Россия, Белоруссия и Казахстан 20 лет строят своего конкурента Евросоюзу. Результата до сих пор нет

Проект евразийской интеграции, стартовавший ровно 20 лет назад, на бумаге выглядел попыткой создать «Евросоюз» для постсоветских стран. И тогда, и сейчас многие — и не без оснований — считали и считают его попыткой Москвы возродить СССР. Однако промежуточный результат выглядит скорее провалом обоих стремлений. Общие слова политиков о достижениях наталкиваются на символический рост экономик и желание членов ЕАЭС защищать только свои, а не общие интересы. «Успехи» объединения иллюстрирует и отсутствие желающих вступить в него. Cтабильности в странах-участницах также достичь не удалось. В Киргизии идет третья по счету революция, в Белоруссии — беспрецедентные по масштабу протесты, а у Армении — открытый военный конфликт. Карго-культ на 180 миллионов человек — в материале «Ленты.ру». Евразийский экономический союз (ЕАЭС) объединяет пять государств с общим населением 184 миллиона человек и совокупным ВВП по итогам 2019 года почти в два триллиона долларов. Армения, Белоруссия, Казахстан, Киргизия и Россия к настоящему времени представляют главный интеграционный проект на постсоветском пространстве. Он вобрал в себя положения прошлых объединений, в аббревиатурах которых (ЕврАзЭС, ТС и ЕАП) путаются и граждане стран ЕАЭС, и СМИ. Но все эти названия — последовательные стадии исполнения одной идеи. На рубеже веков, 10 октября 2000 года, главы Белоруссии, Казахстана, Киргизии, России и Таджикистана подписали договор об учреждении Евразийского экономического сообщества (ЕврАзЭС). Документ вступил в силу 30 мая 2001 года. Цель объединения, если кратко, — максимально возможная интеграция экономик независимых государств. Конечно, не до советского уровня, где все значимые решения шли из Москвы, но до такого, что повысит в мире вес объединения в целом и каждой страны в частности. Основными задачами заявлялись: создание для участников будущих соглашений однотипных механизмов регулирования экономики, обеспечение им свободного движения товаров, услуг, капитала и рабочей силы, отсутствие экономической дискриминации стран. Речь шла о схожих налоговой, тарифной, таможенной, торговой, денежно-кредитной и валютно-финансовой системах. В перспективе были общая экономическая политика и инфраструктура. Проект выглядел амбициозно и логично, но и десятки лет спустя широкой публике в России, крупнейшей стране региона, он известен скорее на уровне лозунгов. В январе 2019 года опрос ВЦИОМ показал, что только 12 процентов россиян подробно знают, что такое ЕАЭС. Еще 64 процента отвечали, что что-то слышали. При этом 28 процентов хотят видеть его новой формой СССР, 9 процентов — аналогом ЕС, а 39 процентов — объединением с уникальной формой и принципами работы. Лишь половина опрошенных считают, что ЕАЭС занимается развитием торгово-экономического сотрудничества, а треть и четверть говорят об укреплении обороноспособности и совместном противостоянии Западу. В реальности же руководство ЕАЭС и стран-участниц много раз подчеркивали, что в работе объединения отсутствуют политическая, военная и гуманитарно-культурная составляющие, только экономика. Несмотря на такой упор, экономические успехи ЕАЭС людей не впечатляют. Евразийский банк развития (ЕБР) с 2012 по 2017 год проводил опрос в рамках проекта «Интеграционный барометр», чтобы оценить отношение граждан постсоветских стран к объединению. В последнем выпуске отмечалось, что за три года работы уровень одобрения ЕАЭС в странах-участницах упал с 75-ти до 65 процентов. Причиной стал рост числа тех, кому объединение безразлично. В первую очередь, отмечалось в докладе, респонденты объясняли свою позицию отсутствием каких-либо положительных изменений. Началу интеграции предшествовал Договор о Таможенном союзе (ТС) и Едином экономическом пространстве (ЕЭП), который Белоруссия, Казахстан, Киргизия и Россия утвердили 26 февраля 1999 года. В нем проговаривались базовые принципы будущего объединения. Сейчас его бы назвали дорожной картой. С ЕврАзЭС же стартовала работа над внедрением прописанных тогда инициатив. Для руководства объединением учредили Межгосударственный совет ЕврАзЭС. В него входили главы государств и правительств, а принятые им на основании консенсуса решения считались