Борис Межуев: О реализме и берегах цивилизации

России для сделки с Западом нужна третья идеология – по ту сторону реализма и этнонационализма: введение в политический дискурс языка этой идеологии окажется серьезным переворотом в системе международных отношений. Назовем эту идеологию «цивилизационным реализмом». Дмитрий Дробницкий в своей статье «Внешнеполитические задачи партии внутреннего развития» правильно ставит вопрос о том, с каким идеологическим багажом мы подходим к «большой сделке» с Америкой. О возможности такой сделки все чаще говорят и в России, и на Западе – кто-то ее опасается, кто-то, напротив, видит в ней надежду на выход из тупика российско-американских отношений. Однако уже мало кто сомневается в том, что как предметом этой гипотетической сделки, так и важнейшим препятствием к ней станет Восточная Европа, как выразился в недавней статье известный политолог Джереми Шапиро, «страны, располагающиеся между» Россией и тем, что можно называть территорией Евро-Атлантики. В подходах России и западного мира сталкиваются две противоположные философии – геополитического реализма и либерального фундаментализма. Согласно последней системе взглядов, преобладающей на Западе, каждая страна имеет полное право присоединяться к тому экономическому и военно-политическому блоку, к которому она тяготеет культурно, и никакая великая держава, располагающаяся по соседству, не может ей в этом препятствовать. Весь конфликт вокруг Украины сторонниками либерального фундаментализма описывается в духе сюжета «Анны Карениной»: Анна-Украина захотела уйти от постылого мужа-России к любовнику-Западу, и чтобы отомстить неверной жене, ревнивый муж забрал у Анны любимого ребенка-Крым. Россия со своей стороны изображает ситуацию иным образом: НАТО, презрев все предыдущие договоренности, стало придвигаться к территории России, и Россия в ответ на это была вынуждена действовать жестким образом, защищая свою безопасность. Проблема, однако, состоит в том, что российская политическая элита не может дать внятный убедительный ответ либеральным фундаменталистам, поскольку ее представители исходят зараз из двух противоположных политико-философских позиций, и обе эти линии, постоянно сталкиваясь между собой, не позволяют прийти к какой-то одной, более менее цельной идеологии, с которой можно было бы вступать в спор с оппонентами. Не будь восстания в Севастополе, трудно предсказать, как сложилась бы судьба полуострова (фото:Василий Батанов/РИА Новости) Очевидно, что России нужно, так или иначе, уменьшить значение либерального фундаментализма, не совместимого с императивами российской безопасности. Однако мы имеем дело с довольно сильной системой взглядов, которая так просто не поддается деконструкции. Как только Россия начинает протестовать против расширения НАТО или чего-то подобного, ее тут же обвиняют в желании воскресить старую антидемократическую доктрину «сфер влияния», после чего поднимается вой международной общественности, в ход идут воспоминания о Ялте, Мюнхене и Молотове с Риббентропом. Увы, ни один западный лидер не рискует подвергать себя риску постоянной диффамации со стороны апологетов прав человека. Чтобы все-таки что-то говорить внятное нашим визави, надо вначале договориться между собой. А у нас в стране в среде условных «крымнашистов» преобладают две партии: это трезвомыслящие «реалисты» и пламенные поборники русской ирреденты, апологеты так называемого «русского мира». Обе партии относятся друг к другу с некоторым плохо скрываемым презрением. «Реалисты» говорят, что готовы принять «Крымнаш» по причинам оборонительного свойства, потому что прекрасно понимают опасность продвижения НАТО, элементов ПРО к западным российским границам, однако всякие рассуждения в духе «расколотой русской нации», которой требуется непременно преодолеть этот раскол, их не убеждают. Территориальная целостность является для «реалистов» не столько непререкаемой догмой, но, скорее, некоторым важным основанием современного миропорядка, которую поэтому не следует отбрасывать без необходимости. Разумеется, апологеты «русского мира», сторонники этнонационального объединения русских, совершенно глухи к увещеваниям о приоритетности международного права, и для них реалисты являются даже не временными попутчиками, но досадными оппортунистами «русского дела»: именно они своим совокупным влиянием в политическом истеблишменте не позволили «русской весне» перейти в «русское лето». Дуализм в среде «крымнашистов» «реалистов» и этнонационалистов отражает дуализм современного политического языка, который допускает в ряде случаев произвольную игру двух принципов – территориальной целостности государств и права народов