«Нафига вы это делаете?»: кто и зачем превратил здание Москвы в рояль

Художница Марина Звягинцева рассказала МОСЛЕНТЕ, зачем установила 12 черных клавиш на светлом фасаде школы Казарновского. На примерах инсталляций в Ливерпуле, Чикаго и Москве Марина объяснила, как паблик арт меняет города сегодня. И как его можно использовать для развития яркой идентичности современных городских пространств. Марина Звягинцева, художник «Зацепить, остановить и выбить» Чем больше развивается паблик арт, тем чаще спрашивают: «Нафига вы это делаете»? Попробую объяснить. Понравиться - это не задача современного художника. Его задача - вытянуть зрителя из рутинного восприятия действительности. Чтобы он остановился и сказал: «Вау! А это что?» Чтобы он почувствовал, что в действительности есть второй слой. Клавиши или кардиограмма из игрушек на фасаде должны зацепить, остановить и выбить из бытового существования, из привычного режима «дом-работа». Чтобы можно было почувствовать, что есть в жизни еще что-то. Художник пытается завлечь зрителя в тот слой реальности, в котором работает, и напомнить ему, что этот слой существует. Он - рядом, внутри нашей жизни. Подними глаза и посмотри. Красивый дизайн стен не выбивает ребенка из страха, а вот игрушка в прозрачной трубе на этой стене - выбивает. Дети, которые идут в школу с клавишами под крышей, будут рассказывать, что учатся там, где большое пианино на фасаде. Место приобрело самоидентификацию, которая видна далеко, даже через дорогу. А экран позволяет узнать, что делают дети за этими стенами. И школа будет приобретать то уважение, которого она достойна. «Внутреннее состояние школы вытащить наружу» В школе Казарновского есть колоссальное противоречие между ее внутренностью и фасадом 1940-х годов, на котором даже сохранились ниши для портретов Сталина и Ленина. Когда я зашла внутрь, то почувствовала, что она очень творческая. Там дают музыкальное, театральное и общее образование. Обучают детей через творчество, оно там является колоссальным двигателем. И внутреннее пространство полно артефактов: на первом этаже висит огромный плакат, где надо написать слово дня, и каждый день он меняется. При входе - огромный торт и написано, у кого из учеников и учителей сегодня День рождения. Двор тоже насыщен артефактами, но они небольшие, не видны из-за забора. Снаружи здание безликое. И я предложила Казарновскому сделать фасад, чтобы это внутреннее состояние школы вытащить наружу, хотя бы частично. Фото: предоставлено Мариной Звягинцевой Нельзя насиловать архитектуру, в нее нужно вписаться. Я решила расположить на фасаде клавиши, потому что наверху здания есть ниши, в которые они прекрасно встали. В этом здании архитектура сама отсылает нас к клавишам пианино. Порисовав эскизы, я поняла, что школу можно превратить в огромный музыкальный инструмент, при этом не переделывая фасад. Это скорее образ, а не точный вид инструмента, где друг за другом сначала идут сначала две, а потом три черные клавиши. На фасаде есть еще компьютерные кнопки, отсылающие нас к современному электронному пианино и компьютерному обучению. В одной из них есть экран, который позволяет заглянуть внутрь школы: понять, когда у них спектакли, когда концерты. Как замочная скважина внутрь школы. Я считаю, что культурные институции должны резонировать на район. Чтобы не магазинами мы гордились, а тем, что прекрасная школа есть рядом. А сделать это можно, превратив школу в огромный арт объект. Получается, что у нас есть школы, интересные по своему наполнению, но внешне безликие, - в районе они никак не выглядят. Глядя на фасад, люди не понимали, что вообще происходит в школе Казарновского. А теперь она стала выделяться среди зданий района. И я думаю, у тех, кто живет рядом, появится желание посмотреть, а чем она, живет, почему у нее такой фасад? И пианино в данном случае - не музыкальный инструмент, как он есть, а символ творчества, через которое обучают детей остальным предметам. Чтобы усваивать предметы, школьную