обязательными к исполнению. Позднее орган трансформировался в Высший Евразийский экономический совет (ВЕЭС) с аналогичными функциями. В январе 2006 года к ЕврАзЭС присоединился Узбекистан, но осенью 2008-го приостановил свое членство из-за сомнений в эффективности объединения. После этого республика уже не вела предметных разговоров о возвращении в связанные с ним проекты. На фоне метаний Ташкента в 2007 году было объявлено о намерении создать на базе ЕврАзЭС Таможенный союз (ТС). В него с 2010 года вошли Белоруссия, Казахстан и Россия — как страны, наиболее продвинувшиеся в деле интеграции и готовые к новому уровню. С середины 2010 года в силу вступил единый Таможенный кодекс трех стран, и исчезли пункты таможенного контроля на границах между ними. В ноябре 2011 года эти три страны приняли Декларацию о евразийской экономической интеграции, подразумевающую введение Единого экономического пространства (ЕАП). Речь шла о создании общего рынка — свободном движении товаров, капиталов, услуг и рабочей силы. С 2012 года межправительственные соглашения вступили в силу. Тогда же заработал главный регулирующий орган — Евразийская экономическая комиссия (ЕЭК), находящаяся в Москве и подчиняющаяся ВЕЭС. В мае 2014 года пять стран подписали договор о создании Евразийского экономического союза, который должен был прийти на смену распускаемому ЕврАзЭС. От участия в новом объединении отказался Таджикистан, зато, неожиданно для многих, вступила Армения. Момент для такого договора был выбран сложный — смена власти в Киеве, присоединение Крыма и множество предпосылок к началу конфликта на востоке Украины. Эксперты отмечали, что Россия на фоне введения санкций поспешила закрепить экономические, а, как следствие, и политические отношения. Договор вступил в силу с 1 января 2015 года, хотя Киргизия получила статус члена только в августе. Молдавия, как и прежде, осталась наблюдателем. За минувшие пять лет никаких изменений в количестве членов объединения не произошло и не предполагается. Мнение о том, что ЕврАзЭС, Таможенный союз и ЕАЭС — не более чем попытка Москвы восстановить СССР, конечно, имеет под собой основания. Об этом говорит и стремление российского руководства закрепить за самыми влиятельными мировыми игроками сферы влияния, как это было в эпоху холодной войны. Однако инициатором евразийской интеграции еще в 1994 году стал первый президент Казахстана Нурсултан Назарбаев. А весь опыт его руководства страной доказывает, что поддерживать идею, угрожающую Казахстану утратой независимости, Назарбаев бы не стал. Так, именно Казахстан выступил резко против политической составляющей в договоре о ЕАЭС 2014 года. Так что ролевой моделью евразийского объединения, по крайней мере декларируемой и открытой, следует признать Евросоюз. Официально Европа объединилась почти 30 лет назад, 7 февраля 1992 года. Это дата подписания Маастрихтского договора, вступившего в силу 1 ноября 1993 года. Однако в реальности европейской интеграции в нынешнем виде почти 70 лет. Первым шагом в послевоенной Европе стало появление Европейского объединения угля и стали. В него в 1951 году вступили Франция, Западная Германия, Италия и страны Бенилюкса — Бельгия, Нидерланды, Люксембург. Эти же шесть государств в 1957 году учредили Европейское экономическое сообщество (ЕЭС) и Европейское сообщество по атомной энергии (Евратом). Главным проектом считался ЕЭС — он отвечал за создание таможенного союза и за совместную таможенную политику в отношении третьих стран. В 1965 году подписан так называемый договор слияния, объединивший все три сообщества. Сходства европейского и евразийского проектов во многом очевидны, даже если не говорить о прямой кальке названий (ЕЭС и ЕАЭС) и декларируемых целях. Например, небольшое количество стран региона, с которых проекты стартовали, — шесть в Европе и пять на постсоветском пространстве. Также в обоих случаях за пределами договоров остался один из экономических лидеров региона — в случае с Европой это Великобритания, а с ЕврАзЭС — Украина. В первую очередь Европа пыталась договориться о совместных оборонительных и политических объединениях, но пришлось начать с экономики. Аналогично в странах бывшего СНГ Организация Договора о коллективной безопасности (ОДКБ) заработала лишь через два года после