Живопись как молитва. Поэт и публицист Анна Ревякина о художнике Александре Глумакове

«Сосчитаемся, поревём…» Потом, когда схлынет вторая волна ковида, о начале которой сейчас только и говорят во всём белом свете, мы начнём зализывать раны и подсчитывать тех, кто пал в неравном бою с чумой XXI века. И среди павших будут жертвы прямые и жертвы косвенные. 17 сентября 2020 года в Киеве на семьдесят четвёртом году жизни умер большой донецкий художник Александр Глумаков. Умер Глумаков из-за того, что его дочь попросту не смогла положить отца в больницу. В самом начале пандемии моя мама очень мудро сказала: «Кажется, больше людей умрёт не от самого ковида, а от того, что не будет своевременно оказана помощь тем, кто в ней нуждается на постоянной основе». У Глумакова не было ковида, у него было другое заболевание, которое предполагало периодическую врачебную помощь в стационаре, а не на дому. С Глумаковым я познакомилась в 2018 году. Помню забор и ворота, заросший, но невероятно уютный двор. Во дворе раскидистые деревья — яблоня, груша. Около стены дома ведро, полное плодов. «Падают и падают, — прокомментировал тогда Глумаков, — угощайтесь, всё натуральное, без химии». Я робко взяла одно зелёное яблоко из ведра. До настоящего яблокопада и грушепада было ещё далеко, плоды падали от ветра, а не от зрелости, но я люблю такие незрелые яблоки-огурцы, поэтому с удовольствием надкусила плод, но тут же скривилась: «Кислятина». Глумаков в ответ улыбнулся. Улыбнулся улыбкой моего отца. Он вообще мне с первой минуты напомнил моего отца, разговором, манерами. Дом его одноэтажный, казалось, был похож на гриб. Широкая нога-основание, крыша-шляпа, глазницы окон, дверь, занавешенная чем-то белым, от мух. Внутри несметные богатства, живописные невероятные сокровища, по всем стенам картины. От картин шёл свет: Иона, Богородица, Параскева, странник, etc. Дорогой читатель, теперь ты тоже со мною в одной в обойме, ты теперь тоже видел, как писал Глумаков, и никогда не перепутаешь его стиль с другими. донецкий художник Александр ГлумаковДонецкий художник Александр Глумаков Через некоторое время после той нашей первой встречи я узнала, что многие нимбы своим святым персонажам художник делал из оболочек конфеты «Стрела». Да-да, дорогой читатель, из той самой нашей донецкой «Стрелы», равных которой нет нигде в мире, той самой «Стрелы», которую я так часто вожу в Москву друзьям-мигрантам, чтобы те могли снова попробовать конфеты и вспомнить, какой на вкус наш дорогой город Донецк. Злато и миражи Над библейским циклом Глумаков работал около тридцати лет. «Глядя на его картины, зритель словно бы оказывается вовлечённым в некое ритуальное действо, заставляющее поверить нас в божественную сущность мира, где ничто не напрасно», — более десяти лет назад написала о Глумакове искусствовед Марина Третьякова. Именно Марина Третьякова познакомила меня с Александром Глумаковым в 2018 году, буквально за руку привела в его дом-гриб, чтобы я навсегда запомнила встречу с гением. Родился Александр Глумаков в 1947 году в Макеевке. С 1948 года жил в Донецке. Уже с десятилетнего возраста Александр Глумаков начал заниматься живописью в студии талантливого педагога Касьяна при областном Дворце пионеров. Несколько раз наш герой пытался поступить в художественные институты. Самое же главное состоит в том, что Глумаков постоянно работал, писал картины, хотя возможность выставиться была редкой и случайной. Первая выставка художника состоялась в 1973 году в Ленинградском университете вместе с известными мастерами ленинградского андеграунда Путилиным и Россом, позже эмигрировавшими. Выставка состоялась в зале «Леонардо». А после наступила тишина, пятнадцать лет у художника не было никакой возможности выставляться. Авангард В 1988 году при Донецком отделении фонда культуры открылся выставочный центр «Авангард». Именно в «Авангарде» был организован ряд интереснейших