программу, не столько через логику, сколько через сенсорику. «Неправильность, которая заставляет людей додумывать» Эта история длилась четыре года. Ведь, чтобы что-то сделать на фасаде, надо его сначала отремонтировать. А это у нас не очень быстро происходит. Но после ремонта фасада школа не стала более привлекательной, она просто стала почище, - не такая потрескавшаяся штукатурка. Другой она стала после того, как на фасаде появились 12 клавиш, которые полностью его перепрограммировали. И еще там есть кнопка Enter, которая приглашает зайти в школу, в игру, в творчество. Я туда закладывала много смыслов, а уж зрители как прочитают, так и прочитают. Теперь фасад, перестав быть безликим, стал вызывать у людей резонансные чувства, вот что важно. У всех реакция идет на то, что здание школы изменилось, и она - положительная. Люди начинают задавать вопросы: почему клавиатура отличается от реальной, почему там компьютерные кнопки. То есть это цепляет: как раз та история, когда есть узнаваемость, когда все понимают, что это пианино. Но есть какая-то неправильность, которая людей цепляет и заставляет додумывать, и искать свое прочтение. Родители в чате это обсуждают очень активно, и люди, которые живут в окружающих домах, уже выкладывают в Инстаграм фотографии этого фасада. Бурная реакция мне нравится - это значит, что люди неравнодушны. Пульт управления информацией «Как ни крути» На одном из фасадов ArtPlay у меня был объект, назывался «Пульт управления информацией "Как ни крути"». Планировали на «Ночь музеев» в 2014 году повесить на год. В итоге сняли, когда он стал уже супер актуально смотреться. Там сейчас черно-белая графика на фасаде. Три года он у меня продержался - это была коллаборация с «Коммерсант Fm». Они сказали: «Сделай нам что-нибудь, чтобы это было про сегодня, про радио.» Я покрасила его в серый, как настоящий микшерный пульт, а фейдера-бегунки подписала: «культура, политика, общество, экономика». Фото: предоставлено Мариной Звягинцевой И «культура» все время была внизу, а «политика» - наверху. А под крутилками, которые обычно громкость и другие параметры звука регулируют, было написано: «патриотизм» и «духовность». А с двух сторон было два плюса - как ни крути, все на плюс. Там задача была - 8 окон вписать в эту историю, чтобы хорошо смотрелось. Общая идея была моя, а наполнение - слова, которыми все это было подписано, придумали журналисты радиостанции. Отсюда началась моя история с серьезным перепорграммированием фасадов. «Первый шаг» в люберецком роддоме Свой первый шаг в паблик арте, я сделала случайно, в люберецком роддоме. Проект так и назывался - «Первый шаг». Там у меня прошла обычная выставка внутри здания, она была про детей. Только сама локация была необычная. И результат оказался впечатляющим: перед роддомом был разбитый асфальт, а на выставку приехало телевидение, мэр, и асфальт зачинили. Меня тогда это очень поразило: ты делаешь выставку, и меняешь пространство. Тогда я стала приглядываться к тем примерам паблик арта, которые уже существали на Западе. Это был 2007 год, у нас тут еще конь не валялся. Такое направление в искусстве только-только где-то там локально зарождалось. «Перевернуть восприятие спальных районов» Моя идея была - перевернуть восприятие спальных районов. Потому что я живу в одном из них. Захотелось сделать так, чтобы люди из центра поехали туда, а не наоборот, как это у нас обычно происходит. Просто на красивое благоустройство смотреть никто не поедет, какие бы замечательные скамейки и фонари там не были расставлены. Это неинтересно. А если появляются точки притяжения, которые создает современное искусство, то поток людей меняется. Первый проект на улице я сделала в 2009-м на метро «Волжская», улица Краснодонская. Он так и назывался - «Спальный район». Там кровати стояли вдоль забора, а некоторые из них висели на нем. И люди, которые до этого даже не знали, где находится метро «Волжская», туда ехали, в субботу-воскресенье там были полчища