о демарше белорусских дипломатов

«Безусловная лояльность своему государю (уж там хорош он или не очень) необходима послу. В противном случае его роль обессмысливается. Когда он говорит, его устами говорит пославший его суверен, тем его речь и интересна. Тогда как его личное мнение мадридскому etc. двору интересно не слишком. Когда он слушает, он слушает, чтобы донести услышанное своему государю. Затем ему это и говорят. Тогда как посол, отрёкшийся от своего суверена, — это никто, и звать его никак». Белорусский президент А.Г. Лукашенко отрешил посла в Братиславе И.А. Лещеню и посла в Мадриде П.М. Пустового. По той причине, что оба поддержали оппозицию. Лещеня выпустил видеообращение, в котором заявил, что солидарен с белорусами, участвующими в протестных акциях: «Как и все белорусы, я в шоке от историй о пытках и избиениях граждан моей страны». Пустовой назвал ситуацию в Беларуси неприемлемой для европейского государства XXI века, призвал пересчитать результаты голосования и провести открытые суды над причастными к насилию во время протестов. Отмежевание дипломата от своего правительства — вещь редкая, но случающаяся. В 2011 году в ходе «ливийской весны» целый ряд послов (в США, Индии, Португалии etc.) выступили против полковника Каддафи и подали в отставку. Были и польские дипломаты, аналогично осудившие генерала Ярузельского, который ввёл в декабре 1981 года военное положение. Отчасти на этой линии оказывается советский полпред в Болгарии Ф.Ф. Раскольников (Ильин), в 1938 году опубликовавший в парижской газете «Открытое письмо Сталину», но только отчасти — в момент публикации письма он уже не был полпредом, его отрешили раньше. Другой не совсем ясный случай — посол СССР в Праге Б.Д. Панкин, открыто осудивший ГКЧП и за верность назначенный М.С. Горбачёвым и. о. министра иностранных дел СССР. Проблема тут в том, что на 19 августа 1991 года ясная политическая линия, которую должны были доносить в странах пребывания послы СССР, вообще отсутствовала. Руководство МИД (А.А. Бессмертных) устранилось от дел, заняв выжидательную позицию, и дипломаты за рубежом действовали каждый по своему разумению — прямо как в XVIII веке, когда не было ни телефона, ни телеграфа и посол находился в автономном плавании. Да и вообще, в неразберихе августа 1991 года было совершенно неясно, кто есть суверен, от имени которого посол должен говорить. Возвращаясь от дел давних к делам относительно свежим, т.е. к Ливии и Белоруссии, отметим, что ливийцы, которых многие считают дикими людьми, в данной коллизии проявили себя вполне цивилизованными. Посол в Лиссабоне Али Ибрагим Эмборед, посол в Нью-Дели Али аль-Эссави и пр. сперва подали в отставку, а затем уже в качестве частных людей осудили Каддафи. Тогда как послы Пустовой и Лещеня, ещё будучи чрезвычайными и полномочными, осудили Лукашенко и только потом и сильно не сразу удалились в частную жизнь. Поучились бы этикету у ливийцев. Это не мелочь. Посол тоже человек и гражданин. Он имеет право на несогласие с действиями своего правительства и даже на прямое возмущение таковыми. Но только перестав быть послом, поскольку действующий посол своего мнения не имеет — он говорит от имени своего суверена, снабдившего его верительными грамотами. В начале XVII века Джон Донн (это который «Не спрашивай, по ком звонит колокол») писал: «Итак, указ король тебе вручает, Поставив подпись собственной рукой. Тебя он полномочьем облекает, Как бы на время делая собой. Ты в фонаре его горишь свечою. Ты — копия, а он — оригинал. Ты — скромный луч. Он — солнце золотое, И этот луч он вдаль светить послал». Во времена барокко писали пышно и витиевато, сейчас так вряд ли напишут даже о после КНДР и Ким Чен Ыне, не говоря уже о Лукашенко, однако суть посольского служения за четыре века не изменилась. Безусловная лояльность своему государю (уж там хорош он или не очень) необходима послу. В противном случае его роль обессмысливается. Когда он говорит, его устами говорит пославший его суверен, тем его речь и интересна. Тогда как его личное мнение мадридскому etc. двору интересно не слишком. Когда он слушает, он слушает, чтобы донести услышанное своему государю. Затем ему это и говорят. Тогда как посол, отрёкшийся от своего суверена (снова повторим: каким бы ни был суверен), — это никто, и звать его никак. Сурово? — но такова уже суть дипломатии. Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.