Помните о Родионе Тонких!

Напомним предысторию дела, потрясшего всю страну пять лет назад: за несколько дней до гибели, 6 августа 2015 года, трехмесячный Родион Тонких вместе с трехлетней сестрой был грубо изъят у своих родителей сотрудниками опеки, полиции и чиновниками администрации поселка Верхнебаканский Краснодарского края. По словам родителей, Виктории и Максима Тонких, визитеры сочли, что в доме недостаточно продуктов, в ванной нестираное белье, и скопился долг по квартплате. Кроме того, мама Виктория, отправившись за дочкой в детский садик, оставила маленького сына на крёстную. Именно в это время, удивительно «подгадав» момент, и нагрянул «социальный патруль». Брат и сестра были помещены в детскую больницу, где маме Виктории отказали даже в возможности приходить и кормить сына-грудничка (!). Дело стояло за справкой с работы отца, после ее предъявления детей обещали вернуть. Справку в итоге достали, но было уже поздно. Утром 12 августа родителям сообщили, что ребенок скончался в больнице… Эта трагедия в Новороссийске расследовалась в общей сложности три с половиной года, уголовное дело прекращалось дважды. К тому же расследование пришлось на предвыборный период, по итогам которого новым главой Краснодарского края в сентябре 2015 года стал Вениамин Кондратьев. Словом, пришлось на период, когда все подобные дела стараются, так или иначе, вывести из поля зрения. Добавим, что и это журналистское расследование могла бы вовсе не «увидеть свет». Поскольку семья, общественники и пресса столкнулись с невероятными проволочками при попытках доступа к материалам уголовного дела. Которое, уж давно закрытое, при первом же запросе близких было моментально перекинуто из Новороссийска в Краснодар. Видимо, подальше от любопытных глаз. А ведь дело это стояло на особом контроле у главы Следственного комитета РФ Александра Бастрыкина… В итоге зимой 2019 года материалы уголовного дела все же оказались в руках у маститого судмедэксперта, преподавателя кафедры судебной медицины Первого МГМУ им. И. М. Сеченова (Сеченовский институт) Александра Аулова, взявшегося за проведение собственной независимой экспертизы. Копии всех трех предыдущих государственных экспертиз — новороссийской, комиссионной краснодарской и московской, выполненной экспертами РЦ СМЭ при Минздраве РФ, имеются в распоряжении редакции. Что показали результаты этих экспертиз? Выводы этих исследований производят то же впечатление, что и заметка, опубликованная по материалам пресс-службы администрации г. Новороссийска сразу после гибели ребенка. Ни сожалений, ни извинений в адрес семьи в этой публикации не было и в помине! Напротив, посыл — «сами виноваты»: семью изрядно облили грязью, напомнили о ее статусе — «неблагополучная», а еще такая и сякая. Словно бы мнимыми и реальными «прегрешениями» родителей можно оправдать содеянное «заботливыми» властями предержащими, и еще — людьми в белых халатах. А оправдать себя и спасти свою шкуру, конечно, очень хотелось. Вот только неувязка — в этой «неблагополучной» семье ребенок был жив и здоров, рос и улыбался, а после вмешательства «социального патруля» и медиков — умер. После чего, кстати, трехлетняя сестра Родиона была тут же возвращена в ставшую вмиг «не опасной» семью… Судмедэкспертам, в свою очередь, не до эмоций, тут их упрекать было бы странно. Их дело — грамотно провести исследование, беспристрастно зафиксировать медицинские факты и сделать верные выводы. И если этого не произошло — а этого не произошло — можно с большой долей вероятности предположить, что на специалистов могло быть оказано давление. Кем и зачем — вполне понятно. И вот тут должны включиться и принципиальность, и совесть, и профессиональная честь. Но, судя по выводам Александра Аулова, у его коллег, поочередно готовивших все три заключения, ничто из вышеперечисленного, увы, не «включилось». "Очевидно, расчет был на то, что у семьи не окажется ни средств, ни сил, чтобы довести дело до независимой экспертизы. Легко и просто, как говорят, средь бела дня, вместо выводов, которые тут лежат на поверхности, им подсунули «туфту» и закрыли дело. Не сомневаюсь, что даже неспециалист, если ему дать прочесть эту гистологию, сможет определить, что всё дело — в несовместимой с жизнью травме», — говорит Аулов. Другими словами, судебно-гистологическое исследование, проведенное еще в