Через год после смерти Сталина: как калининградец стал участником первых учений с настоящей атомной бомбой
В 1954 году на Тоцком полигоне в нынешней Оренбургской области прошли масштабные военные учения “Снежок”, во время которых сбросили настоящую атомную бомбу. Калининградец Радий Мурахвер, в то время лейтенант инженерных войск и участник манёвров, рассказывает, как это было. В 1953 году я закончил Калининградское военно-инженерное училище. Это было время Хрущёва. В армии — реформы и сокращения. Мы, выпускники, долго ждали, когда командование примет решение, что с нами делать. В полной неизвестности мы висели между небом и землёй — училище закончили, но офицерского звания нам не присвоили. Мы околачивали груши примерно месяца два, после чего всё-таки получили лейтенантские звёздочки. Пять дней от отпуска Меня направили служить в город Прохладный, в инженерно-сапёрный полк. Это в Кабардино-Балкарии. Оттуда я уехал в свой первый офицерский отпуск к родителям в Одесскую область. Возвращался в конце апреля 1954 года. Приехал на свою станцию, а из этого же поезда выходит командир батальона. Он мне даже обрадовался: “Отлично, что приехал. Наш полк срочно выезжает в Чкаловск…” Так тогда Оренбург назывался. Я комбату объяснил, что у меня ещё пять дней отпуска. Он меня отправил догуливать. А утром на квартиру прибегает солдатик: “Товарищ лейтенант! Срочно к комбату!” Пришёл. Комбат был краток: “Вечером уезжаем. Всех из отпусков отозвали. Полк уже грузится”. Мы приехали в Тоцкое Чкаловской области. То, что у нас уже есть атомное оружие, мы уж знали. Его уже испытали на Семипалатинском полигоне в 1949 году. Но мы абсолютно не представляли, что это такое. Подготовка На полигоне я встретил многих своих однокашников. Согнали много инженерных частей со всего Советского Союза, в том числе и Кёнигсбергскую инженерную-бригаду из Московского военного округа. Кёнигсбергская — это её почётное наименование. Меня с моими солдатами к ней и прикомандировали. Между прочим, ротным командиром у меня был немец Киргоф Валентин Гансович. На полигон часто приезжал маршал Жуков. Тогда он был заместителем министра обороны. Начальство боялось Жукова как огня. Мы строил защитные сооружения, блиндажи и дзоты, в самом эпицентре будущего взрыва. Там был нарисован огромный белый крест. Пилоты всё время тренировались, сбрасывая на него болванки. На время тренировок авиаторов нас оттуда выводили. Работы велись очень масштабные. Только наш полк переработал около 10 тысяч кубометров леса. Разумеется, во время взрыва в эпицентре людей не было и быть не могло. Там были бараны. Их разместили в укрытиях. Что с ними стало – сказать не могу, не знаю. Или переезжаете, или партбилет на стол… Перед учениями нам рассказывали, что такое излучение, через что и как проникает, и так далее. Я потом посмотрел учебник по физике для пятого класса. То же самое, чему нас учили по совершенно секретным документам. По легенде, наступающий армейский корпус из Белоруссии должен был действовать против обороняющейся дивизии Южно- Уральского округа. Свезли очень много техники. Построили огневые точки. По ним должна долбить артиллерия, авиация, а потом, прямо по центру оборонительного рубежа, должны шарахнуть атомной бомбой. Точки укомплектовали военной техникой: автомобилями, танками, артиллерией. Вокруг полигона было несколько населённых пунктов, деревушек пять. На время учений всех жителей выселили. Во время взрыва деревни загорелись. Их хотели тушить, но дома там деревянные, они все разом загорелись, остались одни печные трубы. Мы потом эти деревни на новом месте отстраивали. На старом были лес, речка. А на новом — голая степь. Новостройки были двухкомнатные и