людей. Приехало много прессы - это был самый посещаемый проект Биеннале. И я посмотрела, как это работает. Паблик арт воздействует гораздо шире, чем искусство внутри помещения, куда люди приходят подготовленные, и они уже настроены, но таких людей не так много. А тут люди идут на работу, с работы, и они вынуждены коммуницировать с искусством, и как-то на него все равно реагируют. И здесь возникает задача зацепить зрителя. Потому что ему нет дела до твоих регалий, как художника, до твоей сложной концепции. Ему нужен узнаваемый крючок. Он видит кровать, узнает ее, но не понимает, почему она в общественном пространстве, на улице? Почему через нее растет трава? Эта зацепка возникает через узнаваемые образы. То же самое с клавиатурой пианино на здании: все видят, что она - неправильная, не две черные клавиши, потом пробел и еще три, а подряд, как на инструменте не бывает. Человека нужно с одной стороны остановить, с другой стороны озадачить. «Паблик арт раскрывается постепенно». Искусство идет чуть-чуть впереди. Оно должно нести в себе какой-то смысл, который может открываться не сразу. Человеку нужно напрячься, подтянуть себя, чтобы почувствовать, а что там, внутри, зашито? Что хотел сказать художник? Он видит знакомый образ, но понимает, что в нем есть еще что-то. А если такого нет, если все сказано, то это не паблик арт. Скорее, декорация, а не искусство. Паблик арт раскрывается постепенно. Я очень люблю проекты, которые стоят долго, - на улице, или во дворе, как в Высшей школе экономики. Этому проекту уже семь лет, в Морозовской больнице - шесть. Сначала тебя кто-то воспринимает в штыки, а потом проходит время, и люди говорят: «Нам всегда так хотелось». Фото: предоставлено Мариной Звягинцевой Задача художника, который выходит на улицу - перепрограммировать пространство, изменить ощущения людей, которые в него входят. Петер Вайбель прекрасно сказал: «При помощи паблик арта мы не можем сделать людей умнее, но мы можем сделать умнее окружающую их среду». И вот это воздействие через среду на зрителя и привлекает. Паблик арт - тяжелая история, особенно в российских реалиях, где идет согласование с огромным количеством инстанций. Но оно того стоит по резонансности. По тому, как ты воздействуешь на людей. Реакция чаще всего бывает двух видов: «Посмотри, как это прикольно» и «Уберите это немедленно, не портите нам вид», - такое чаще говорят пенсионеры, они пишут в муниципалитет, как было в Южном Бутово. А люди молодые понимают, что за счет установленных работ к ним в Южное Бутово приезжают гости, чтобы посмотреть на что-то прикольное. На то, чего нет в центре. И этот момент, когда они начинают гордиться своим районом, меняет их психологию. Теперь это не просто место, куда приезжаешь спать, а район, который ты можешь поменять. Ведь это пространство, в котором ты проводишь большую часть жизни. И, оказывается, можешь здесь что-то изменить, апгрейдить. Я только показываю, как это делается. «О, у меня такая игрушка дома есть» В Морозовку я зашла в 2014 году, и начиналось все с сопротивления части врачей, которые говорили: «Ну что это? Это же неудобно! Повесьте здесь красивые картинки, и все. Зачем вы меняете наши двери? Я заслуженный врач, я не буду сидеть за дверью, на которой вместо таблички - капуста». Герасим Кузнецов сделал такой проект - «Свежие идеи». И проходит полгода, ко мне обращается хозяйственная служба со словами: «Вы там два кабинета пропустили, врачи жалуются, что у них нет на двери рисунка». То есть люди начинают понимать, что это работает. И дети, которые приходят в больницу, не боятся заходить в эти двери. Размещенные в интерьерах трубы с игрушками вызывают у них интерес. Они заходят в больницу и видят: «О, у меня такая игрушка дома есть». И меняется настроение. Меняются чувства ребенка, который попадает в агрессивную среду. Который пришел сюда бояться врачей, уколов, обследований. Но когда они идут мимо кардиограмм на фасаде, я видела несколько раз, пока монтировала, ребенок