ЕврАзЭС. В основе европейской интеграции лежали энергетические проекты — уголь и атомная энергия. Для постсоветского же пространства наиболее важным документом начала работы ЕврАзЭС стало соглашение о совместной разработке топливно-энергетического баланса. В нем говорилось о создании благоприятных условий для межгосударственных поставок этих ресурсов. На самом деле идея полностью оправдана, ведь при разных условиях доступа к энергетике сложно говорить о равных условиях для производства. Однако одинаковые благие намерения не всегда дают тот же результат. В Европе работа над соглашениями привела к тому, что в 1973 году к ним присоединилась Великобритания. К концу 1980-х годов проект объединил почти весь регион за пределами Восточного блока и Скандинавии. Перспективы евразийской интеграции после 20 лет выглядят туманными, по крайней мере, вступление в ЕАЭС Украины кажется если не фантастикой, то делом далекого будущего. Проблемы с результатом можно было предвидеть, ведь за внешним сходством названий, целей и деклараций не принято обсуждать исключительную разницу условий, в которых оказались регионы. Принципы европейской интеграции создавались для конкретных времени и места, видоизменялись и подстраивались под обстоятельства десятки лет. Нельзя сказать, что они плохие, но стартовая позиция Европы резко отличалась от той, где оказались страны СНГ. Для начала объединение Франции, Германии и Италии было лишено опасности приоритета интересов одной страны. В самом деле эти государства сравнимы по количеству населения, у них достаточно развитые экономики, есть выходы к морю и независимые возможности взаимодействия друг с другом. В отличие от Европы, в ЕАЭС есть очевидный гегемон — по территории, доступу к природным ресурсам и возможности контактов с партнерами. Кроме того, из всех участников ЕврАзЭС, а позднее и ЕАЭС, только у России есть выход к морю (без учета Каспийского), что расширяет торговые возможности. Население России в 3,5 раза больше, чем у всех партнеров вместе взятых, страна обладает и несравнимым с ними военным потенциалом. Европейская интеграция стартовала как проект стран, сравнимых по уровню жизни населения. Принимать куда менее состоятельные государства в ЕС начали только после десятков лет работы и выхода взаимодействия на очень высокий уровень. И только тогда стало возможным говорить о значимых миграционных потоках. Между тем ЕврАзЭС сразу включал в себя слишком разные по доходам страны — Киргизия и Таджикистан по ВВП на душу населения были беднее России в 6,4 и в 13 раз. Таким образом заявленная свобода трудовой миграции с самого начала означала в первую очередь приток в Россию гастарбайтеров. С тех пор ситуация принципиально не изменилась. По данным Всемирного банка, в 2015-2018 годах доля переводов мигрантов в ВВП Киргизии составляла порядка одной трети, в Таджикистане — 13 процентов, в Армении — 11 процентов. Основной отток населения приходится на Россию. Это 50-60 процентов отъездов из Армении и 75-85 процентов — из Киргизии и Таджикистана. Из Белоруссии на заработки к партнеру по Союзному государству выехали около миллиона человек — почти четверть трудоспособного населения, по оценке члена Глобальной ассоциации экспертов по миграционной политике (GMPA) Ирины Ивахнюк. Эксперты ВБ сравнили проблему миграции в ЕАЭС с голландской болезнью — ситуацией взрывного роста в отдельном секторе, который укрепляет валюту и дает негативный эффект для экономики в целом. Чаще всего эффект связан с добычей полезных ископаемых, так что к России тот же термин применяют в связи с зависимостью бюджета от нефти и газа. Эта зависимость обозначает и еще одну глубинную разницу между началом европейского объединения и ЕАЭС. Дело в том, что страны Европы изначально были меньше привязаны друг к другу. Так, условный кризис в Италии не привел бы к немедленным аналогичным проблемам во Франции. Что же касается ЕАЭС, то его члены напрямую зависят от положения дел в России, а значит, от цен на нефть и, как показала практика, расположения российского руководства. За 20 лет в интеграционном евразийском проекте остались те же пять стран, хотя их список изменился. Число наблюдателей сократилось до одной Молдавии, так что в этом плане рассуждать об успехе ЕАЭС не приходится. Сама по себе интеграция — процесс сложный, в нем очень много деталей. Они позволяют рассуждать о достигнутом прогрессе и оперировать не всегда наглядными цифрами. Однако основной результат работы на виду у всех. Его удобнее разбить на два этапа — до и после образования в 2010 году Таможенного союза. По ВВП на душу населения в 2000 году Казахстан был на уровне 0,68 от России (1,215 тысячи долларов против 1,787 тысячи), Белоруссия — 0,61, Киргизия — 0,16, Таджикистан — 0,08. В 2010-м у Казахстана отношение выросло до 0,84, у Белоруссии сократилось до 0,56, у Киргизии — до 0,08, у Таджикистана — до 0,07. Быстрее других в первые десять лет богател Казахстан, хотя до уровня России он не добрался. Остальные страны отставали от партнеров по объединению. При этом Москву и Астану отличали наличие своей нефти и газа, и совпадением такое обстоятельство, конечно, не было. Так что достигнуть сравнимых условий в энергетике — начальное условие европейского объединения — не удалось. И это несмотря на во многом единую, еще советскую инфраструктуру. Отставать начала даже Белоруссия, которая имела куда более глубокую интеграцию с Россией. Для сравнения, схожая ситуация наблюдалась в кавказских республиках бывшего СССР. В 2000 году Азербайджан, Грузия и Армения были примерно равны по ВВП на душу населения, но в 2010-м Баку, в распоряжении которого были нефть и газ, опережал соседей в два раза. Экономическую обоснованность ЕврАзЭС ставила под вопрос и ситуация с Украиной. В 2011 году — последнем перед началом настойчивых попыток Москвы сделать Киев участником Таможенного союза — ее торговый оборот с Россией составлял 50,6 миллиарда долларов. У Белоруссии и Казахстана он достигал 39,5 миллиарда и 20,7 миллиарда долларов соответственно. Получается, что из расчета на одного жителя совместный товарооборот двух республик ТС с Россией был в два раза выше, чем у Украины. Однако средний ВВП на душу населения Белоруссии и Казахстана тогда равнялся 9,5 тысячи долларов, а на Украине — только 3,6 тысячи. Другими словами, с поправками на большую бедность Украина в торговле с Россией имела сравнимые со странами ТС показатели. При этом они были даже более сбалансированы. Российский импорт для Украины составлял порядка 20 миллиардов, а экспорт — 30 миллиардов долларов. Белорусский экспорт в Россию был в 1,7 раза меньше российского импорта, у Казахстана наблюдалась двукратная разница. Обещания скорого экономического роста при вступлении в ТС или ЕврАзЭС наталкивались на факт, что страны объединений, не имеющие своих нефти и газа, только отставали от партнеров. В 2010-е годы интеграция проходила под знаком Таможенного союза. Белоруссия, Казахстан и Россия находятся в этих условиях десять лет, а Армения и Киргизия — с 2015 года. Для ТС и ЕАЭС стоит оценивать товарооборот, ведь смысл любых союзов такого толка в усилении торговли друг с другом и расширении рынка. Успешнее всех оказалась новичок объединения — Армения. В первый год членства товарооборот составлял 1,245 миллиарда долларов, а в 2019-м удвоился — до 2,476 миллиарда. При этом если вначале импорт был почти в четыре раза больше экспорта, теперь разница куда меньше — 2,5 раза. На этом фоне ВВП кавказской республики рос в среднем на 4,7 процента. Впрочем, и этот успех — величина относительная. Если в 2015 году по ВВП на душу населения Армении была в полтора раза богаче Украины (главный противник евразийской интеграции в нынешнем виде), то в 2019-м отрыв сократился до 14 процентов. Не очень ситуация выглядит для Белоруссии. В 2011 году товарооборот со странами ТС составлял 41 миллиард долларов, а в 2019-м — 37 миллиардов. В 2011 году на Россию приходилось 98 процентов товарооборота, в 2019-м — 97. Фактически торговля с остальными тремя странами для Минска имеет минимальное значение. Впрочем, у той же Армении не лучше — только три процента товарооборота с ЕАЭС в 2019 году пришлось на Белоруссию, Казахстан и Киргизию. У Казахстана аналогичная статистика — 23 миллиарда в 2011 году и 21,7 миллиарда в 2019-м. Из них на Россию приходилось 97 и 93 процента соответственно. Выбивается из общего ряда наименее обеспеченная Киргизия, которая из стран ЕАЭС граничит только с Казахстаном. Если в 2015 году товарооборот со странами ЕАЭС составлял 2,5 миллиарда долларов, то в 2019-м — 2,75 миллиарда. В ней