однокомнатные. Со всеми надворными постройками, с хлевом для коров и так далее, но в голой степи. Рассказывали, что местному председателю колхоза сказали: или переезжаешь, или партбилет на стол. Он выбрал первое… “Снежок” 14 апреля 1954 года меня и ещё одного молодого лейтенанта, взводного Юру Кириченко, вызвал к себе заместитель командира по политчасти майор Савченко. Он воевал в Великую Отечественную, нормальный мужик был. Мы сидели в кузове машины. Он нам сказал, я это хорошо помню: “Ну что, ребята, то ли будем завтра живы, то ли нет…” И мы с ним распили бутылку водки. Перед учениями офицерам выдали “слепые” дозиметры: посмотреть, сколько набрал радиации, ты не мог. Только через специальный прибор, который стоял где-то там… А ещё нам выдали круглые чёрные фильтры для противогазных стёкол. Они у меня до сих пор сохранились. Сквозь них, если смотреть на солнце, можно белое пятнышко увидеть, больше ничего. Мы с Юрием Кириченко вставили их в противогазы. Перед взрывом мы стояли в траншее, лицом туда, где он должен был произойти. Ждать пришлось долго. Утром был туман, и бомбардировщик с бомбой зашёл на второй круг. Стоим, смотрим. И вдруг — в небе шар. Он становился всё больше. Взрыв далеко, взрыва не слышно, земля не дрожит пока. Мы в километрах десяти от взрыва. Когда этот шар в небе потух, мы противогазы сняли, стоим, разинув рот, смотрим. Это был так называемый низковоздушный взрыв. Когда взрывная волна достигла земли, начало пониматься облако пыли. В этот момент до нас дошёл наконец звук взрыва. И ударная волна. Мы с Юрой Кириченко дружно оказались на дне траншеи. Я до сих пор не знаю, что нас туда сбросило: наш страх или ударная волна. Наверное, и то, и другое. У наших солдат этих чёрных плёнок не было. Они сразу лежали в траншее лицом вниз. Лётчики попали прямо по центру мишени. Вокруг был лес. Все деревья повалились, кроме росших в самом центре. У этих только сучки облетели. После взрыва А потом поступила команда “Вперёд!” Мы должны были расчистить дорогу для руководства. Чтобы они могли проехать на полигон и посмотреть результаты. Мы увидели смешанную колонну: танки, автомобили, которые стояли в зоне поражения. Длина колонны — примерно шестьсот метров. Таких колонн было несколько. Одна в эпицентре, другая на выходе, третья ещё дальше. Стояли ещё наши реактивные самолёты, несколько транспортных. Были специально построенные стенки — убежища. За ними привязали лошадей. Они выжили, но ослепли. Говорят, что бараны были живы, но не знаю наверняка. Конечно, во время испытаний многие животные погибли, это точно. У транспортных самолётов взрывом срезало носы. Истребители из-за хорошей обтекаемости стояли внешне целые. Колонна вся сгорела. Помню танк Т-34. Обгоревший, он лежал на боку, у него сорвало башню. Командный пункт располагался на горе Медвежьей. Во время учений там было всё начальство: Министр обороны СССР, министры обороны всех стран социалистического лагеря, учёные-атомщики, сам Курчатов. Мы там построили подземное убежище, но наблюдающие в него не заходили, стояли снаружи. Оттуда видно лучше. Когда взрывная волна уже на исходе дошла до них, то с генералов фуражки послетали, нашим солдатам пришлось потом их собирать. После учений с нас взяли обязательство хранить военную тайну — никому не рассказывать об этих учениях 25 лет. Я молчал 25 лет. А после чернобыльской катастрофы прочитал в газете, что льготы положены в том числе и ветеранам подразделений особого риска, то есть нам. Я к этому времени уволился в запас. Ну и написал письмо, дошёл до Верховного Совета СССР. В 1997 году мне дали за Тоцкий полигон орден. Как проходили испытания советского ядерного оружия на Новой Земле, читайте здесь.