выставок, показывавших творчество художников Восточной Украины, донецких живописцев, скульпторов, графиков, прикладников. Те теперь уже далёкие экспозиции значительно расширили зрительское представление о художественной жизни Донбасса, познакомили с целым рядом интересных имён: Марат Магасумов, Владислав Шабалин, Григорий Котляр, Ангелина Беликова, Владимир Войтенко, Серафим Бочаров. Глумаков постоянно выставлялся в «Авангарде». По признанию художника годы с 1988 по 1991 были одними из самых плодотворных и счастливых. В 1991 году о Глумакове для газеты «Жизнь» написала великая донецкая поэтесса Наталья Хаткина: «Своими учителями он числил чуждых официальным установкам Ван Гога, Матисса, Шагала, Кандинского и прочих подозрительных Модильяни». В тот же период Хаткина попыталась ответить на вопрос, почему пятнадцать лет у художника не было возможности экспонировать свои работы. «Произведения Глумакова не содержат в себе явных примет борьбы с «социальным маразмом», — считала Хаткина, — нет в них игры с расхожими символами тоталитарной эпохи, нет гипсовых пионерок, серпа и молота, усов и сапог, поданных в карикатурно-устрашающем виде. Но есть другое. В противовес «человеку идеологическому» — винтику эры всеобщего «глубокого удовлетворения» — Александр Глумаков являет нам духовный мир «человека эмоционального». В этом мире нет места чётким формулировкам и прописным истинам. На догматиков оно действует раздражающе. Искусство Глумакова — интуитивное постижение красоты и соблазнов действительности. Трепетность жизни фиксируется в момент прикосновения кисти к холсту, спящие в глубине души ассоциации воплощаются в линию и цвет». По мнению поэта Хаткиной именно поэтичность — органическое свойство живописи Александра Глумакова. Очень часто в залах, где выставлялись работы Глумакова, проводились выступления молодых поэтов. Журавль в небе Пару лет назад я работала над материалом об ипохондриках, за профессиональным комментарием поехала в Республиканскую клиническую психиатрическую больницу (в народе «Победа»). Каково же было моё изумление, когда в приёмной директора я увидела явно картину Александра Глумакова. Совершенно точно я не могла перепутать! Я сообщила об этом секретарше: «Милая барышня, а знаете ли Вы, чья картина висит над Вашей прекрасной головой?». Девушка засмущалась, она не знала. Теперь знает! Мы сняли картину и прочли название и автора. Конечно, это был Глумаков. Вечером того же дня я позвонила Марине Третьяковой, которой и сообщила о находке, на что искусствовед сказала мне, что такое вполне может быть, так как художник был дружен с прекрасным, ныне покойным, доктором Александром Журавлёвым, открывателем талантов, сторонником арт-терапии. И правда — особенная страница в творчестве Глумакова началась, когда к нему пришла помощь от доктора Журавлёва. Имя Журавлёва неразрывно связано со становлением и развитием арт-терапии на Украине. Журавлёв работал в Донецком центре лечения аффективных расстройств. В 1998 году в центре проходила международная акция по арт-терапии. Это была невиданная прежде увлекательная совместная работа художников-пациентов и всего медперсонала, от санитаров до докторов. Результатом гордились. Такие акции повторялись несколько раз. Журавлёв тогда написал, что «арт-терапия перестала быть экзотикой». Цикл длился месяц. Двадцать пациентов из разных городов Украины и Санкт-Петербурга, страдающие тяжёлыми психическими заболеваниями, имеющих склонность к живописи занимались росписью стен центра по лечению аффективных расстройств, проходили курс лечения и реабилитации Тогда были достигнуты очень хорошие результаты: улучшилось психическое состояние пациентов, повысился уровень их самооценки, появились навыки групповой и индивидуальной творческой работы, улучшились взаимоотношения с окружающими, пациенты получили возможность самовыражения, признания и понимания другими. Они были объединены