торговля с Россией составляла 66 процентов в 2015 году и снизилась до 61 процента в 2019-м. Что касается относительного богатства стран, то за почти десять лет положение дел не слишком изменилось. В 2019 году, по оценкам Всемирного банка, ВВП на душу населения в Казахстане составлял 0,83 от российского уровня (9731 доллар против 11585 долларов), в Белоруссии — 0,57, Армении — 0,39, а Киргизии — 0,11. И уже в эти годы не выйдет оправдать не слишком приятную стабильность общим ростом ВВП. Он остался привязан к состоянию российской экономики, а та с 2014 года на фоне начала конфликта с Украиной и падения цен на нефть расти перестала. Углубление интеграции до ЕАЭС не помогло. В Евросоюзе в те же сроки динамика складывалась совершенно иная. В 2000 году Польша была беднее Германии (по ВВП на душу населения) в 5,3 раза, в 2010-м — в 3,4 раза, а в 2019-м — в 2,9 раза. С бывшими российскими республиками ситуация аналогичная. Для Латвии цифры равняются 10,9, 4,3 и 2,6; для Литвы — 7,2, 3,5 и 2,4. Так что Латвия начинала 20 век даже с худших позиций по отношению к Германии, чем те, с которых начинала Киргизия по отношению к России. Но с того момента она стала относительно богаче в пять раз. В итоге участие в евразийской интеграции за 20 лет принесло выгоду имеющим собственные энергетические ресурсы России и Казахстану, но сделало относительно беднее остальные страны. Создать общие энергетические условия — именно с этого начинала объединяться Европа — не получилось. У ЕврАзЭС и ЕС имеется и еще одно сходство, которое во многом было ключевым. Европейские коллективные договоры прописывали с конкретной и крайне важной целью — избежать новой войны. Автор предложения, министр иностранных дел Франции Роберт Шуман в 1950 году утверждал, что пересечение экономик послужит гарантией того, что война между Францией и Германией будет не только немыслима, но и невозможна по материальным соображениям. Для постсоветского пространства середины 1990-х годов — а именно тогда о подобном союзе заговорил Назарбаев, проблема была более чем актуальна. В странах один за другим разгорались ожесточенные внутренние и внешние конфликты. В 1992 году начался приднестровский конфликт, который после вмешательства России заморожен до сих пор. В самой России сепаратистские настроения на Кавказе привели к чеченским войнам. Сразу после распада СССР стартовала полномасштабная война между Арменией и Азербайджаном за Нагорный Карабах. В Грузии к столкновениям приводила ситуация вокруг Южной Осетии и Абхазии. В Таджикистане всю первую половину 1990-х годов шла гражданская война, на этом фоне лишь чудом не стартовал открытый конфликт с Узбекистаном. Стороны не могли поделить границу и минировали каждая свою территорию. Подобная же ситуация сложилась на границе Киргизии, Узбекистана и Таджикистана. Добавляла неопределенности внутриполитическая нестабильность во всех новых на карте мира странах. Так что у руководства стран СНГ были все основания искать любые возможные способы предотвратить войны и вооруженные конфликты. Пример Европы на этом фоне был очень привлекательным. Страны ЕС не сталкивались с радикальными внутриполитическими кризисами, не имели вооруженных конфликтов на своей территории и при этом богатели. Не помешали росту даже войны на территории бывшей Югославии, продолжавшиеся все 1990-е годы. Между тем за схожей риторикой лидеры государств, вероятно, не обратили внимание на главные принципы авторов идеи объединенной Европы — мир через взаимную выгоду. Европейские государства согласились на передачу части экономического суверенитета в наднациональные структуры. Разумеется, им было проще в связи с особенностью политических систем, которые, в отличие от стран ЕврАзЭС, не предполагали фигуры национального лидера. Для евразийского же проекта экономика изначально оставалась вторичной по отношению к политике, причем ее главы государств по серьезным вопросам координировать были не готовы. Так, Россия вряд ли советовалась с Белоруссией и Казахстаном во время присоединения Крыма. Ни один из партнеров объединения не признал вхождение полуострова в состав России, однако все они пострадали в результате санкций, наложенных на Москву. Продуктовое эмбарго, которое в одностороннем порядке ввела Москва, создало таможенный парадокс — одна и