останавливается: «Мам, смотри». Он отвлекается, ему уже не так страшно. Вот в чем суть перепрограммирования, которое дает паблик арт. «Небесные врата» в Чикаго и The Urban River в Драхтене Аниш Капур поставил огромные «Небесные врата», и они стали визитной карточкой Чикаго. Мы видим их в кадре, и сразу понимаем, где происходит действие. В них заложен большой смысл - отражения в этой огромной капле людей, неба, целого города. Это пример того, как один арт-объект меняет визуализацию целого города, изначально промышленного, в котором нет старого исторического центра. И это то, к чему хотелось бы прийти, такой паблик арт мечты. Фото: Globallookpress.com Другой пример - Хэнк Хофстра сделал в голландском городе Драхтен проект The Urban River (городская река, англ.). На месте реки, спрятанной в коллектор под дорогой, асфальт расписан голубой краской. Через весь город тянется километровая голубая полоса, на которой с воздуха можно прочесть надпись Water is life (вода - это жизнь, англ.). Напоминание о том, что под городом течет река, экология, - тут много смыслов зашито. Но главный итог - во всем мире теперь знают об городе Драхтене благодаря большому художнику. У нас пока нет такого, чтобы художник мог перепрограммировать город. «Обозначить входы в пространства культуры» Мое личное желание изменить пространство при помощи паблик арта связаны с тем, что я живу в спальном районе - Жулебино. Так что это - моя личная история, я ее чувствую и понимаю. Вокруг меня есть много разных объектов культуры: выхинский выставочный зал, есть библиотеки, школы. Но как они выглядят в спальном районе? Никак. Мимо магазинов идешь - видишь огромные вывески, красивые, привлекательные. А объекты культуры мы вообще не видим. И нам кажется, что в нашем районе ничего нет, как бы некуда пойти. А на самом дела район насыщен культурой, пусть и небольшими включениями. У меня был опыт с галереей, которая раньше называлась «Ковчег», а теперь переименовалась в «Парк». Знакомая стала там арт-директором, и позвала: «Приезжай-посмотри». Я обошла здание четыре раза, звоню ей: «Выйди, встреть, пожалуйста. Где твоя галерея?» Это общая проблема объектов культуры, - их зачастую вообще невозможно найти без посторонней помощи, даже при большом желании. Я предложила сделать на асфальте огромную матрицу - плату со словами про искусство: «видеть, слышать, арт» и так далее. Мы ее согласовали, сделали, и поток изменился, люди стали заходить, интересоваться: «О, у вас тут картины, инсталляции». Эту маленькую районную галерею люди наконец-то заметили. И знаете, если брать программу-максимум, мне хочется перепрограммировать таким образом все спальные районы. Асфальта у нас много, дорожная краска недорогая, так почему бы не обозначить входы в пространства культуры? Просто обозначить их присутствие? Тогда окажется, что эта культурная карта довольно насыщена. И человек, живущий в районе, будет ее видеть. Узнает, что находится рядом с ним. «Много корпусов, очень сложная навигация» Я такую же историю сделала с ЦТИ «Фабрика». Там много корпусов, очень сложная навигация. И интересная история: бумажная фабрика, ставшая арт-кластером. И я предложила сделать там карту памяти, которая визуализирует все, что известно об истории этой фабрики, и что происходит сейчас. Плюс к этому - ценности команды арт-кластера. И теперь все дворы там прошиты такой матрицей, в которой отражена вся история этого пространства. Сам коллектив подбирал слова, которые для них важны, а уже моя задача была - придумать интересную форму. Такая коллаборация sight cpecific (местных особенностей, англ.) - специально для этого места. И «Фабрика» изменилась, - появилась арт-навигация, и изменилось отношение к самому пространству людей, которые там работают. Фото: предоставлено Мариной Звягинцевой То же самое происходит в медиадворе Высшей школы экономики. Вносишь не очень большие изменения, но у людей меняются ощущения от места, в котором они находятся. И я думаю, что такая история