглебск в сопровождении охраны прибыл советник Тамбовского губернского управления Гавриил Луженовский. Он исполнял особое поручение губернатора — с помощью казаков беспощадно усмирял крестьянские бунты. Знал, что революционеры охотятся за ним. Вышел из поезда в окружении казаков и полицейских. Но они не обратили внимания на юную девушку. Это была гимназистка седьмого класса, дворянка Мария Спиридонова, член тамбовской эсеровской боевой дружины. «После первого выстрела, — писала потом Спиридонова, — Луженовский присел на корточки, схватился за живот и начал метаться по направлению от меня по платформе. Я в это время сбежала с площадки вагона на платформу и быстро, раз за разом, меняя ежесекундно цель, выпустила еще три пули». Только после этого ее схватили. «Обалделая охрана опомнилась, — писала партийцам Спиридонова, — вся платформа наполнилась казаками, раздались крики «бей!», «руби!», «стреляй!». Когда я увидела сверкающие шашки, я решила, что тут пришел мой конец, и решила не даваться им живой в руки. Поднесла револьвер к виску, но, оглушенная ударами, я упала на платформу. Потом за ногу потащили вниз по лестнице. Голова билась о ступеньки…» Ее отвезли в местное полицейское управление, где началось следствие: «Пришли помощник пристава Жданов и казачий офицер Абрамов. Они велели раздеть меня донага и не велели топить мерзлую и без того камеру. Раздетую, страшно ругаясь, они били нагайками. Один глаз у меня ничего не видел, и правая часть лица была страшно разбита. Они нажимали на нее и спрашивали: — Больно? Ну, скажи, кто твои товарищи?» Самое страшное ее ждало в вагоне ночного поезда, которым ее срочно отправили в Тамбов, в жандармское управление: «Холодно, темно. Грубая брань Абрамова висела в воздухе. Чувствуется дыхание смерти. Даже казакам жутко. Брежу: воды — воды нет. Офицер увел меня в купе. Он пьян, руки обнимают меня, расстегивают, пьяные губы шепчут гадко: «Какая атласная грудь, какое изящное тело…» Она не выносила не только прямого насилия на собой, но и даже грубого прикосновения к своему телу. Эсеры особенно болезненно воспринимали покушение на их личное достоинство. В царских тюрьмах многие совершали самоубийство в знак протеста против оскорблений. Надругательство над Марией Спиридоновой вызвало такое возмущение, что Тамбовский губернский комитет социалистов-революционеров приговорил ее мучителей к смертной казни. У эсеров слово с делом не расходилось: пристрелили и подъесаула 21-й Донской сотни Петра Абрамова, и помощника пристава Тихона Жданова. На суде она объяснила причины, по которым стреляла в Луженовского. Партия социалистов-революционеров считала своим долгом вступиться за крестьян, которых усмиряли нагайками, пороли и вешали: — Я взялась за выполнение приговора, потому что сердце рвалось от боли, стыдно и тяжко было жить, слыша, что происходит в деревнях после Луженовского, который был воплощением зла, произвола, насилия. А когда мне пришлось встретиться с мужиками, сошедшими с ума от истязаний, когда я увидела безумную старуху мать, у которой пятнадцатилетняя красавица дочь бросилась в прорубь после казацких ласк, то никакая перспектива страшнейших мучений не могла бы остановить меня. РАЗДАТЬ ЗЕМЛЮ БЕСПЛАТНО Неукротимый темперамент, обостренное чувство справедливости, железный характер определили жизнь Марии Спиридоновой. Она провела на каторге одиннадцать лет. Ее освободила Февральская революция. И тут у нее неожиданно открылись ораторские и организаторские способности. Когда она выступала, в ее словах звучали истерические нотки. Но в революцию такой накал страстей казался естественным. В 1917 году Спиридонову называли самой популярной и влиятельной женщиной в России. А эсеры стали самой многочисленной партией. В селе Березовка, где похоронили убитого ею Луженовского, толпа раскопала его могилу. Гроб вытащили и сожгли, «глумясь над трупом, избивая его палками и стараясь снять с него форменный мундир». Тамбовские эсеры убили и вице-губернатора Николая Богдановича, и самого губернатора — Владимира фон дер Лауница, получившего повышение и переведенного в столицу. На выборах во Всероссийское учредительное собрание в ноябре 1917 года они получат почти три четверти голосов. Но не только Тамбовская губерния поддержала эсеров. Очевидное мужество эсеров производило сильнейшее впечатление на всю крестьянскую Россию. В 1917 году в исполком Всероссийского совета крестьянских депутатов избрали двадцать пять эсеров, пять трудовиков и народных социалистов. Делегаты съезда требовали сделать всю землю всенародной собственностью и бесплатно раздать ее крестьянам. Эсеры взялись исполнить наказ избирателей. Радикальные социалисты поставили крест на столыпинской реформе, которая могла принести России процветание. ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ Петр Столыпин — единственный успешный русский реформатор ХХ века. Если бы его реформы довели до конца, революции бы удалось избежать Начало в номерах «МК» от 19 декабря, 9 января, далее — в каждый понедельник, а также 28 апреля.