на самоопределение. Каждая держава позволяет себе прибегать то к одному, то к другому языку, примеров «двойных стандартов» в этом смысле множество. Но при этом понятно, что ни от одного из этих принципов миропорядок отказаться не может – «территориальная целостность» предотвращает неконтролируемый распад государственных образований по произвольным основаниям, «право на самоопределение» – неизбежная плата за юридическое оформление процесса деколонизации, начавшегося с отделением Греции и славянских государств от Османской империи, а завершившегося окончательно, пожалуй, с распадом Советского Союза. Между тем, ни реализм в чистом виде, ни этнонационализм не могут служить языком для переговоров с Америкой по поводу судьбы лимитрофных государств. И реализм, и этнонационализм равным образом не приближают нас к чаемой «сделке с Трампом». Аргументы «реалистов» отбиваются либерально-фундаменталистской ссылкой на свободное желание народов соединиться с Евро-Атлантикой, невзирая ни на какие резоны «постылой» России. Народы хотят вступить в Содружество свободных наций, скажут оппоненты, кто и на каком основании может им в этом помешать? Аргументы этнонационалистов вообще не подходят для каких-либо переговоров, они не для «сделки», а для продолжения конфликта, альтернативного самой возможность сделки. Получается, что без «русского мира» невозможно принудить другую сторону к переговорам, но с «русским миром», однако, нельзя эти переговоры продолжить. Увы, сама логика «реализма» обрекает «русский мир» на полупризрачное, унылое существование в качестве жителей никем не признанных территорий. Ясно, что России для сделки с Западом нужна третья идеология – по ту сторону реализма и этнонационализма: само введение в политический дискурс языка этой идеологии окажется серьезным переворотом в системе международных отношений. Назовем эту идеологию «цивилизационным реализмом» – смысл ее заключается в том, чтобы осмыслить так называемую многополярность в качестве представления о множестве цивилизационных полюсов, со своей собственной орбитой и со своей культурно-политической гравитацией. «Цивилизационные полюса» – это государства, обладающие способностью притягивать к себе окружающие их народы. У кого-то такая способность проявляется в большей мере – и здесь, конечно, с Евро-Атлантикой никто не сравнится, у кого-то в значительно меньшей, но, тем не менее, такая способность все-таки есть. У России она, безусловно, есть. И эта способность не имеет исключительно этнического характера: Россия притянула к себе Южную Осетию и Абхазию, оторвав их проатлантической Грузии, она по-прежнему удерживает на своей орбите интернационально-советское по своему составу Приднестровье, наконец, в последние годы в гравитационное поле России стали попадать, в том числе, и отдельные страны Центральной Европы, по какой-то причине все менее довольные Евро-Атлантикой – наиболее очевиден в этом смысле пример Венгрии. Но, разумеется, нигде так сильно не была заметна цивилизационная гравитация России, как в русском Крыму и Севастополе. Особенно сильное впечатление в этом смысле производили выступления Алексея Чалого и его сторонников в период полемики о подписании Украиной соглашения о ассоциации с Евросоюзом, когда будущие севастопольские «сепаратисты» прямо заявили о неприемлемости для города русской военной славы любого цивилизационного объединения с Европой за счет культурных связей с России. Иными словами, это был именно цивилизационный бунт против Евро-Атлантики, а не просто восстание против украинизации, как навязывания русским чуждой этнокультурной идентичности. Самое главное, что дает нам понять «цивилизационный реализм», это представление о том, что существуют государства, для которых любое полноценное включение в ту или иное цивилизационное объединение будет означать неминуемый территориальный распад, либо гражданскую войну с вовлечением соседних стран, что также в итоге приведет к распаду. Причем, важный момент, – речь идет не только о «гибридных войнах», в которых «цивилизационные полюса» ведут войну друг с другом посредством своих полупризнанных адептов. Очень часто именно эти адепты вынуждают «ядровые государства» вмешаться во внутренний конфликт соседних, «расколотых» стран, чтобы не позволить федеральному правительству, ориентированному на иной «цивилизационный полюс», навести порядок, и ликвидировать источник возмущения. Не будь восстания в Севастополе, поддержанного впоследствии крымчанами, трудно предсказать, как сложилась бы судьба полуострова в 2014 году. Поэтому «цивилизационный реализм» имеет дело не с какими-то фикциями, рожденными в «мозговых штабах» тех или иных спецслужб. Он имеет дело с