Gazeta Wyborcza (Польша): Москва невосприимчива к логике рассуждений, но восприимчива к логике силы

75 лет назад началась Потсдамская конференция (она шла с 17 июля до 2 августа 1948 года), во время которой был окончательно закреплен послевоенный порядок. В последний раз там встретилась и довольно мирно дискутировала Большая тройка: лидер СССР Иосиф Сталин, британский премьер Уинстон Черчилль и президент США Гарри Трумэн (он сменил скончавшегося 12 апреля 1945 года Франклина Рузвельта). После Потсдама пути союзников по антигитлеровской коалиции быстро начали расходиться. Вскоре отношения Соединенных Штатов и Запада с Советским Союзом, а также странами, во главе которых тот поставил подчиняющихся себе руководителей, стали настолько напряженными, что этот период назвали холодной войной. В ней были разные этапы и даже моменты, когда мир стоял на грани ядерного конфликта. В трех интервью о холодной войне рассказывает один из самых выдающихся польских исследователей современной истории профессор Влодзимеж Бородзей (Włodzimierz Borodziej) из Варшавского университета. Далее — первая часть беседы. Gazeta Wyborcza: Уже под конец Второй мировой войны появились признаки того, что сохранить антигитлеровскую коалицию не удастся. Влодзимеж Бородзей: Однако до мая 1945 года ключевая задача, как говорилось, состояла в том, чтобы добить нацистскую гадину в Японии и на Дальнем Востоке. У членов коалиции просто был общий интерес, так что конфликты глубоко скрывались. Конец каждой войны отличается самыми кровавыми боями за весь ее ход. Было известно, что немцы собираются защищаться до последнего патрона. Во время осады Будапешта, захвата Вены, пересечения Одера Красной Армией в Европе разыгрались самые ожесточенные бои с 1939 года. Потери советской стороны были огромными, но я также напомню, что американцам едва удалось избежать поражения в Арденнах, хотя тогда немцы так отчаянно не защищались. В любом случае Красная армия оказалась в Берлине первой. Для СССР Дальний Восток не имел такого большого стратегического значения, в войну с Японией Москва вступила в последний ее месяц и заняла огромные территории, находившиеся под японской оккупацией, внеся свою лепту в окончательную победу. Потом продолжился раздел трофеев. Начало этому процессу было положено в Ялте, с которой у поляков связаны плохие ассоциации. Между тем все сложнее: то, что там придумали, не было худшим решением для Восточной и Центральной Европы. СССР нарушил принятые в Ялте решения практически сразу же. Сталин хотел получить Польшу (и не только ее) и передвинуть ее на запад, а одновременно как можно быстрее установить в Варшаве коммунистическую власть. Американцы и британцы скептически относились к такому значительному передвижению границ. Дело было не только в политике, они опасались появления в западных оккупационных зонах миллионов мигрантов и переселенцев. Кормить их, давать работу и кров, пришлось бы не Германии и не Советскому Союзу. Местное население также не хотело принимать этих людей, ведь это бы означало появление очередных претендентов на и без того скудные ресурсы. — Более важной темой, которую обсуждали в Ялте, было появление Польши в новых границах. — Черчилль, вопреки тому, что думают о нем в Польше, боролся как лев, стремясь получить для нас какую-то форму демократии, возможно, ограниченной в сфере внешней политики (десятилетиями позднее такое явление назвали «финляндизацией»), но самостоятельной во внутренних и экономических делах. Сильные элементы плановой экономики не были в Европе того времени чем-то необычным. Иными словами, новая Польша, ради которой Великобритания в 1939 году вступила в войну, могла бы сохранить что-то от своего довоенного обличья. При чтении решений Ялтинской конференции складывается впечатление, будто Черчилль вышел из дипломатического поединка со Сталиным победителем. Там говорится о свободных выборах с участием представителей некоммунистического подполья и находившихся в эмиграции политиков. Это «буква Ялты». Но есть и ее «дух», символом которого стал показной процесс 16 лидеров подпольной Польши в Москве. Он демонстрирует, что Сталин на самом деле думал о Ялтинских соглашениях. Потсдамская конференция была призвана закрепить передвижение границ Польши на запад. В Ялте польский вопрос был абсолютно ключевым, а в Потсдаме он уже стал незначительным. — В Европе разворачивалось противостояние между левыми и правыми. Вопрос, следует ли вписывать его в конфликт между США и СССР. Повлияла ли, например, гражданская война в Греции на закрепление нового порядка? — Если противостояния имели какое-то значение, то на Западе, а не на Востоке. Например, Румынская коммунистическая партия существовала только на бумаге, но она все равно получила власть с помощью Москвы и Красной армии. На Западе коммунистические партии демонстрировали на демократических выборах впечатляющие успехи. В Дании коммунисты получили в три раза больше голосов, чем обычно, во Франции добились самого лучше