Литератор Александр Заборских: "Рэперы не боятся показать свою боль, в отличие от современных поэтов"
Автор рассказал, из-за чего разочаровался в журналистике и благотворительности и почему Омск не готов к его прозе. В рамках литературного проекта #встречисавтором сайт "Омск Здесь" журналист и литератор Александр Заборских представил свою поэму цитирования "С Р К Н" . Он поставил перед собой амбициозную цель - стать в один ряд с Пелевиным и Сорокиным. - Расскажите о том, когда вы начали писать? - Всё началось с мультика "Как говорит Джинджер". Моё детство крутилось вокруг мультфильмов и в целом телевизора - он меня вырастил. И героиня - собственно Джинджер - вела дневник. Я решил тоже попробовать. Тогда мне было 7 лет. Но я быстро понял, что описывать свою жизнь не так уж интересно, поэтому я решил выдумывать свои истории. За основу брал персонажей мультфильмов, комиксов и кино и из этой мешанины делал единый мир. Ну и в тот момент я понял, что буду писателем. Кажется, где-то в дневниках тех лет сохранилась запись о таком решении. Так что начал я писать в 7 лет из-за мультиков. - Что уже опубликовали и над чем сейчас работаете? - Смотря что считать публикацией. Если иметь в виду интернет, то я веду свой паблик во "ВКонтакте" . Там всего чуть больше пятисот подписчиков, однако ж трое из них написали мне в личку лестный отзыв о моём творчестве, в то время как я считал свою аудиторию мёртвой. Было приятно. В сообществе я публикую прозу и поэзию, скоро думаю выложить пьесу. Но публикации там существуют не только в виде текста, но и в виде аудиокниг, которые я сам озвучиваю. А также веду на этой площадке свой подкаст, в котором с друзьями в полупьяном состоянии обсуждаю литературу, культуру и наши экзистенциальные боли. А если считать публикациями только нечто напечатанное и изданное, то есть у меня одна публикация в местном литературном журнале и каком-то поэтическом альманахе. Но я не придаю этому большого значения, потому что и тот литературный журнал, и тот альманах - капля в море, которую никто никогда не увидит. Но... если я всё-таки стану прославленным писателем, то эти издания станут букинистической ценностью. С 14 лет я начал развивать пространство своей эпопеи, над которой, по моим планам, я бы работал до конца своих дней. Как Бальзак работал над "Человеческой комедией", которая должна была состоять из 120 томов, так и у меня в какой-то момент стала вырисовываться "История вечного времени". Литературное скопище из романов, повестей, рассказов, поэм, пьес и всего, что выйдет из-под пера. В течение двух лет мои мысли были заняты только эпопеей, это было своего рода бегство от реальности, потому что та реальность, в которой мне приходилось жить, меня не принимала. Я рос в спальном районе Омска, в котором ещё недавно стреляли братки, а теперь расплодились гопники. Ну и мне, длинноволосому блондину, который протестно слушает на улице Rammstein, жилось, мягко скажем, несладко. Едва не избитый, я приходил домой и с головой уходил в разработку замысла. И я благодарен себе тому, прошлому, ведь за два года он проделал колоссальную работу, придумав концепции нескольких романов, сюжетные ветки, которые друг с другом логично переплетались и логично расплетались. Выстроив каркас, я приступил к воплощению идей. Но с этим возникли проблемы, потому что понимал, что я ещё не готов к такой грандиозной работе. Ну а сейчас, спустя почти 10 лет, я раскапываю старые залежи идей и начинаю их оформлять в текст. Сейчас я параллельно работаю над романом (большим оммажем творчеству Рэя Брэдбери) и пьесой о поколении зумеров и "ТикТока". - Нравится ли работать журналистом? Какое впечатление от местных редакций? - Когда я был школьником, то мечтал о журналистике, потому что перед глазами были примеры успешных журналистов. Привлекательные картинки, которыми хотелось стать. Но я тянулся только к результату, к успеху, нисколько не думая о том, хочу ли я испытать то страдание, которое сопряжено с этим успехом? Этот вопрос я себе задаю только сейчас - вопрос об удовольствии от процесса. В университете журналистика меня разочаровала. Преподаватели сразу поставили перед собою цель отбить у студентов всякое желание становиться журналистами. Стало ясно, что это такая же скучная, рутинная работа, как и всякая другая работа, требующая от тебя подчинения и конвейерности. Поэтому мне стало интереснее рассуждать о журналистике, нежели ею заниматься. В дальнейшем, когда я просочился в газету внештатником, мой пессимизм лишь утвердился. По своему духу я раздолбай, а начитавшись битников и контркультурщиков, я сделал свободолюбие своей идеологией. Впоследствии эта идеология становилась все более воинственной. И она не согласовалась с работой в СМИ. А сейчас... я работаю в обычной новостной редакции Омска. И, пожалуй, единственное, что меня там держит, это возможность работать из дома, что даёт мне возможность чувствовать себя максимально свободно. Что касается местных редакций и журналистики в целом, то... всякая региональная журналистика - это скука и потуги, которые не приводят ни к чему. Достаточно подумать, интересно ли мне, что пишет, например, челябинская