Новороссийске, установило факт — имела место травма головы, о чем свидетельствуют многочисленные гематомы. А вот выводы государственных экспертов оказались грубо противоречащими этому факту. Дескать, ребенок мог умереть из-за врожденной аномалии сосудов головного мозга и «других нетравматических внутричерепных кровоизлияний». Но, как было установлено впоследствии — не мог. Причина смерти ребенка — однозначно в нанесенной черепно-мозговой травме. Из заключения специалиста, судебно-медицинского эксперта Александра Аулова № 26/12/19, (начато в декабре 2019 года, завершено в январе 2020 года): «При внутреннем исследовании выявлено: под твердой мозговой оболочкой в правой и левой теменной, височной областях пластинчатые гематомы темно-красного цвета (сформированные) . При гистологическом исследовании: гематома твердой мозговой оболочки, кровоизлияния под мягкой мозговой оболочкой в лобной области слева, справа, в теменной области слева, теменной справа, в затылочной слева, в затылочной справа, височной слева, височной справа, мелкоточечные кровоизлияния в стволе мозга, очаги кровоизлияний в мягкой мозговой оболочке основания мозга. Продуктивный арахноидит, выявленный при судебно-гистологическом исследовании, является следствием черепно-мозговой травмы. Повреждения у Тонких Р. М. возникли от ударного воздействия тупого твердого предмета с неограниченной поверхностью или удара о таковой. Смерть Тонких Р. М. наступила от закрытой черепно-мозговой травмы с кровоизлияниями под твердую и мягкую мозговую оболочки, с кровоизлияниями в ствол мозга . Артериовенозные мальформации сосудов мозга, выявленные при гистологическом исследовании, отношения к причине смерти не имеют и не состоят в причинно-следственной связи с наступлением смерти, так как при гистологическом исследовании не было обнаружено разрывов данного конгломерата. Также не было выявлено разрывов сосудов и при макроисследовании судебно-медицинскими экспертами». Более того, согласно анализу следственных материалов, выяснилось, что еще на начальном этапе было подменено медицинское заключение о причинах смерти ребенка. «Из записей следует, что было выдано два медицинских свидетельства о смерти с разницей в 12 дней, противоречащих друг другу. Из первого, от 12.08.15 года, вытекает, что смерть насильственная, а из второго, от 24.08.15 — что смерть ненасильственная. Как правило, после выдачи свидетельства о смерти труп захоранивают, то есть именно свидетельство о смерти от 12.08.15 является основанием для захоронения. Что, вероятно, и было сделано. Вопрос к коллеге Сергею Кобцеву: кому и зачем было выдано второе свидетельство о смерти? А если не выдано, то куда Кобцев его дел?» — комментирует Аулов. На этот вопрос по письменному требованию семьи Тонких попыталась ответить и.о. заведующей Новороссийским отделением СМЭ Ирина Лазарева. Она отписала, что так бывает — после того, как появились дополнительные исследования, эксперт может на их основании сделать вывод, что причина смерти была иной, нежели он предполагал до этого. И в течение 45 дней может составить второе заключение о смерти взамен первого. Вот Кобцев и составил второе — мол, смерть ненасильственная. Однако, ни семья, ни сотрудники местного ЗАГСа этого второго документа никогда в глаза не видели — на руках у них есть только первый, от 12.08.15, с «травмой». В уголовном деле копии второго также нет. Упоминание о нем содержится ТОЛЬКО в выводах исследования новороссийских специалистов Лазаревой и Кобцева. Так насильственной или ненасильственной была смерть ребенка? «Это простая отписка, — отвечает на доводы Лазаревой Аулов. — В чём главное? В том, что есть объективные исследования самого Кобцева. Он при вскрытии всё написал правильно — травма. А потом вдруг резко поменял свое мнение. Значит, с экспертом кто-то поговорил. Ему дали указание — из местного Минздрава или откуда-то еще. Сказали, что если что, его уволят. Задача была — закрыть уголовное дело. Следователь с этим справился». Как бы то ни было, именно от этих «пассов руками» и начался следственный «заплыв» на три с половиной года. Следователь по особо важным делам Сергей Мокров в своих вопросах, поставленных уже краевым специалистам, интересовался многим, но вот факт гематомы на затылке ребенка оказался почему-то не фокусе зрения следователя. Комиссионное заключение из Краснодара пришло в