результата за всю свою историю, в Бельгии вошли в состав правительства. Исключение представляет уже «финляндизированная» Финляндия, но это результат Советско-финляндской войны. Американский Госдепартамент был обеспокоен. Он считал, что европейский разворот налево создаст общественную группу, выступающую против всех ужасов 1930-х, а в итоге приведет к дестабилизации, которая может облегчить Красной армии, освободительнице от капитализма, наступление на Запад. С этим связано вмешательство США в итальянские выборы 1948 года. Американцы делали все возможное, чтобы не позволить коммунистам обрести статус самой популярной партии в этой стране. — Отцом холодной войны, особенно в советском блоке, считался президент США Трумэн. Такая оценка справедлива до сих пор? — Его предшественник, Франклин Рузвельт, все же доверял «дядюшке Джо» и считал Сталина политиком, с которым можно вести дела. Впрочем, даже Черчилль, хотя гораздо реже, думал, что Москва может выступать партнером. Между тем Трумэн считается президентом, который не питал иллюзий и вскоре после прихода к власти заявил, что ему надоели заигрывания с СССР и уступки в его отношении. Он полагал, что Запад должен после войны переосмыслить себя и скорректировать позицию общественности. Разумеется, не при помощи цензуры. В демократических странах есть методы и механизмы, благодаря которым главного союзника можно изобразить основным врагом. В американской поп-культуре, голливудских фильмах, популярных беллетристических произведениях начали проводить мысль, что, возможно, Советский Союз и внес решающий вклад в победу над Гитлером, но за железным занавесом творятся страшные, считающиеся неприемлемыми в демократических странах вещи. В этом смысле Трумэн стал крестным отцом холодной войны. Ее конкретные очертания связаны с фигурами генерального секретаря США Джорджа Маршалла, который в 1947 году представил в Гарвардском университете экономический план помощи Европе, а также Джорджа Кеннана — дипломата, советолога, автора доктрины сдерживания. Он изложил ее в феврале 1946 года в так называемой длинной телеграмме, констатировав, что Москва невосприимчива к логике рассуждений, но весьма восприимчива к логике силы, а победить коммунистов невозможно без применения этой силы и демонстрации превосходства своей системы во всех других сферах. — Значит, за политику в отношении СССР взялась группа профессионалов, понимающих, что США — это мировая держава, жизненным интересам которой угрожает Москва. — Существует один «апокриф», подтверждения подлинности которого в печатном виде я не встречал. Как рассказывают, один советский дипломат в неофициальной беседе с американским коллегой признал, что в советском МИДе на самом деле боятся двух людей, Кеннана и Чарльза Боулена (Charles Bohlen) (он был, в частности, переводчиком Рузвельта в Ялте). Объяснялось это тем, что они оба хорошо знают Россию и СССР, понимают связь между историей до 1917 года и текущей политикой Москвы, а также прекрасно осознают, чем отличались цари от Политбюро. Карта возможных конфликтов, в том числе за пределами разделенной Европы, была масштабной. Одновременно действовал принцип оказания давления, например, СССР вывел свои силы с балтийского острова Борнхольм и из Северного Ирана. То есть мир выглядел не так, как в описании Сталина. Тот говорил югославскому коммунисту Миловану Джиласу, что там, где ступит нога советского солдата, сразу же появится социалистическое государство советского образца. В свою очередь, раздел Германии и Австрии демонстрирует, что какая-то форма сотрудничества между неевропейскими державами в Европе была все же возможна. В расчет принимались и другие варианты. В их число не входил марш советской армии дальше на Запад, ведь война с ядерной державой, ее мощным флотом, авиацией, вполне приличными сухопутными силами была немыслима. Речь шла, скорее, о том, чтобы при помощи явных и скрытых пропагандистских техник убедить Запад в превосходстве советской системы над капитализмом. Россияне пытались насадить там идею о том, что лишь при социализме возможно реальное продвижение по социальной лестнице, что при нем женщины обретут всю полноту прав, исчезнут бедность, безработица, риск возникновения масштабных экономических кризисов. — И тут вдруг в социалистическом лагере случается скандал. Югославский диктатор Иосип Броз Тито начинает дерзить Сталину, а это показывает, что прекрасный коммунизм вовсе не так однороден, как казалось. Иосип Броз Тито на первомайской демонстрации— Столкновение «большого» Сталина с «маленьким», то есть Тито, это особая история. Не думаю, что оно было каким-то решающим событием, но трения в восточном блоке (спустя десять лет добавится Албания) демонстрировали возможность неких различий. Американцев это радовало, тем более что ссора произошла без их вмешательства (никто не надеялся, что Тито может послушаться американского посла). Расшатывание блока изнутри было для Вашингтона оптимальным вариантом, эта идея вернется в 1956 