та же продукция оказалась легальной на одной части единого рынка и нелегальной на другой. Этой ситуацией воспользовалась Белоруссия, резко нарастившая поставки запрещенной в России продукции — сыров, мясных продуктов, апельсинов, кокосов, мидий. Также Москва продолжает рассматривать энергетику как ключевое геополитическое преимущество и делиться им не намерена. Так было и в начале интеграции, так продолжается и сейчас. Например, какие-либо разговоры о вступлении в ЕАЭС Туркмении вряд ли были возможны на фоне споров по строительству Транскаспийского газопровода по дну Каспийского моря. Маршрут хотел использовать и Казахстан, чтобы пустить свой газ в Европу через Азербайджан, но Россия с прошлого века блокировала проект с помощью споров по статусу Каспия. Настаивала она, что характерно, на экологических проблемах. Противоречия удалось снять только в 2018 году, когда Москва уже активно эксплуатировала «Северный поток» и строила его дублер. «Газпром», российский экспортный монополист, владеет газовой инфраструктурой трех партнеров по ЕАЭС. Белоруссии на фоне газовой войны второй половины 2000-х годов пришлось продать «Белтрансгаз». За поставки газа в Армению отвечает «Газпром Армения». А «Кыргызгаз» куплен «Газпромом» в 2014 году за символическую цену в 1 доллар США, причем стоимость топлива для населения и предприятий определяет российская компания. Кризис из-за пандемии коронавируса не стал поводом для их снижения. Транзитные поставки нефти и газа через российскую инфраструктуру выглядят совершенно недопустимыми для Москвы. Украина не раз выражала готовность покупать казахстанский газ, но Астана разрешения не получила. Более того, весной 2020 года в Минске жаловались, что Россия не дает использовать нефтепроводы для поставок из Казахстана, партнера по ЕАЭС. Да и желание таких закупок у Белоруссии появилось на фоне налогового маневра, лишавшего республику доступа к дешевой российской нефти. В Москве объясняли, что изменить ситуацию с энергоресурсами можно будет разве что с помощью более глубокой интеграции. То есть политический фактор вновь оказался важнее единых экономических условий. Комментарии по поводу 20-летия евразийской интеграции от официальных лиц, конечно, окажутся позитивными, ведь статистика позволяет высветить массу успехов. Например, Таможенный кодекс от 2018 года позволил вдвое сократить сроки таможенных операций и в шесть раз — сроки выпуска товаров. Однако фон для юбилея выглядит символичным. Речь идет об угрозе новых санкций против России, третьей по счету киргизской революции, беспрецедентных протестах против Александра Лукашенко в Белоруссии и новой войне Армении и Азербайджана за Нагорный Карабах. Каждое из этих обстоятельств способно ударить по отдельной стране и всему ЕАЭС, и каждое связано только с политикой. Спустя 20 лет развития никто не в состоянии гарантировать экономических условий, а значит, инвестиции в объединение остаются рискованным делом. Попытка достичь стабильности за счет экономики не принесла результата. Старт перемен, которые принесут заметную выгоду всем участникам интеграции и привлекут новых членов, невозможен без желания России. Только у нее достаточно влияния и средств, чтобы запустить этот процесс в том виде, в котором его представляет президент страны Владимир Путин. Однако отношение Москвы к ЕАЭС может проиллюстрировать фигура экономиста Сергея Глазьева. В свое время он был заместителем генсека ЕврАзЭС, позднее — советником президента по вопросам евразийской интеграции. Именно он отвечал за уговоры Киева вступить в ТС, которые закончилось майданом. В прошлом месяце, уже на должности министра по основным направлениям интеграции и макроэкономике ЕЭК, Глазьев поддержал «Новую хронологию» — так называется лженаучная версия мировой истории, в которой Россия названа центром и источником всех мировых цивилизаций. Для постсоветских стран вопросы собственной истории достаточно болезненны и напрямую связаны с независимостью. Сложно отделаться от мысли, что фигура с такими взглядами выглядит неуважением к партнерам по ЕАЭС и не увеличивает уровень доверия. Без последнего же любая интеграция обречена на провал — страны продолжат защищать исключительно свои интересы, искать выгоду в проблемах партнеров и смотреть в сторону других стран и проектов.