реальными политическими сущностями, которыми, разумеется, можно манипулировать, но которых, тем не менее, очень сложно выдумать, когда для их появления нет никакой почвы. Между тем, «цивилизационный реализм» не должен быть тождественен «цивилизационному фундаментализму» – то есть речь не должна идти о необходимости взять на свою орбиту максимально большое число народов и территорий с тем, чтобы расширить геополитические пределы своей цивилизации до рамок Российской империи периода ее расцвета. Собственно, «реалистический» компонент этой идеологии предполагает, что сохранение статус-кво предпочтительнее разрушения статус-кво. Порядок, какой он ни есть, лучше, чем нестабильность и хаос. Однако если какие-то параметры безопасности и культурного самоопределения сторонников, условно говоря, россиецентричной интеграции в рамках суверенных государств не учитываются евроинтеграторами, территориальная целостность этих «лимитрофных» стран неизбежно – как правило, а не как исключение из правил – окажется под угрозой. На уровне абстрактной теории все сказанное более-менее понятно. Менее понятно, как эту абстрактную теорию сделать приемлемым языком дипломатического общения. Уже идут косяком статьи о том, что Дональд Трамп – о ужас! – оказывается сторонником идей Самуэля Хантингтона (идеи автора «Столкновения цивилизаций» при этом безбожно перевираются, ему приписывается абсолютно чуждая ему мысль о вечном и неизбежном конфликте Запада с исламским миром). Но, увы, другого выхода просто нет – чистый реализм, не желающий использовать представления об идентичности, принимать во внимание мнение национальных общностей действительно вырождается в великодержавный цинизм, чистый же этнонационализм неизбежно превращается в революционную доктрину по подрыву существующего миропорядка. Спасти этот порядок, не допустив его сползания ни в гегемонию одной силы, ни в хаос войны всех против всех, можно только сменив господствующий политический язык. Вашингтон и Москва могут о многом договориться в том случае, если взглянут на политическую реальность с позиции «цивилизационного реализма». Вывод тут простой – Украину, Молдову, Сербию невозможно целиком ввести в какую-то одну цивилизационную систему: эти страны находятся в поле действия двух различных центров политико-культурного притяжения. Для их сохранения требуется особая политическая форма, сочетающая нейтральный статус и федеративное устройство. Но здесь нельзя ограничиться лишь обсуждением будущего конкретных стран: должен быть выстроен некий демилитиризованный пояс государств, отделяющий Россию от Евро-Атлантики. Главная аксиома «цивилизационного реализма» должна состоять в том, что цивилизации не должны соприкасаться географически, и в тех случаях, где такое соприкосновение уже де-факто имеет место быть, следует максимально снизить отрицательные последствия этого соприкосновения. «Цивилизационный реализм» должен стать основополагающим способом восприятия актуальных политических процессов. Он позволит выработать новые представления о безопасности в XXI веке, задать для них правильную геополитическую основу. Он – необходимый идеологический фундамент для внешнеполитической программы нашей гипотетической «партии внутреннего развития», о которой пишет Дмитрий Дробницкий. Но, к сожалению, для его продвижения двух публицистических статей мало: тут нужно совершить переворот в теории международных отношений, показать факт цивилизационных «гравитационных полей» как основополагающую реальность современного мира, на основе таких разработок обеспечить диалог с интеллектуалами США и Европы, не боящимися прослыть последователями Хантингтона и даже Патрика Бьюкенена. При этом опасно отдавать подобную доктрину в ведение исключительно сетевых публицистов: в сети любят радикалов, а не реалистов, хорошими делами и правильными мыслями в сети прославиться непросто, здесь более ценят яркие лозунги. Но, с другой стороны, и академический кретинизм («вы не прочли последнего модного сочинения профессора такого-то, доказавшего, что государство отмирает и на смену ему приходит сообщество любителей цветов и друзей животных, и потому не можете судить о мировой политике, в которой на первый план выходят вопросы экологии и прав человека») – это, конечно, не лучшая альтернатива публицистической безответственности. В общем, еще раз возвращаясь к точке зрения Дмитрия Дробницкого: «внутреннее развитие» – это правильный лозунг, но на основе «цивилизационного реализма», способного правильно очертить пределы российского влияния и защитить российские интересы, не поступаясь интересами тех, кто рисковал жизнью и безопасностью ради причастности к России. Борис Межуев, политолог