на основе творчества, а не симптомами болезни. Как бонус улучшился интерьер отделения, существенно изменилось отношение медперсонала к пациентам, в которых ранее они видели только больных людей. В возглавляемом Журавлёвым центре была создана творческая мастерская, где работали художники-пациенты. Многие из них никогда до этого не держали в руках кисти и краски. Это, конечно, не случай Глумакова, он-то был настоящим художником к моменту знакомства с доктором. По воспоминаниям психиатра Дины Тахташовой Журавлёв был уникальным специалистом и прекрасным другом: «Такой личности, такого клинициста, такого руководителя, такого друга больным в своей практике я не встречала. Он собрал коллектив, команду единомышленников, и заставил звучать в одном тоне… И то, что создано ими, это — благодаря Александру Юрьевичу, он стал соучастником творчества этой замечательной команды».К сожалению, в 2003 году доктора Журавлёва не стало, это был огромный удар для Глумакова и нескольких других художников. Странник Когда я впервые увидела картины Глумакова, мне подумалось, что они похожи на молитвы. Не знаю, как тебе это объяснить, дорогой читатель. Более того, я даже не знаю, почему я так подумала, но это была первая мысль. Живопись, как молитва. Каково же было моё удивление, когда несколько дней назад я натолкнулась на глумаковское определение творчества, художник творчество отождествляет с молитвой. Это личное определение художника Глумакова. Самыми близкими лично мне являются странники Глумакова с котомками на плечах. Они кочуют из картины в картину, мыкаются по всему белому свету и поисках чего-то или кого-то. В принципе, и я, и ты, дорогой читатель, все мы странники, неважно закрыты или открыты границы из-за ковида, я о другом странствии. Очень хочется, чтобы странствие не подменялось метанием от одной ложной дороги к другой, очень хочется, чтобы был именно путь, а не просто дорога. В 1997 году журналист Леонид Рихтер задавал Глумакову вопрос о «Страннике». В середине 70-х он шёл со своим посохом через поля Полтавщины — котомка за спиной, а на голове широкополая шляпа. К концу века над головою странника начал светиться нимб, причём шёл он не просто полями или берегом реки, но всё чаще направлялся к храму. Рихтер спросил тогда Глумакова: «Почему?» И Глумаков ответил: «Я понимаю странничество как учёбу, близкую в чём-то к монашескому обету. Такова судьба человека и, в конечном счёте, все мы — странники». 17 сентября 2020 года кончил свой земной путь художник Александр Глумаков. Возможно, что сейчас идёт наш герой высоко в небе. Может быть, даже по млечному пути. Идёт в яркой синей рубашке, за плечами котомка, на голове шляпа, в руках кисти, идёт и думает примерно следующее: «Где же я теперь насобираю фантиков-обёрток от донецких конфет «Стрела» для нимбов моих странников?». И кто-то невидимый шепчет художнику в ответ что-то доброе, успокаивающее, что будут мол, и краски в достатке, и фантики добудем. Мой отец мне ночами пишет из другой галактики: «Ты хорошо рисуешь, но тебе не хватает практики, хочешь, я соберу для тебя золотые фантики от конфет? Хочешь, пришлю их курьером тебе под утро? Тончайшие фантики звёздного перламутра, растолчёшь их в ступке, сделаешь пудру, нарисуешь велосипед, на котором по радуге объедешь Евразию и Америку. Согласись, это пошло бы на пользу, такому как ты холерику. Представь, причаливаешь без визы к любому берегу, говоришь: «Привет! Я приехала из волшебной страны Терриконии, я решила, что теперь вы будете её колонией…». И тебя селят в красивом дворце с колоннами, окнами на рассвет. Дарят кисти, краски, холсты и хитрые разбавители, самого главного живописца приставляют к тебе учителем, у него на носу два стёклышка увеличительных, он смешно одет. Он владеет искусством художественного гипноза, ты рисуешь войну, а выходит алая донецкая роза, и дымится кисть твоя, словно бы папироса, оставляет след…»