декабре 2015 года, и снова было установлено то же: «врожденная аномалия развития сосудистого русла головного мозга». После чего Мокров закрывает дело «за отсутствием состава преступления»… и возобновляет его буквально через две недели — сразу после выхода нашумевшей передачи Андрея Караулова «Момент истины — Ювенальная юстиция». На её съемки в Москву прилетела тетя ребенка, Юлия Стефанец. Наконец, в Новороссийск полетел окрик от вышестоящего начальства. Следующий шаг — постановление о проведении экспертизы в Москве, над которой столичные специалисты трудились 2,5 года! «Все это время между Мокровым и директором московского РЦ СМЭ Ковалевым шла занимательная переписка, — комментирует представитель организации защиты семьи «Родительское Всероссийское Сопротивление» (РВС) Игорь Бигаев. — Ковалев со ссылкой на первого зампредседателя Следкома В. Пискарева сетует, что поручать экспертизу его учреждению было непродуманным решением. Мол, это не входит в основные задачи РЦ, и без того заваленного делами. А значит, дело Тонких может затянуться. На что Мокров как ни в чем не бывало продолжает слать весточки в РЦ — дескать, ну когда же? И так — до 2018 года». И что в итоге? Ожидаемо дрейфуя в сторону версии о «врожденной патологии», московские эксперты, впрочем, заключили, что установить точную причину смерти ребенка не представляется возможным… 11 октября 2018 года следователь Сергей Мокров окончательно закрывает дело. «О том, насколько предвзято велось следствие, свидетельствует хотя бы отсутствие незамедлительных мер по изъятию записей видеокамер в отделении детской патологии. Соответствующее распоряжение Мокров сделал спустя лишь полгода после трагедии — опять же, после того, как журналист Караулов выразил публичное изумление на ТВ», — говорит член адвокатской палаты Санкт-Петербурга, юрист-эксперт Олег Барсуков. Стоит ли удивляться, что видеозаписи за 12 августа 2015 года, проверенные по просьбе главврача ведущим программистом больницы Мысхако почти сразу, 14 августа, как было сказано, «не сохранились из-за сбившихся настроек»? «Вопрос к следствию — почему не изъяли видеоматериалы сразу? Если ребенка, к примеру, уронили в больнице, и этот момент попал на видеосъемку — подозреваемые были бы установлены тут же! Это первое элементарное, что дОлжно было быть сделано. Пока записи кто-нибудь да как-нибудь ненароком не стёр…», — комментирует Барсуков. Вопросов к следствию у юристов семьи Тонких, изучивших три тома уголовного дела, — еще много. Видимо, на «местном» уровне, похоже, всё было решено сразу и окончательно… Поэтому — вопросы к «крупным фигурам». В первую очередь — к тому же руководителю Следственного комитета России Александру Бастрыкину: теперь на руках семьи имеется заключение опытнейшего специалиста, судмедэксперта со специальной подготовкой по судебной медицине и стажем работы 38 лет. Меньше месяца понадобилось Александру Аулову, чтобы установить причину смерти Родиона Тонких. Как теперь отреагирует уважаемый Александр Бастрыкин? Не пора ли, действительно, взять дело Тонких на «особый контроль», возобновить уголовное дело по вновь открывшимся обстоятельствам и установить, наконец, виновных? Ведь речь сейчас идет уже не об исправлении «ошибок» подчиненных, а о спасении чести собственного мундира? Губернатор Краснодарского края Вениамин Кондратьев в своем недавнем интервью одному из местных YouTube-каналов сказал, самое страшное в обществе — это равнодушие. И заверил, что это утверждение является его личным руководством к действию. Хочется надеяться, что теперь дело Родиона Тонких не выпадет из поля зрения главы региона, и здесь он покажет себя как объективный и принципиальный руководитель и человек. И последнее. Без сомнения, социальная помощь гражданам — это кропотливый труд и тончайшая работа, которая должна строиться по одному принципу: не навреди. Не пора ли нашим органам опеки и социальным работникам, наконец, вспомнить, что их когда-то учили работать с трудными семьями по-человечески? А именно, делать всё, чтобы вытянуть заблудившихся людей наверх, помочь им в сложной ситуации найти мотивацию к лучшей жизни — в первую очередь ради будущего детей? Или же придется констатировать, что органы опеки и попечительства — это не про опеку и попечительство для слабых, а на 100% фикция, несущая в себе разрушение и гибель для семей, судеб, жизней?