культурного кода хорошо бы идентифицировала районы. В каждом месте свой набор кодов и историй, а значит - свои ключевые слова и символы, так что можно, не повторяясь, сделать тотальную инсталляцию на все спальные районы города. Реализуется это быстро и недорого. Я эту историю пытаюсь продвигать. В Тимерязевском районе подзаглохло все, буду пытаться реализовать проект в других частях Москвы. Для меня это - паблик арт мечты. Проект, который мог бы стать собственной системой навигации по объектам культуры всей сетки спальных районов Москвы. «В условиях заранее программируемого вандализма» У нас в Москве пока нет таких программ. Есть отдельные люди, которые пытаются делать паблик арт, в том числе и я. У кого-то дела идут более успешно, у кого-то - менее. Но сказать, что есть программа изменений города пока сложно. Десять лет назад, когда я вышла на улицу, коллеги говорили: «Марин, ты с ума сошла? Это тебе не Италия, не Германия, тут все разобьют!» Потому что очень многие у нас в условиях заранее программируемого вандализма отказываются делать паблик арт работы. Но достаточно им сделать первый шаг, увидеть реакцию зрителей... У меня потом образовался пулл художников, которые постоянно спрашивали: «Когда будет следующий проект?» Ведь кроме вандализма происходит и другая реакция людей. Ты видишь своего зрителя. В этом есть и привлекательность и определенный адреналин. Вторая история о том, что движет художниками, которые решаются работать на улице - это то, что они сразу считывают возможность изменения среды. И не сразу очевидно, как поменяется пространство. Есть хорошая история про Ливерпуль. Дама, которая занималась организацией Ливерпульского биеннале, рассказывала, как поставила на пляже огромную инсталляцию - фигуры, постепенно уходящие в воду. Она стоит и не мешает людям отдыхать, фигуры достаточно далеко друг от друга, они постепенно двигаются в сторону воды. Во время прилива - погружаются, а во время отлива их видно. И она говорит, что первые пять лет в мэрию писали: «Уберите! Уберите! Вы портите нам пляж, вы портите нам вид.» А демонтировать все это тоже достаточно накладно. Мэрия сопротивлялась-сопротивлялась, но потом заявила: «Хорошо, давайте демонтируем эту инсталляцию по просьбе жителей». И пошли другие письма: «Оставьте, это - вид нашего города. Мы им гордимся. Это - инсталляция, которая работает на нас». Люди начинают понимать, что для них это важно. Такую же историю Лена Кантемирова рассказывала про Сколково, где ей говорили: «Уберите инсталляцию "Роза ветров", она страшная». Убрали, тогда стали говорить: «А где инсталляция, нам чего-то не хватает». Так же и мне в Морозовской больнице, сначала говорили: «Нет-нет-нет, продолжения не надо». А потом связались со мной и говорят: «Давайте продолжать». И вот уже 6 лет мы продолжаем делать современное искусство в этих стенах. Фото: предоставлено Мариной Звягинцевой Это - тот поток, который позволяет двигаться. И все эти истории имеют локальную привязку - cight specific. То есть я прихожу к человеку, который отвечает за данное пространство, и пытаюсь наладить с ним коммуникацию. Например, предлагаю ставить паблик арт объекты, там, где идет работа по благоустройству в рамках программы «Мой район». Десять лет назад для паблик арта задача была - найти хоть какую площадку, хоть как-то поставить, что-то сделать. Сейчас площадок хватает, мне очень много приходит предложений. Сейчас другая проблема - борьба за качество. «Паблик арта у нас в стране нет в юридическом поле» Скамейка и пергола, и красивые светящиеся инсталляции - это не паблик арт. Паблик арта у нас в стране даже нет в юридическом поле. То есть, когда я пытаюсь оставить объекты на постоянку, хозяйственные службы и бухгалтерия не знают, как это обозначить. Нет таких терминов: паблик арт объект, арт объект. Есть украшения, скамейки, малые архитектурные формы - все это специальными терминами обозначено, а для искусства обозначения нет. И когда оно в документах появится, это будет очень