Парадокс как стратегия. Самые непопулярные решения правителей раскручивали колесо прогресса

История не безлика. Ее, как говорится в известном афоризме, пишут личности, а переписывают бездари. За любым важным событием, за любым поворотом (и не только в прекрасное далеко, но и в неизвестность), и плавным, и крутым, на котором может занести в кювет, стоит некто. Лидер, который «руководит процессом» и которого массы любят или нет, в зависимости от того, какие решения ему приходится принимать и воплощать. Ведь все же знают, что прогресс порой невозможен без резких движений? Личность в истории, обремененная необходимостью принимать непопулярные решения ради великой цели, — все равно что родитель, который отбирает у почувствовавшего себя взрослым подростка сигареты. Мера с точки зрения ребенка — неоправданная, мотивы отца он сможет понять лишь спустя годы. Правда, очень важно все-таки не путать желание сделать «как лучше» с проявлением агрессии и попыткой добиться своего любыми, даже антигуманными, способами. Такие примеры в истории известны. Хотя, скажем, британский публицист, историк и философ IX века Томас Карлейль в своих трудах оправдывал даже жестокость и беспрекословность великих людей: если они в итоге становятся «спасителями», им можно и на бульдозере по незабудкам. Выбор без выбора Но обратимся к примерам. Какой бы сегодня была Россия, если бы в 1649 году второй царь из династии Романовых Алексей Михайлович Тишайший не принял бы решение окончательно закрепостить крестьян? И существовала бы вообще на карте мира такая страна, не пойди самодержец на этот, мягко говоря, негуманный шаг? Вряд ли. Дело в том, что аппетиты на наши земли в те далекие времена были и у поляков, и у литовцев. Сильнейший союз Речи Посполитой облизывался на Русь, угрожая хорошо обученными и вооруженными войсками. И нам противопоставить было нечего. Россия была аграрной страной со слабой армией. Чем она могла ответить хорошо вооруженному соседу? Не картошкой же его закидать. — Российская экономика была в неважном состоянии. И выражалось это в самом главном надстроечном элементе любого государства, в армии, — рассказывает военный историк Клим Жуков. — На поле брани по факту могли выйти 15–16 тысяч всадников. Это очень слабо. А внешняя обстановка была крайне тяжелая. И Михаилу Алексеевичу пришлось делать важный стратегический выбор. Не тактический — как поднимать экономику, например (что было бы, с общественной точки зрения, важнее и правильнее), а именно стратегический: станет ли Россия во внешнем пространстве политическим субъектом, которым можно поживиться, или остается самостоятельным политическим объектом? Речь о захвате не шла, поскольку у Речи Посполитой все-таки не было столько сил, чтобы захватить Россию, но планы по ее низведению в некую региональную державу Восточной Европы были, и это было самое очевидное будущее для нашей страны в то время. Поляки и литовцы попросту разобрали бы наши земли, рассовали бы их по карманам. Чтобы страна выжила, ей нужно было как-то закрепляться на внешнеполитической арене. Единственным на тот момент верным способом сделать это было создать новую армию. Но откуда она возьмется у бедной России, которая даже сравниться не могла со странами будущей Европы? Ниоткуда. Но такое положение дел Тишайшего не устраивало. Он, как говорится, начал работать с тем, что есть. — Алексей Михайлович, осознанно или нет, прибегнул к так называемой асимметричной стратегии, — продолжает Клим Жуков. — Поскольку страна была сельскохозяйственная, потребовалась колоссальная централизация сельского хозяйства, из которого изымались, просто выжимались максимально доходы и отправлялись на армию. Больше деньги стране__ было взять негде. Таким образом началось последовательное закрепощение крестьянства. Алексей Михайлович сделал очень сложный выбор — закрепостил основную массу трудоспособного населения, но тем самым наложил отпечаток на всю последующую историю России. Это был выбор без выбора. Но царь создал новую европейскую армию, без которой России такой, какая она есть сегодня, не существовало бы. Если не прямым завоеванием, то мощнейшим доминированием экономики, одним из показателем уровня которой является состояние армии, Европа бы нас обязательно подавила. И вот парадокс: при Алексее Михайловиче в России складывается феодализм в высшем его проявлении, с абсолютным монархом во главе, но на этой почве вырастает совершенно невозможная, капиталистического, буржуазного образца армия, созданная по голландскому образцу, самому передовому на тот момент. Стране это чудо стоило баснословных денег: создание трех солдатских корпусов обошлись бюджету в 600 тысяч рублей. Это астрономическая по тем временам сумма, которая тяжелейшим бременем ложилась на экономику, в первую очередь на крестьянство. При этом самодержцу и его окружению, придушившим рабочий люд, удавалось еще и развивать государство. Создание «военной машины» и ее поддержание потребовало совершенно другой организации общества. В России появилась целая отрасль по производству огнестрельного оружия западного образца, было создано огромное количество Приказов (министерств), ведущих армейские дела, и эти приказы могли объединяться воедино под руководством одного знающего человека, создавая огромную корпорацию. — В итоге в XIX веке Россия становится сильнейшим государством Европы, — подытоживает Жуков. — Это как раз результат того самого асимметричного ответа Речи Посполитой Алексея Михайловича и его круга. Политика, «испорченная» непопулярным решением, помогла вывести страну в мировые лидеры. Но крестьянству пришлось за это дорого заплатить. Нужный человек в нужном месте Еще один локомотив истории — Петр Великий. Один из самых медийных руководителей всех времен и народов, активно занимавшийся, как бы мы сейчас сказали, самопиаром. По словам доктора исторических наук Кирилла Назаренко, петровская