пресса? Ответ: нет. Этот ответ можно смело экстраполировать и на остальные регионы, которые есть только тогда, когда их случайно задевает какая-то крупная "медиасущность", как это случилось с Омском, когда на его землю буквально снизошёл Навальный, даровав благостную упоминаемость. Региональная журналистика интересна лишь спустя лет этак 50, когда становится предметом изучения; когда всё, что там написано или сказано, становится диалектической единицей исследования. Что есть сейчас журналистика - всякая? Рекламная площадка, где первопричиной является не контент, а нужды рекламодателя. - Вы сказали, что поэму "С Р К Н" написали в детском хосписе. Это какая-то волонтёрская деятельность? - Нет, я работал журналистом в благотворительном центре. Сначала я испытывал вдохновение, ведь мой труд может принести реальный результат, а не просто рейтинг в угоду рекламодателю. Я писал фандрайзинговые тексты, с помощью которых собирались деньги на лечение детей. Писал заметки, интервью и репортажи - в общем, осуществлял информационное обеспечение этого благотворительного центра. А когда открылся детский хоспис, то начал ещё и нянчиться с детьми и быть своеобразным психологом для их мам. Но потом я разочаровался в деятельности организации, осознав наконец, что всякая благотворительность - это в первую очередь бизнес. А в каждом бизнесе деньги - это высшая ценность. Увы, о благотворительности в том центре думали в последнюю очередь. Поэтому я ушёл оттуда, устроившись в обычную редакцию, где всё честно: у нас есть рекламодатель и он нам платит за рекламу, и на эти деньги мы можем купить себе еды, чтобы не умереть. Когда нет пафоса и сентиментального надрыва, работается проще. - Почему именно Пелевина, Сорокина, Хаски и Noize MС выделяете среди современных авторов? - Пелевин с Сорокиным явили миру новую литературу. Русская литература погрязла в реализме. И даже сейчас писатели уверены, что простого описания действительности достаточно для великого романа. Прилепин с Ивановым - писатели неплохие, но их литература уже была написана Достоевским, Солженицыным и Алексеем Толстым. Водолазкин тоже хорош, но Лесков уже написал его книги. А Пелевин с Сорокиным хоть и продолжают русский постмодерн, начатый Венечкой Ерофеевым, но делают совершенно уникальные вещи, которые никому повторить не под силу. Иными словами: несмотря на то, что всё творчество этих двух писателей построено на цитировании и стилизации, они пишут новую книгу русской литературы, в то время как нынешние неореалисты и неоромантики переписывают и пережёвывают уже написанное и проглоченное. А если обращаться к нынешней поэзии, то как раз-таки рэп сейчас двигает вперёд стихотворное слово. Там сейчас происходит метаморфоза языка, искания новой формы и новых смыслов. В классической же поэзии сейчас, на мой взгляд, глубокий застой. Мне видится, что современные поэты боятся чувствовать, боятся испытывать противоречивые и грязные эмоции. Поэзия и литература в целом - это боль. Рэперы не боятся показать свою боль. А у нынешних поэтов ничего, кроме скуки, нет. Они пытаются походить на выдуманных Пушкина и Есенина, которых им показали в школе, сделав из них благопристойных евнухов. В то время как Пушкин с Есениным были рокерами своего времени: кутили, трахались и прожигали жизнь как могли, а потом отплевывались от похмелья стихами. Все русские поэты всех времён жили протестом. Они скрежетали зубами от злобы и гнева. Они хотели громить и рушить. Сейчас такую интенцию шлют публике Хаски и Noize MС, но никак не тепличные поэты, засевшие в своих норках. - Вы сказали, что Омск не готов к вашей прозе. Почему? - В 1959-м в США случился громкий судебный процесс. Роман "Голый завтрак", написанный Уильямом Берроузом, хотели запретить за безнравственность. К счастью, видным битникам удалось отстоять "Голый завтрак". Маркиз де Сад, чьи книги до сих пор запрещены в некоторых странах, считался на родине умалишённым. Однако ж произведения этого писателя 18 века сейчас изучают в университетах. Он признан классикой французской литературы. Казалось бы, в 21 веке уже не должно возникать никаких толков о том, что порно в литературе - это безнравственно; что натуралистичная физиологичность - это вульгарно; что сцены жестокости и насилия - недопустимы. Казалось бы, признанное творчество Рабле, де Сада, Золя, Берроуза, Буковски должно давать санкцию современным писателям на свободу творчества. Но, увы, человеческая глупость, ханжество и ограниченность неискоренимы. Омск не готов к моему творчеству потому, что в Омске мало начитанных людей, которые пошли дальше школьной программы. Их кругозор узок, а литературные пристрастия примитивны. Но мне нравится, что моя литература даже сейчас шокирует достаточно большое количество людей, как в свое время шокировал "Голый завтрак". - Вы приглашены на форум молодых писателей России, стран СНГ и зарубежья? Поедете? - Конечно, поеду. Это новые впечатления. И длящийся процесс. Я не думаю о результате, а пытаюсь получать удовольствие от процесса. Мне доступен только процесс, а результат явится тогда, когда меня уже не будет. Фото из личного архива Александра Заборских