большой шаг вперед. Тогда изменение города при помощи искусства пойдет гораздо быстрее. Как с граффити, которые долго не признавали, считали, что это вандализм. Паблик арт так же чаще начнет появляться в городе, когда будет признан, как отдельный вид искусства. Не имеющий ничего общего с лебедями из шин и скамейками с замочками влюбленных. Я - за комфортную городскую среду. Сейчас программы настроены на то, чтобы сделать благоустройство, - скамейки, например. Но есть еще момент, который я очень хорошо прочувствовала, когда в больнице сделали красивый современный ремнот, а находиться ребенку там было страшновато. Но когда там появились арт объекты из игрушек, ДНК из кубиков, атмосфера больницы полностью изменилась. Они привносят насыщение, душу этому пространству. То, что нельзя посчитать и обозначить. Пока вычищаются наши спальные районы, делают благоустроенными наши проспекты, но такие работы не приносит самоидентификации отдельным районам. А искусство позволит это сделать. Как люди ездят посмотреть арт объекты на «Архстояние» за 220 километров от Москвы, так же будут ездить и в Жулебино. В России и в Москве такого пока не происходит, такое можно наблюдать только в отдельных точках, где появляются энтузиасты, которые говорят: «Мы хотим что-то поменять». «В Высшую школу экономики меня позвала декан» Как в Высшей школе экономики. Меня позвала туда декан, и говорит: «Слушай, у нас в центре Москвы, в Хитровском переулке, сейчас склад во дворе». Студенты - журналисты, культурологи, - выходят в пространство, где валяются железки, стоят машины со спущенными шинами. Это выглядит, как заброшенный хозяйственный склад в двух шагах от Китай-города. Она поставила передо мной задачу расчистить это пространство для студентов. Его надо было изменить за малый бюджет и малыми средствами. Мы это сделали за несколько шагов. Самый яркий пример - посреди двора у них стоит бывшая автозаправка, которую невозможно срыть. Там раньше находилась какая-то военная академия. Бетонный остов этой бензозаправки я превратила в сцену, на которой вручают дипломы, выдают студенческие билеты. Эта сцена теперь - сердце всего двора. Минимальными средствами я сделала информационный портал. Декан боролась за это и с хозяйственной службой, и с другими преподавателями, которые говорили: «Мы видим тут все совсем по-другому». В результате студентов теперь окружает креативное пространство. Фото: предоставлено Мариной Звягинцевой Двор стал живой, и студенты мне пишут: «Спасибо за медиа двор. Вы его переделали, пока мы учились, мы совершенно по-другому чувствовали себя в этом пространстве». Я им тогда предложила форму, а они наполнили ее содержанием: сами подобрали слова для опоясывающей корпуса «ленты Медиуса», как мы ее назвали. Они сами предложили идею оставить в пространстве цитаты и кредо людей, которые посещали этот двор, и такие фразы мы расположили на телевизионных тарелках - антеннах во дворе. Назвали это «Своя программа». Обязательно должно происходить такое втягивание в работу людей, которые населяют пространство. Те же студенты во время биеннале водили по медиадвору экскурсии, рассказывая, как понимают художников, которые поставили там объекты. И они постепенно эти объекты обжили, приняли. Если и у зрителей и у художника получается достучаться друг до друга, возникает синергия, которая позволяет жить проекту долго. Позволяет ему обосноваться в этом районе. Потому что лебеди из шин могут стоять где угодно, а вот «карта памяти» для «Фабрики» будет по своему содержанию сильно отличаться от «карты памяти» для Тимерязевского района. И это наполнение Sight specific - если оно есть, то позволяет работе долго жить в среде. В итоге такой последовательной работы все сделанные проекты позволяют, когда приходишь в следующую точку, показать, как работает преобразование города при помощи паблик арта. Я иду по цепочке, от пространства к пространству, не потому, что есть сверху какая-та программа, а потому что знаю, как это работает.