стратегия руководства страной работает до сих пор. Притом что на самом деле он почти во всех своих начинаниях был всего лишь продолжателем нововведений своего отца Алексея Михайловича, который, к слову, начал строить российский флот, так прославивший позже его активного потомка. Но знаменитая европеизация России, ненавистная большей части общества, — это детище самого Петра, выросшего, на минуточку, в очень европеизированной среде, что не могло не наложить отпечаток на его личность. Петровская европеизация была жуткой головной болью для простого (да и не простого тоже) люда, но в итоге обернулась большим прогрессивным благом для России-матушки. Мог бы Петр Великий обойтись без перекраивания Руси лапотной в подобие европейского государства? Скорее всего, нет. Он был слишком деятелен и прозорлив. Его решением было — не просто экономическое и техническое развитие империи, но изменение менталитета. Местами «с применением грубой силы». — Зачем вообще Петру нужна была глубокая европеизация? — рассуждает Кирилл Назаренко. — Ведь, теоретически, можно было бы просто перенять западные технологии, срисовать их, и дело с концом. Но в таком случае мы всегда находились бы в хвосте, отставая от всех остальных крупных стран. Ведь просто подражая, невозможно обогнать производителей технологии. Это Петр понимал. Для того чтобы России развиваться полноценно, нужно было насильственно насадить здесь сам европейский способ мышления на русскую почву, сделать так, чтобы люди стремились обучаться европейским знаниям и навыкам по собственному желанию. И Петр нашел выход: он сделал владение европейской культурой ключом, открывающим путь в элиту. Это работало в обе стороны. Знатный человек, не овладевший европейской культурой, не мог оставаться на высших позициях, а человек низкого происхождения, постигший ее, наоборот, мог подняться по служебной лестнице. И только когда правящий слой был переформатирован по европейскому образцу изнутри, вот тут-то в стране и начались настоящие достижения. При этом, что важно, социальная структура при Петре не претерпела никаких почти положительных изменений. Более того, крепостное право достигло своего пика. И это, как ни странно, можно расценивать как удачу Петра, который сумел отделить то, что могло прижиться в России, от того, что никак бы не прижилось. Возможно, первый российский император просто инстинктивно понимал то, что можно делать, а что бессмысленно. Европеизировать крестьян, например, было категорически невозможно. В этом не было резона, а выжимать из них последние соки — был. Технологии, которые использовал Петр, не устарели, и он — великолепный пример нужного человека в нужном месте. Много спорят историки о печально знаменитом 2 27-м приказе Сталина, известном как «Ни шагу назад». Этот документ называют свидетельством жестокости Сталина, презрения вождя к жизням собственных граждан. Тем не менее, по словам военного историка Александра Здановича, не появись этот жестокий приказ в тяжелейшем для нашей страны 1942 году, немцы пересекли бы Кавказ, блокировали флот, перекрыли бы Волгу и доступ к бакинской нефти. Советской армии попросту нечем было бы заправлять танки. Без драконовских мер фашиста сдержать бы не удалось. КСТАТИ 14 мая текущего года прошло совещание президента РФ Владимира Путина, посвященное развитию генетических технологий. Оно не было особо замечено общественностью и оценено СМИ. Однако кандидат философских наук, координатор российской Ассоциации футурологов Владимир Кишинец считает, что пройдет время, и событие это будет восприниматься как исторический момент вступления России в борьбу за одно из ключевых событий в истории человечества, за биореволюцию. По мнению футуролога, в будущем успехи политиков и государств будут оцениваться не по числу ракет, не по ВВП, а по уровню развития национальной биомедицины. Преимущество получат страны, чьи руководители продемонстрируют футурологическое чутье. Оно зачастую определяет судьбы мира и государств на десятилетия, но присуще не всем, даже крупным, политическим игрокам. РЕПЛИКА Дмитрий Журавлев, политолог: — Как известно, самый большой урок истории в том, что люди не слушают уроков истории. А эти уроки показывают, что, к сожалению, очень значительная часть полезных решений, принятых в разные времена, — это решения непопулярные. Та же европеизация Петра Великого и первые пятилетки, не будь которых, немцы во время Великой Отечественной дошли бы до Урала. Индустриализация тоже из этого числа, ведь она была взращена на потогонной системе. На тачках же индустриализировали страну, как мы знаем. Но все эти решения тем не менее были приняты и осуществлены, и поэтому, например, немцев под Москвой остановили, а не под Владивостоком, как могло бы случиться. Вообще любая централизованная вертикально выстроенная страна обречена на непопулярные решения. Потому что их принятие зиждется на другой логике, непонятной массам. Я вас уверяю, если бы у народа спросили в 1959 году, нужно ли лететь в космос, вы, скорее всего, получили бы ответ «нет». Но лидер умеет оттенять минус, который получится неизбежно, тем плюсом, в который выльются малоприятные действия. Сегодня, смотря на то, что происходит в мире, и у наших ближайших соседей, и за океаном, не лишним будет вспомнить что в проигранной, и выигранной войне, и когда происходит резкое изменение ситуации, всегда нужно искать исторические корни и личность, их взрастившую. И ответ на поражение, и обоснование побед ищутся в истории. Кстати, самое большое внимание к истории со стороны общества было в один из самых непростых периодов , в 1945–1955 годах. 90 процентов книг, написанных в то время, было на исторические темы. Мы должны помнить, что Россия всегда была сильна своим умением отвечать на вызовы и людьми. Читайте также: Прогрессивный правитель или кровавый тиран: кем был на самом деле Иван Грозный