году в контексте оценки Владислава Гомулки (Władysław Gomułka): пусть в Польше будет социализм, но главой партии станет национал-коммунист. Тем не менее конфликты разворачивались на периферии. Югославия в незначительной степени граничила с формирующимся Североатлантическим альянсом, в плане стратегического значения она и Албания не могли сравниться с Польшей или ГДР. — План Маршалла подразумевал выделение огромных средств. — Скорее, больших, а не огромных, тема американской помощи для Европы овеяна мифами. Экономики Запада в любом случае бы восстановились, только медленнее. Исследования уровня потребления электроэнергии в Западной Европе показывают, что он начала расти еще до поступления средств в рамках плана Маршалла, то есть промышленность снова начала функционировать. Больше всего денег получила Великобритания, далее идут Франция и Италия, на четвертом месте находится Германия (40% суммы, полученной Соединенным Королевством, в два раза меньше, чем получила Франция). В целом речь шла примерно о 9 миллионах долларов. 10 центов того времени — это приблизительно один современный доллар, так что план Маршалла для четырех крупнейших европейских стран стоил 90 миллиардов сегодняшних долларов. Эффект был в первую очередь даже не экономический, а психологический, американцы демонстрировали, что они на стороне Европы. Одновременно он имел политическое воздействие, поскольку план строился не на двусторонних договорах с отдельными странами: Европе требовалось разработать общий список потребностей. Это стало отправной точкой в процессе появления ЕС: европейцев подтолкнули к сотрудничеству, без него они бы не получили помощь. — В чем заключалась доктрина сдерживания? — Ее разработали в отделе планирования Госдепартамента США, а коммунисты ее мифологизировали. Идея, по сути, была очень простой. США несут ответственность за мир, но обладают ограниченными ресурсами. Они могут вмешиваться в ситуацию там, где у них есть такая возможность, или там, где под угрозой находятся их интересы. В 1947 году в мире существовало несколько экономических макрорегионов: четыре условно относились к Западу, а пятый — это советский блок. Если бы соотношение стало три против двух, это бы нарушило стратегическое равновесие. К этому добавляется соотнесение намерений и сил. Американцы не предпринимали вторжения в Китай, понимая, что это слишком большая страна, или в Чехословакию после 1948 года, поскольку та не имела для них особого значения (пусть СССР подчинят себе очередное государство Центральной Европы, размышляли они). Речь, в которой президент Трумэн представил доктрину сдерживания, была короткой и убедительной. Он говорил также, что европейцы преодолевают послевоенную нищету. На практике ситуация выглядела по-разному. Первые транши помощи получили тогда Турция и Греция, но это была военная поддержка. — В Европе все сработало. В других местах бывало иначе, примером чего служит коммунистический Китай или Малайя, то есть современная Малайзия, где антибританское коммунистическое восстание провалилось без вмешательства США, но только потому, что Москва отказала в помощи. Принципы холодной войны распространились по всему миру. — Иначе, однако, ситуация выглядела с точки зрения Югославии, которая играла важную роль в так называемом движении неприсоединившихся стран, а иначе — с точки зрения Вашингтона или Москвы. Китай, который мог в тот момент включиться в мировую игру, по собственной воле отступил в сторону. Был еще раздираемый противоречиями и конфликтами, а одновременно изобилующий дешевой (до поры до времени) нефтью арабский мир. Египет претендовал на роль лидера, к чему другие государства относились скептически. Арабы потерпели совместное поражение в войне с Израилем в 1967 году. В большую политику они вступили только в 1970-е в результате нефтяного кризиса. В глобальной политике несмотря на процессы деколонизации не играла роли Африка. В свою очередь, Латинская Америка была исключена из мировой политики из-за доминирования США. Когда еще во время Второй мировой войны большие державы обсуждали, как должна выглядеть Организация Объединенных Наций, Москва настаивала, чтобы советские Украина и Белоруссия получили в ней представительство. Другие протестовали, говоря, что это какая-то фикция, а, кажется, британский дипломат задал резонный вопрос, чем Украина и Белоруссия отличаются от стран Южной Америки. Те тоже имеют национальные органы власти, министров иностранных дел, столицы и герб, но Вашингтон может делать там, что захочет. Так все должно было остаться на долгие годы. — Что на первом этапе холодной войны было самым важным: план Маршалла и доктрина сдерживания или обретение Москвой ядерного оружия? — Определенно, план Маршалла, который задал новые рамки для функционирования Запада. То, что СССР обзавелся оружием массового уничтожения, лишь дополняло существующую картину, закрепляло баланс сил, благодаря которому холодная война никогда в мировом масштабе не превратилась в настоящую.